счастливыми способпостями и прекраснымъ сердцемъ. Первоначально Серебрянскій обучался въ семинаріи, но оиъ рано почув
ствовалъ отвращеніе съ схоластикѣ и, руководимый инстинктомъ,
самъ себѣ создалъ образованіе. Въ его натурѣ и судьбѣ было много общаго съ Кольцовымъ и ихъ знакомство скоро превра
тилось въ дружбу. Дружескія бесѣды съ Серебрянскимъ были для Кольцова истинною школою развитія во всѣхъ отношеніяхъ, особенно въ эстетическомъ;, объ этомъ говоритъ самъ поэтъ въ посланіи къ своему другу, написанномъ между 1827 и 1850 годами. Но не долго пользовался Кольцовъ совѣтами Серебрянскаго, потому что послѣдній, избравъ поприще врача, поступилъ вскорѣ въ московскую медико-хирургическую академію. Эта 1 разлука была тѣмъ болѣе чувствительна для поэта-прасола , что между близкими ему людьми онъ находилъ не ласку, не привѣтъ,
а презрѣніе и неиавпсть, потому что грубое невѣжество никакъ не могло простить ему того, что онъ хотѣлъ быть человѣкомъ.
Слухъ о самородномъ талантѣ Кольцова дошелъ до Станкевича, одного изъ тѣхъ замѣчательныхъ людей, которые своимъ горя
чимъ сочувствіемъ всему истинному, благому и прекрасному оказываютъ обществу огромную услугу. Станкевичъ, сынъ воронежскаго помѣщика, былъ въ то время въ московскомъ универ
ситетѣ и пріѣзжалъ на каникулы въ свою деревню, а оттуда иногда н въ Воронежъ, гдѣ познакомился съ Кольцовымъ, про
челъ его опыты и одобрилъ ихъ. Въ .185 і году Кольцовъ, по дѣламъ отца своего, пріѣхалъ въ Москву и, черезъ Станкевича, пріобрѣлъ тамъ нѣсколько иовыхъ знакомствъ, впослѣдствіи для него довольно важныхъ. Въ это время двѣ или при піески его были напечатаны съ его именемъ въ одномъ, впрочемъ, довольно плохомъ московскомъ журнальцѣ. Для Кольцова, еще не смѣв
шаго вѣрить въ свой талантъ, это было лестно и пріятно. Затѣмъ было напечатано еще нѣсколько его стихотвореній въ
разныхъ мало-извѣстныхъ изданіяхъ. Наконецъ Станкевичъ предложилъ ему напечатать на свой счетъ его стихотворенія.
Это намѣреніе было выполнено въ 1855 году. Изъ довольно толстой тетради Станкевичъ выбралъ 18 ніесъ, показавшихся ему лучшими, и напечаталъ ихъ въ маленькой опрятной книжкѣ, кото
рая доставала Кольцову большую извѣстность въ литературномъ мірѣ. Правда, тутъ больше всего дѣйствовало слово поэтъ-само
учка, поэтъ-прасолъ, потому что въ этой книжкѣ видно было больше обѣщанія въ будущемъ, нежели сильный талантъ въ настоящемъ.
1856 годъ былъ эпохою въ жизни Кольцова. По дѣламъ отца своего, онъ долженъ былъ прожить нѣкоторое время въ Москвѣ и Петербургѣ, гдѣ онъ познакомился со многими литературными знаменитостями, въ числѣ которыхъ были князь Одоев
скій, Пушкинъ, Жуковскій и квязь Вяземскій, которые радушно приняли его и обласкали. Въ 1858 году, Кольцовъ опять былъ но дѣламъ въ Москвѣ и Петербургѣ. Въ этотъ разъ онъ довольно долго жилъ въ Москвѣ, гдѣ тогда ему было особенно пріят
но. Постоянно хорошее расположеніе духа было причиною, что онъ написалъ въ это время много прекраснаго. Вслѣдствіе того же, возвращеніе домой не представляло ему ничего отраднаго;
оиъ понялъ, что есть другой міръ, который ближе къ нему и сильнѣе манитъ его къ себѣ, чѣмъ міръ воронежской и степной жизни.
Итакъ, кончилась эпоха непосредственной жизни. Прошедшее спало съ цѣны, настоящее стало грустно, и взоры невольно начали обращаться на будущее. Прежнія знакомства, до тѣхъ поръ сносныя н, можетъ-быть, даже пріятныя, сдѣлались невыносимы, и тѣ же люди явились въ другомъ свѣтѣ. Въ семей
ствѣ своемъ онъ горячо любилъ младшую сестру и между ними существовала самая тѣсная дружба. Кольцовъ видѣлъ въ сестрѣ много хорошаго, уважалъ за вкусъ и часто совѣтовался съ нею насчетъ своихъ стихотвореній,—словомъ, дѣлился съ нею своею
внутреннею жизнью. Вѣря въ задушевное ея къ нему расположеніе, онъ дѣлалъ для нея все, что могъ. Настойчивостію, прось
бами, лестью, всякими хитростями, онъ склонилъ своего отца купить ей фортепіано н пригласить учителя музыки и француз
скаго языка. Новыя связи и отношенія, новый міръ, открывшійся ему, не ослабили этой дружбы, хотя одной ея ему уже было мало н сердце его рвалось вдаль. Натура Кольцова была не только сильна, но и нѣжна; онъ не вдругъ привязывался къ людямъ,
сходился съ ними недовѣрчиво, сближался медленно; но когда уже отдавался имъ, то отдавался весь. Это имѣло для него гибельныя слѣдствія въ отвошеніи къ нѣкоторымъ привязанностямъ: пре
дательство, вѣроломство, ішзкія іштрнги особы, которой онъ былъ преданъ безусловно и которая казалась ему также преданною, были для него страшнымъ ударомъ. Кольцовъ былъ необходимъ для отца: на немъ лежали всѣ торговыя дѣла, на него переведены были
всѣ долги, векселя и обязательства; на его дѣятельности, умѣньи и ловкости вести дѣла лежала участь цѣлаго дома. Всѣ эти дѣла
онъ сначала велъ и ладилъ, по, около цоелѣдней его поѣздки въ Москву, овн начали тяготить его п въ немъ все больше и больше усиливалось отвращеніе къ нимъ. Это ие было слѣдствіе пошлаго цдеальніічанья, но презрѣнія къ мелкому торгашеству. Коль
цовъ не боялся дѣла, но не любилъ низости и грязи; а между тѣмъ нужно было жить, какъ заставляли семейныя обстоятельства.
Въ 1840 году Кольцову было едѣлапо изъ Петербурга предложеніе принять управленіе книжною лавкою, основанною на
акціяхъ. Другое предложеніе было едѣлапо ему А. А. Краевскимъ-—принять па себя завѣдываніе конторою «Отечественныхъ Записокъ». Первое предложеніе было ему совершенно не по душѣ. Сумма акцій была незначительная, а онъ былъ убѣжденъ, что начинать какую бы то ни было торговлю можно только съ большимъ капиталомъ, и что иначе поневолѣ выйдетъ пли разореніе, или не торговля, а торгашество со всѣми его продѣлками, при одной мысли о которыхъ ему дѣлалось гадко. Кромѣ того, ни одного изъ этихъ предложеніи ему нельзя было принять еще и потому, что, по причинѣ долга въ 20000 р., по которому векселя были написаны на его имя, онъ не могъ выѣхать изъ Воронежа противъ воли отца. Осенью того же 1840 года Кольцову снова нужно было съѣздить въ Москву и Петербургъ. Хотя это было по двумъ тяжебнымъ дѣламъ, однако онъ былъ радъ и имъ, какъ случаю
вырваться изъ Воронежа и увидѣться съ людьми, родпымн ему по чувству н по идеямъ; поэтому мысль о возвращеніи домой, къ обычнымъ запятіямъ ужасала его. Его мучили тяжелыя пред
чувствія, которыя н не обманули его. Онъ уже колебался, не остаться ли ему въ Петербургѣ навсегда ; но остаться безъ всякихъ средствъ, начать снова поприще лавочнаго сидѣльца,
прпкащика, мелкаго торгаша—было для него невыносимо. Оиъ все надѣялся, что отецъ дастъ ему тысячъ десять денегъ, на условіи отказаться отъ всякаго наслѣдства, и что съ этимъ не
большимъ капиталомъ онъ найдетъ возможность пристроиться въ
Петербургѣ п вести въ немъ тихую жизнь, зарывшись въ книги и учась всему, чему не могъ научиться въ свое время. Но надеж
ды его пе сбылись.
По возвращеніи домой, Кольцовъ, но обыкновенію, пашелъ всѣ дѣла въ упадкѣ и разстройствѣ, и принялся ихъ устроивать, Онъ долженъ былъ ж*ить и трудіться безъ копѣйки въ карма
нѣ...Тогда имъ овладѣла одна мысль: устроивъ дѣла, ѣхать въ Петербургъ, куда отецъ отпускалъ его охотно, уплативъ всѣ долги по векселямъ иа имя сына и рѣшившись прекратить тор
говлю скотомъ. Но въ это время Кольцовъ началъ уже чувствовать себя дурно и на страстной недѣлѣ чуть се умеръ; однакожъ кое
какъ поправился. Что терпѣлъ Кольцовъ во время болѣзни отъ близкихъ и кровныхъ, за исключеніемъ матери, принимавшей въ немъ искреннее участіе,—о томъ страшно и подумать.,.Эго усилило
ствовалъ отвращеніе съ схоластикѣ и, руководимый инстинктомъ,
самъ себѣ создалъ образованіе. Въ его натурѣ и судьбѣ было много общаго съ Кольцовымъ и ихъ знакомство скоро превра
тилось въ дружбу. Дружескія бесѣды съ Серебрянскимъ были для Кольцова истинною школою развитія во всѣхъ отношеніяхъ, особенно въ эстетическомъ;, объ этомъ говоритъ самъ поэтъ въ посланіи къ своему другу, написанномъ между 1827 и 1850 годами. Но не долго пользовался Кольцовъ совѣтами Серебрянскаго, потому что послѣдній, избравъ поприще врача, поступилъ вскорѣ въ московскую медико-хирургическую академію. Эта 1 разлука была тѣмъ болѣе чувствительна для поэта-прасола , что между близкими ему людьми онъ находилъ не ласку, не привѣтъ,
а презрѣніе и неиавпсть, потому что грубое невѣжество никакъ не могло простить ему того, что онъ хотѣлъ быть человѣкомъ.
Слухъ о самородномъ талантѣ Кольцова дошелъ до Станкевича, одного изъ тѣхъ замѣчательныхъ людей, которые своимъ горя
чимъ сочувствіемъ всему истинному, благому и прекрасному оказываютъ обществу огромную услугу. Станкевичъ, сынъ воронежскаго помѣщика, былъ въ то время въ московскомъ универ
ситетѣ и пріѣзжалъ на каникулы въ свою деревню, а оттуда иногда н въ Воронежъ, гдѣ познакомился съ Кольцовымъ, про
челъ его опыты и одобрилъ ихъ. Въ .185 і году Кольцовъ, по дѣламъ отца своего, пріѣхалъ въ Москву и, черезъ Станкевича, пріобрѣлъ тамъ нѣсколько иовыхъ знакомствъ, впослѣдствіи для него довольно важныхъ. Въ это время двѣ или при піески его были напечатаны съ его именемъ въ одномъ, впрочемъ, довольно плохомъ московскомъ журнальцѣ. Для Кольцова, еще не смѣв
шаго вѣрить въ свой талантъ, это было лестно и пріятно. Затѣмъ было напечатано еще нѣсколько его стихотвореній въ
разныхъ мало-извѣстныхъ изданіяхъ. Наконецъ Станкевичъ предложилъ ему напечатать на свой счетъ его стихотворенія.
Это намѣреніе было выполнено въ 1855 году. Изъ довольно толстой тетради Станкевичъ выбралъ 18 ніесъ, показавшихся ему лучшими, и напечаталъ ихъ въ маленькой опрятной книжкѣ, кото
рая доставала Кольцову большую извѣстность въ литературномъ мірѣ. Правда, тутъ больше всего дѣйствовало слово поэтъ-само
учка, поэтъ-прасолъ, потому что въ этой книжкѣ видно было больше обѣщанія въ будущемъ, нежели сильный талантъ въ настоящемъ.
1856 годъ былъ эпохою въ жизни Кольцова. По дѣламъ отца своего, онъ долженъ былъ прожить нѣкоторое время въ Москвѣ и Петербургѣ, гдѣ онъ познакомился со многими литературными знаменитостями, въ числѣ которыхъ были князь Одоев
скій, Пушкинъ, Жуковскій и квязь Вяземскій, которые радушно приняли его и обласкали. Въ 1858 году, Кольцовъ опять былъ но дѣламъ въ Москвѣ и Петербургѣ. Въ этотъ разъ онъ довольно долго жилъ въ Москвѣ, гдѣ тогда ему было особенно пріят
но. Постоянно хорошее расположеніе духа было причиною, что онъ написалъ въ это время много прекраснаго. Вслѣдствіе того же, возвращеніе домой не представляло ему ничего отраднаго;
оиъ понялъ, что есть другой міръ, который ближе къ нему и сильнѣе манитъ его къ себѣ, чѣмъ міръ воронежской и степной жизни.
Итакъ, кончилась эпоха непосредственной жизни. Прошедшее спало съ цѣны, настоящее стало грустно, и взоры невольно начали обращаться на будущее. Прежнія знакомства, до тѣхъ поръ сносныя н, можетъ-быть, даже пріятныя, сдѣлались невыносимы, и тѣ же люди явились въ другомъ свѣтѣ. Въ семей
ствѣ своемъ онъ горячо любилъ младшую сестру и между ними существовала самая тѣсная дружба. Кольцовъ видѣлъ въ сестрѣ много хорошаго, уважалъ за вкусъ и часто совѣтовался съ нею насчетъ своихъ стихотвореній,—словомъ, дѣлился съ нею своею
внутреннею жизнью. Вѣря въ задушевное ея къ нему расположеніе, онъ дѣлалъ для нея все, что могъ. Настойчивостію, прось
бами, лестью, всякими хитростями, онъ склонилъ своего отца купить ей фортепіано н пригласить учителя музыки и француз
скаго языка. Новыя связи и отношенія, новый міръ, открывшійся ему, не ослабили этой дружбы, хотя одной ея ему уже было мало н сердце его рвалось вдаль. Натура Кольцова была не только сильна, но и нѣжна; онъ не вдругъ привязывался къ людямъ,
сходился съ ними недовѣрчиво, сближался медленно; но когда уже отдавался имъ, то отдавался весь. Это имѣло для него гибельныя слѣдствія въ отвошеніи къ нѣкоторымъ привязанностямъ: пре
дательство, вѣроломство, ішзкія іштрнги особы, которой онъ былъ преданъ безусловно и которая казалась ему также преданною, были для него страшнымъ ударомъ. Кольцовъ былъ необходимъ для отца: на немъ лежали всѣ торговыя дѣла, на него переведены были
всѣ долги, векселя и обязательства; на его дѣятельности, умѣньи и ловкости вести дѣла лежала участь цѣлаго дома. Всѣ эти дѣла
онъ сначала велъ и ладилъ, по, около цоелѣдней его поѣздки въ Москву, овн начали тяготить его п въ немъ все больше и больше усиливалось отвращеніе къ нимъ. Это ие было слѣдствіе пошлаго цдеальніічанья, но презрѣнія къ мелкому торгашеству. Коль
цовъ не боялся дѣла, но не любилъ низости и грязи; а между тѣмъ нужно было жить, какъ заставляли семейныя обстоятельства.
Въ 1840 году Кольцову было едѣлапо изъ Петербурга предложеніе принять управленіе книжною лавкою, основанною на
акціяхъ. Другое предложеніе было едѣлапо ему А. А. Краевскимъ-—принять па себя завѣдываніе конторою «Отечественныхъ Записокъ». Первое предложеніе было ему совершенно не по душѣ. Сумма акцій была незначительная, а онъ былъ убѣжденъ, что начинать какую бы то ни было торговлю можно только съ большимъ капиталомъ, и что иначе поневолѣ выйдетъ пли разореніе, или не торговля, а торгашество со всѣми его продѣлками, при одной мысли о которыхъ ему дѣлалось гадко. Кромѣ того, ни одного изъ этихъ предложеніи ему нельзя было принять еще и потому, что, по причинѣ долга въ 20000 р., по которому векселя были написаны на его имя, онъ не могъ выѣхать изъ Воронежа противъ воли отца. Осенью того же 1840 года Кольцову снова нужно было съѣздить въ Москву и Петербургъ. Хотя это было по двумъ тяжебнымъ дѣламъ, однако онъ былъ радъ и имъ, какъ случаю
вырваться изъ Воронежа и увидѣться съ людьми, родпымн ему по чувству н по идеямъ; поэтому мысль о возвращеніи домой, къ обычнымъ запятіямъ ужасала его. Его мучили тяжелыя пред
чувствія, которыя н не обманули его. Онъ уже колебался, не остаться ли ему въ Петербургѣ навсегда ; но остаться безъ всякихъ средствъ, начать снова поприще лавочнаго сидѣльца,
прпкащика, мелкаго торгаша—было для него невыносимо. Оиъ все надѣялся, что отецъ дастъ ему тысячъ десять денегъ, на условіи отказаться отъ всякаго наслѣдства, и что съ этимъ не
большимъ капиталомъ онъ найдетъ возможность пристроиться въ
Петербургѣ п вести въ немъ тихую жизнь, зарывшись въ книги и учась всему, чему не могъ научиться въ свое время. Но надеж
ды его пе сбылись.
По возвращеніи домой, Кольцовъ, но обыкновенію, пашелъ всѣ дѣла въ упадкѣ и разстройствѣ, и принялся ихъ устроивать, Онъ долженъ былъ ж*ить и трудіться безъ копѣйки въ карма
нѣ...Тогда имъ овладѣла одна мысль: устроивъ дѣла, ѣхать въ Петербургъ, куда отецъ отпускалъ его охотно, уплативъ всѣ долги по векселямъ иа имя сына и рѣшившись прекратить тор
говлю скотомъ. Но въ это время Кольцовъ началъ уже чувствовать себя дурно и на страстной недѣлѣ чуть се умеръ; однакожъ кое
какъ поправился. Что терпѣлъ Кольцовъ во время болѣзни отъ близкихъ и кровныхъ, за исключеніемъ матери, принимавшей въ немъ искреннее участіе,—о томъ страшно и подумать.,.Эго усилило