РУССКІЙ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ листокъ.

№ 17. 10-го ІЮНЯ. 1861 ГОДА.
ВОСПОМИНАНІЕ О ВЫСТАВКҌ
КАРТИНЪ и РҌДКИХЪ ПРОИЗВЕДЕНӀЙ ИСКУССТВЪ
въ

АКАДЕМІИ ХУДОЖЕСТВЪ.

Послѣ дняя выставка картинъ и рѣдкихъ произведеніи искусствъ въ академіи художествъ составляетъ очень замѣтное яв
леніе въ нашихъ художественныхъ лѣтописяхъ. Мы говоримъ эту фразу вовсе не наобумъ, совсѣмъ не для того, чтобы ска
зать фразу, чтобы начать статью похвалой, какимъ-то об
щимъ мѣстомъ; нѣтъ, мы говоримъ по убѣжденію. Положимъ, что мы въ эрмитажѣ можемъ изучать древнія школы; поло
жимъ, что наша эрмитажная галлерея такъ богато снабжена произведеніями испанскихъ художниковъ, что съ ней едва ли поспоритъ и мюнхенское собраніе,—богатѣйшее, отвосительно ис
панцевъ, изъ всѣхъ галлерей Европы, кромѣ, конечно, Мадрита;
полояіимъ, что у насъ много и такъ называемыхъ мелкихъ фламандцевъ; все это такъ, но гдѣ же, скажите, гдѣ жеможнобыло увидѣть столько произведеній новыхъ школъ? гдѣ же было любо
ваться французскими, бельгійскими и германскими художниками, произведенія которыхъ въ такомъ полномъ выборѣ находились
на выставкѣ? Не только любоваться, но и изучать; да, изучать новое направленіе живописи, потому-что тутъ были предста
вители ие одной манеры, не одного стиля; нѣтъ, тутъ были и художники—поэты (Ари-Шеферъ, Галле, Каламъ и др.), художники—вѣрные подражатели природы (послѣдователи фламандцевъ, можетъ-быть нашъ Щедринъ, Ѳедотовъ), художники—фи
лософы, если можно такъ выразиться (Поль Деларошъ, частью пожалуй Жеромъ съ своей Дуэлью), художники, которые ста
раются взять эффектомъ (Ридель, Гильдебрандтъ), и наконецъ глава, по-крайней-мѣрѣ глава у насъ на выставкѣ, самыхъ та
лантливыхъ подражателей, это—Лейсъ, являющійся во второмъ періодѣ своей артистической дѣятельности настоящимъ нѣмцемъ XVII столѣтія.
Мы не будемъ долго останавливаться на древнихъ школахъ, не потому, чтобы великіе древніе художники были недостойны нашего скромнаго, не болѣе какъ любительскаго слова, а пото
му, во первыхъ, что произведенія ихъ находились на выставкѣ въ небольшомъ числѣ, такъ-что немногихъ можно было вполнѣ оцѣвить по тѣмъ картинамъ, которыя были въ залахъ академіи, а во вторыхъ потому, что, даже и при этой недостаточности, многія изъ приписанныхъ имъ произведеній люди знающіе дѣло относили къ сомнительнымъ. Сколько, въ то же время, дубле
товъ, повтореній! Правда, что древніе художники часто повто-‘ ряли себя; какъ напримѣръ можемъ указать хоть на Мурильо съ его Зачатіемъ Богородицы; правда, что многіе изъ этихъ дублетовъ неоспоримо принадлежатъ одной и той же кисти; по
вотъ вопросъ: отчего эти дублеты встрѣчаются наиболѣе у древнихъ итальянцевъ; отчего не повторяли себя такъ часто древніе испанцы, кромѣ Мурильо; отчего не видно повтореній у древнихъ нѣмцевъ, кромѣ, можетъ-быть, одного, прозаическаго протестанта какъ въ религіи, такъ и въ искусствѣ, кромѣ извѣстнаго Луки Краниха, повторявшаго себя, и то въ од
номъ только его любимомъ сюжетѣ: Блудница передъ Спасителемъ 1 Сопоставляя этотъ вопросъ съ тѣмъ обстоятельствомъ, что нѣтъ въ мірѣ страны, гдѣ бы такъ искусно под
дѣлывали древнихъ, какъ въ Италіи, припоминая, что тамъ, въ прежнее и частью въ наше время, это поддѣлываніе составляло особое ремесло, мы вправѣ сомнѣваться въ подлинности очень многихъ картинъ, приписанныхъ, съ оговоркой въ каталогѣ пли безъ нея, тому или другому изъ древнихъ итальянскихъ художниковъ.
Мы были бы въ большомъ затрудненіи, если бы вздумали слѣдить по выставленнымъ образцамъ за исторіей развитія италь
янскаго искусства. Здѣсь была не цѣпь, а отдѣльныя звенья общей, единой цѣпи, также, какъ и у насъ въ эрмитажѣ. Пол
ную цѣпь, полную исторію можно видѣть только во Флоренціи,
въ галлереѣ deyli Ufficii, для итальянцевъ, въ Луврѣ—для французовъ и въ Мюнхенѣ—для древнихъ нѣмцевъ. У васъ на выставкѣ не всегда даже можно было опредѣлить довольно от
четливо и самый характеръ той или другой изъ древнихъ школъ. Такъ напримѣръ, вы помните, вѣроятно, читатель, тотъ необы
кновенно-ловко набросанный эскизъ Павла Веронеза, передъ которымъ всегда толпилась публика; замѣтьте, эскизъ только, а не картина, именно Воскресеніе Лазаря, такой яркій по ко
лориту, такой свободный по движеніямъ фигуръ, гдѣ такъ вольно гуляла кисть; эскизъ, который отливалъ какимъ-то сере
бристымъ лоскомъ, свойственнымъ Веронезу, гдѣ была и собака,
безъ которой рѣдко обходились его картины; этотъ эскизъ лучше всего другаго, по нашему мнѣнію, выражалъ характеръ древней венеціанской школы, во главѣ которой стояли такіе великіе мастера, какъ Тиціанъ, Веронезъ и Тинторетто.
Мы напомнимъ тоже Св. Іоанна Евангелиста К. Дольче. Эта картина выдавалась довольно сильно; однако ошибся бы
тотъ, кто по ней отнесъ бы К. Дольче къ первостепеннымъ живописцамъ его времепи: очень многіе стоятъ гораздо выше его, а между-тѣмъ они не выдавались на выставкѣ. Гдѣ Леонардо-да-Винчи, добросовѣстный, отчетливый, оконченный, подмѣчавшій самые нѣжные оттѣнки чувства въ своихъ оригиналахъ и такъ искусно ихъ передававшій? Гдѣ нѣжный, граціозный Корреджіо? Правда, имена итого, и другаго украшали вы
ставку; но Св, Лудовикъ со стрѣлою, хотя и представляетъ нѣкоторыя стороны генія Леонардо, однако далеко не всѣ; а имя Корреджіо было подъ тремя картинами, съ оговоркой о
двухъ, что онѣ только ему приписаны. Одна изъ нихъ, Адамъ и Ева, наиболѣе сомнительная. Въ ней видна кисть опытная, искусная, прекрасно изобразившая фигуру Адама; но это сильно
эффектное синее освѣщеніе справа, это бѣлое пятно—тѣло Евы, эта вообще изысканность не напоминала граціознаго Корреджіо, хотя и Корреджіо не пренебрегалъ умѣреннымъ эффектомъ, чему служитъ доказательствомъ знаменитая Ночь, въ дрезденской галлереѣ.
Изъ фламандцевъ замѣтимъ мы современный портретъ Маріи Стуартъ Пурбуса, необыкновенно оконченный; замѣтимъ не по
тому, чтобы онъ былъ хорошъ въ художественномъ отношеній; напротивъ, тутъ какая-то жесткость; этотъ портретъ показался намъ какъ бы вырѣзанной изъ дерева головой и выкрашенной потомъ красками; мы напоминаемъ его, какъ произ
веденіе, сохранившее намъ черты звамепитой жертвы. Напомнимъ тоже и Марса, идущаго на войну—Рубенса, эскизъ, котораго