дагогъ, работавшій для простаго народа и постоянно окруженный варомъ, дегтемъ и только-что вымазанными сапогами, ис
полнялъ обязанность ментора съ полнымъ усердіемъ, и съ жа
ромъ размахивалъ руками, вооруженными дратвой, поправляя ошибки въ чтеніи своего юнаго питомца, который, будучи оту
маненъ облаками тютюна, робко слѣдовалъ за своимъ пальцемъ по книгѣ и съ подобострастіемъ и страхомъ выглядывалъ иногда изподлобья на своего наставника.
По окончаніи этого перваго курса, отецъ И. С. Никитина, человѣкъ умный и никогда не чуждавшійся образованія, отдалъ своего сыва, когда ему минуло семь лѣтъ, въ уѣздное духов
ное училище. Въ этомъ разсадникѣ просвѣщенія будущій поэтъ пробылъ пять лѣтъ и съ десятилѣтняго возраста предался со всѣмъ жаромъ и увлеченіемъ чтенію; книги, читанныя имъ въ это время, принадлежали отцу его и не отличались богатствомъ
содержанія, потому-что въ числѣ ихъ были; Мальчикъ у ручья—Коцебу, Луиза или подземелье ліонскаго замка— Радклифъ и т. п. Двѣнадцати лѣтъ И. С, Никитинъ перешелъ въ семпнарію, въ классы словесности, которые онъ посѣщалъ, живя дома съ отцомъ; получая теперь квиги отъ товарищей, онъ имѣлъ болѣе средствъ удовлетворить своей страсти къ чтенію и началъ знакомиться съ произведеніями русской литерату
ры; черезъ годъ онъ перешелъ въ классахъ къ теоріи поэзіи и когда познакомился съ стихами Пушкина, то передъ нимъ открылся совершенно новый для него міръ. Около этого же времени произвело па него сильное впечатлѣніе стихотвореніе Кольцова Лѣсъ, посвященный памяти Пушкина, такъ-что когда
стали въ классѣ читать, для примѣра, стихи разныхъ русскихъ поэтовъ, то И. С. Никитииъ самъ написалъ одно стихотвореніе и показалъ его профессору семинарій г. Чехову, который похвалилъ это стихотвореніе и совѣтовалъ продолжать.
Съ этихъ поръ молодой ученикъ, ободренный профессоромъ, все болѣе и болѣе предавался охотѣ писать стихи и наконецъ до того сроднился съ пиии, что опи сдѣлались для пего необ
ходимы, чтобы высказывать впечатлѣнія молодаго сердца н воспріимчиваго ума.
Два года И. С. Никптипъ пробылъ въ классѣ философіи, но, по собственному сознанію, занимался преподаваемыми въ немъ предметами довольно плохо, а вполнѣ предавался только чтенію свѣтскихъ книгъ и постоянной отрадѣ своей—поэзіи. Чтобы передать волновавшія его мысли п чувства рвфмованною рѣчью, онъ обыкновенно удалялся въ какой-нибудь уголъ пустой комнаты, на сѣнникъ или чердакъ, и тамъ, на свободѣ, вполнѣ отдавался своему любимому занятію. При этомъ пужно замѣтить,
что не мелкое самолюбіе заставляло его писать стихи: онъ не любовался самъ своими произведеніями, не хвастался ими передъ товарищами, а только удовлетворялъ этимъ своей потребности высказать въ стихахъ то, что сильно занимало его умъ и серд
це; а потому лишь только мысли н чувства, волновавшія его, смѣнялась другими, онъ не только забывалъ стихи, въ которыхъ опи выразились, но даже и не берегъ ихъ, а большею частію уничтожалъ.
Во время пребыванія И. С. Никитина въ классѣ философіи, дѣла отца его разстроились и требовали сыновней помощи. Поэтому молодой поэтъ, не кончивъ полнаго курса семинаріи, при
нужденъ былъ оставить ее, и съ 1844 года завелъ постоялый дворъ, который, не требуя большихъ издержекъ па первона
чальное устройство, доставилъ ему средства жить, не прибѣгая къ чужой помощи.
Съ этихъ поръ И. С. Никитинъ, въ теченіе многихъ лѣтъ, не выѣзжая никуда изъ Воронежа, все время проводилъ въ со
вершенномъ отчужденія отъ общества, вдвоемъ съ больнымъ
отцомъ своимъ; только одна его собственная поэзія услаждала ему это уединеніе. Правда, что затворническая жизнь заставила
его обратиться къ охотѣ въ степи, по рѣкамъ я озерамъ, я охота собственно была только предлогомъ, настоящею же при
чиною прогулки съ ружьемъ была любовь поэта къ природѣ, къ размышленію, къ думамъ.
Какъ чтеніе поэтовъ, которые только урывками попадались ему въ руки, такъ и собственное влеченіе къ поэзіи и врожденное дарованіе развили въ И. С. Никитинѣ эстетическое чув
ство, которое такъ необходимо поэту. Хотя курсъ ученія и не
былъ имъ оконченъ, но классы словесности, поэзіи, философіи образовали его выше состоянія. Каково же было молодому поэту съ развитымъ эстетическимъ чувствомъ, съ образованіемъ все-таки порядочнымъ переносить совершенное отчужденіе отъ соотвѣтствующаго ему общества, вести въ полномъ смыслѣ слова
изолированную жизнь, не дѣлясь ни съ кѣмъ ни мыслью, ня чувствомъ, и дышать одною сферою постоялаго двора? Мудрено ли послѣ этого, что почти вся поэзія И. С. Никитина, за ис
ключеніемъ стихотвореній, написанныхъ въ послѣднія пять, шесть лѣтъ, такъ задумчива, такъ мало касается живыхъ во
просовъ нашей общественной жизни и ограничивается картинами природы, размышленіями, сомнѣніями, думами, словомъ—однимъ внутреннимъ міромъ человѣка?
Съ 1849 года, И, С. Никитинъ, по совѣту одного знакомаго, принадлежащаго къ одному съ нимъ кругу, началъ дѣ
литься своими поэтическими произведеніями и съ другими, и наконецъ рѣшился на попытку узнать мнѣніе о своихъ стихахъ людей опытныхъ. Вслѣдствіе этого въ 1850 году онъ послалъ при письмѣ, подписанномъ буквами И. Н., къ редактору Воро
нежскихъ Губернскихъ Вѣдомостей, два стихотворенія: Лѣсъ н Дума. Такъ-какъ эти стихотворенія обличали въ авторѣ несомнѣнное дарованіе, то, чтобы заставить его открыть свое инкогнито, редакція вѣдомостей объявила въ своей газетѣ, что хотя доставленные ей стихи и хороши, но не могутъ быть на
печатаны по неизвѣстности имени автора. Такъ-какъ И. С.
Никитинъ не былъ столько увѣренъ въ себѣ, чтобы настаивать на напечатаніи своихъ стихотвореній, то, по скромности, не рѣшился объявить свое имя. На этомъ дѣло тогда и останови
лось. Прошло четыре года; наконецъ исключительность одинокой жизни, сознаніе собственнаго достоинства и довольно-значительпое число (около 70) накопившихся и въ этотъ четырехлѣтій періодъ неуничтоженныхъ стихотвореніи побудили молодаго поэта, въ ноябрѣ 1853 года, снова обратиться къ тому же ре
дактору и не скрывать уже своего имени. При этой вторичной попыткѣ разрѣшить собственныя сомнѣнія о своемъ призваніи, И. С. Никитинъ, между прочимъ, писалъ:
......«Въ настоящее время, не считая нужнымъ скрывать свое имя, я осмѣливаюсь обратиться къ вамъ (редактору) съ подобною-же просьбою (о напечатаніи стиховъ). Вотъ причины моей новой просьбы—я увѣренъ, что оиѣ не покажутся вамъ смѣшными....Я здѣшній мѣщанинъ. Не знаю, какая непостижимая си
ла влечетъ меия къ искусству, въ которомъ, можетъ-быть, я ничтожиый ремесленникъ; какая непонятная власть застав
ляетъ меня слагать задумчивую пѣснь, въ то время, когда горькая дѣйствительность окружаетъ жалкою прозою мое одинокое, незавидное существованіе! Скажите, у кого мнѣ про
сить совѣта и въ комъ искать теплаго участія? Кругъ моихъ знакомыхъ слишкомъ ограниченъ и составляетъ со мною рѣши
тельный контрастъ во взглядахъ на предметы, въ понятіяхъ и желаніяхъ. Быть-можетъ, мою любовь къ поэзіи и мои груст
ныя пѣсни вы пазовете плодомъ раздраженнаго воображенія и
смѣшною претензіею выйти изъ той сферы, въ которую я поставленъ судьбою. Рѣшеніе этого вопроса я предоставляю вамъ и, скажу откровенно, буду оя:идать этого рѣшенія не со
всѣмъ равнодушно: оно покажетъ мнѣ или мое значеніе, илп одну ничтожность, мое нравственное быть или не быть. Ка
полнялъ обязанность ментора съ полнымъ усердіемъ, и съ жа
ромъ размахивалъ руками, вооруженными дратвой, поправляя ошибки въ чтеніи своего юнаго питомца, который, будучи оту
маненъ облаками тютюна, робко слѣдовалъ за своимъ пальцемъ по книгѣ и съ подобострастіемъ и страхомъ выглядывалъ иногда изподлобья на своего наставника.
По окончаніи этого перваго курса, отецъ И. С. Никитина, человѣкъ умный и никогда не чуждавшійся образованія, отдалъ своего сыва, когда ему минуло семь лѣтъ, въ уѣздное духов
ное училище. Въ этомъ разсадникѣ просвѣщенія будущій поэтъ пробылъ пять лѣтъ и съ десятилѣтняго возраста предался со всѣмъ жаромъ и увлеченіемъ чтенію; книги, читанныя имъ въ это время, принадлежали отцу его и не отличались богатствомъ
содержанія, потому-что въ числѣ ихъ были; Мальчикъ у ручья—Коцебу, Луиза или подземелье ліонскаго замка— Радклифъ и т. п. Двѣнадцати лѣтъ И. С, Никитинъ перешелъ въ семпнарію, въ классы словесности, которые онъ посѣщалъ, живя дома съ отцомъ; получая теперь квиги отъ товарищей, онъ имѣлъ болѣе средствъ удовлетворить своей страсти къ чтенію и началъ знакомиться съ произведеніями русской литерату
ры; черезъ годъ онъ перешелъ въ классахъ къ теоріи поэзіи и когда познакомился съ стихами Пушкина, то передъ нимъ открылся совершенно новый для него міръ. Около этого же времени произвело па него сильное впечатлѣніе стихотвореніе Кольцова Лѣсъ, посвященный памяти Пушкина, такъ-что когда
стали въ классѣ читать, для примѣра, стихи разныхъ русскихъ поэтовъ, то И. С. Никитииъ самъ написалъ одно стихотвореніе и показалъ его профессору семинарій г. Чехову, который похвалилъ это стихотвореніе и совѣтовалъ продолжать.
Съ этихъ поръ молодой ученикъ, ободренный профессоромъ, все болѣе и болѣе предавался охотѣ писать стихи и наконецъ до того сроднился съ пиии, что опи сдѣлались для пего необ
ходимы, чтобы высказывать впечатлѣнія молодаго сердца н воспріимчиваго ума.
Два года И. С. Никптипъ пробылъ въ классѣ философіи, но, по собственному сознанію, занимался преподаваемыми въ немъ предметами довольно плохо, а вполнѣ предавался только чтенію свѣтскихъ книгъ и постоянной отрадѣ своей—поэзіи. Чтобы передать волновавшія его мысли п чувства рвфмованною рѣчью, онъ обыкновенно удалялся въ какой-нибудь уголъ пустой комнаты, на сѣнникъ или чердакъ, и тамъ, на свободѣ, вполнѣ отдавался своему любимому занятію. При этомъ пужно замѣтить,
что не мелкое самолюбіе заставляло его писать стихи: онъ не любовался самъ своими произведеніями, не хвастался ими передъ товарищами, а только удовлетворялъ этимъ своей потребности высказать въ стихахъ то, что сильно занимало его умъ и серд
це; а потому лишь только мысли н чувства, волновавшія его, смѣнялась другими, онъ не только забывалъ стихи, въ которыхъ опи выразились, но даже и не берегъ ихъ, а большею частію уничтожалъ.
Во время пребыванія И. С. Никитина въ классѣ философіи, дѣла отца его разстроились и требовали сыновней помощи. Поэтому молодой поэтъ, не кончивъ полнаго курса семинаріи, при
нужденъ былъ оставить ее, и съ 1844 года завелъ постоялый дворъ, который, не требуя большихъ издержекъ па первона
чальное устройство, доставилъ ему средства жить, не прибѣгая къ чужой помощи.
Съ этихъ поръ И. С. Никитинъ, въ теченіе многихъ лѣтъ, не выѣзжая никуда изъ Воронежа, все время проводилъ въ со
вершенномъ отчужденія отъ общества, вдвоемъ съ больнымъ
отцомъ своимъ; только одна его собственная поэзія услаждала ему это уединеніе. Правда, что затворническая жизнь заставила
его обратиться къ охотѣ въ степи, по рѣкамъ я озерамъ, я охота собственно была только предлогомъ, настоящею же при
чиною прогулки съ ружьемъ была любовь поэта къ природѣ, къ размышленію, къ думамъ.
Какъ чтеніе поэтовъ, которые только урывками попадались ему въ руки, такъ и собственное влеченіе къ поэзіи и врожденное дарованіе развили въ И. С. Никитинѣ эстетическое чув
ство, которое такъ необходимо поэту. Хотя курсъ ученія и не
былъ имъ оконченъ, но классы словесности, поэзіи, философіи образовали его выше состоянія. Каково же было молодому поэту съ развитымъ эстетическимъ чувствомъ, съ образованіемъ все-таки порядочнымъ переносить совершенное отчужденіе отъ соотвѣтствующаго ему общества, вести въ полномъ смыслѣ слова
изолированную жизнь, не дѣлясь ни съ кѣмъ ни мыслью, ня чувствомъ, и дышать одною сферою постоялаго двора? Мудрено ли послѣ этого, что почти вся поэзія И. С. Никитина, за ис
ключеніемъ стихотвореній, написанныхъ въ послѣднія пять, шесть лѣтъ, такъ задумчива, такъ мало касается живыхъ во
просовъ нашей общественной жизни и ограничивается картинами природы, размышленіями, сомнѣніями, думами, словомъ—однимъ внутреннимъ міромъ человѣка?
Съ 1849 года, И, С. Никитинъ, по совѣту одного знакомаго, принадлежащаго къ одному съ нимъ кругу, началъ дѣ
литься своими поэтическими произведеніями и съ другими, и наконецъ рѣшился на попытку узнать мнѣніе о своихъ стихахъ людей опытныхъ. Вслѣдствіе этого въ 1850 году онъ послалъ при письмѣ, подписанномъ буквами И. Н., къ редактору Воро
нежскихъ Губернскихъ Вѣдомостей, два стихотворенія: Лѣсъ н Дума. Такъ-какъ эти стихотворенія обличали въ авторѣ несомнѣнное дарованіе, то, чтобы заставить его открыть свое инкогнито, редакція вѣдомостей объявила въ своей газетѣ, что хотя доставленные ей стихи и хороши, но не могутъ быть на
печатаны по неизвѣстности имени автора. Такъ-какъ И. С.
Никитинъ не былъ столько увѣренъ въ себѣ, чтобы настаивать на напечатаніи своихъ стихотвореній, то, по скромности, не рѣшился объявить свое имя. На этомъ дѣло тогда и останови
лось. Прошло четыре года; наконецъ исключительность одинокой жизни, сознаніе собственнаго достоинства и довольно-значительпое число (около 70) накопившихся и въ этотъ четырехлѣтій періодъ неуничтоженныхъ стихотвореніи побудили молодаго поэта, въ ноябрѣ 1853 года, снова обратиться къ тому же ре
дактору и не скрывать уже своего имени. При этой вторичной попыткѣ разрѣшить собственныя сомнѣнія о своемъ призваніи, И. С. Никитинъ, между прочимъ, писалъ:
......«Въ настоящее время, не считая нужнымъ скрывать свое имя, я осмѣливаюсь обратиться къ вамъ (редактору) съ подобною-же просьбою (о напечатаніи стиховъ). Вотъ причины моей новой просьбы—я увѣренъ, что оиѣ не покажутся вамъ смѣшными....Я здѣшній мѣщанинъ. Не знаю, какая непостижимая си
ла влечетъ меия къ искусству, въ которомъ, можетъ-быть, я ничтожиый ремесленникъ; какая непонятная власть застав
ляетъ меня слагать задумчивую пѣснь, въ то время, когда горькая дѣйствительность окружаетъ жалкою прозою мое одинокое, незавидное существованіе! Скажите, у кого мнѣ про
сить совѣта и въ комъ искать теплаго участія? Кругъ моихъ знакомыхъ слишкомъ ограниченъ и составляетъ со мною рѣши
тельный контрастъ во взглядахъ на предметы, въ понятіяхъ и желаніяхъ. Быть-можетъ, мою любовь къ поэзіи и мои груст
ныя пѣсни вы пазовете плодомъ раздраженнаго воображенія и
смѣшною претензіею выйти изъ той сферы, въ которую я поставленъ судьбою. Рѣшеніе этого вопроса я предоставляю вамъ и, скажу откровенно, буду оя:идать этого рѣшенія не со
всѣмъ равнодушно: оно покажетъ мнѣ или мое значеніе, илп одну ничтожность, мое нравственное быть или не быть. Ка