куда дѣться, волей-неволей пойдетъ смотрѣть эту картину.
Найдите въ театральномъ репертуарѣ такія пьесы, какія имѣли бы для зрителя такое же значеніе, какъ упо
мянутая картина, и мы увѣрены, что Св. Синодъ дастъ свое разрѣшеніе и на постановку этой пьесы на 4-ой недѣлѣ поста.
Но мы идемъ дальше и говоримъ: на четвертой недѣлѣ поста слѣдуетъ добиться разрѣшенія не только на постановку картины „Пьянство , но и на постановку всѣхъ картинъ географическаго, этнографическаго, спортивнаго и научнаго характера. И вотъ почему.
На этой недѣлѣ всѣ зрѣлища закрыты, открыты только трактиры, рестораны и пивныя. Публикѣ, ищущей даже и на этой недѣлѣ развлеченья, некуда идти и она во
лей-неволей идетъ туда. И въ данномъ случаѣ открытіе кинематографовъ съ подборомъ картинъ указаннаго харак
жило бы также мѣстомъ, гдѣ, можетъ быть, противъ воли зрителя, онъ вынесъ бы, хотя бы и крохотныя, но какія нибудь познанія, съ другой.
Какіе мотивы можемъ мы выставить для того, чтобы Св. Синодъ могъ дать свое разрѣшеніе на это—объ этомъ мы говорили въ прошлый разъ: разрѣшаются же въ школахъ на четвертой недѣлѣ поста уроки съ демонстраціей картинъ научнаго характера.
Не доказываетъ ли такое апріорное предрѣшеніе вопроса простое нежеланіе даже сдѣлать попытку добиться
желаннаго разрѣшенія? Что это, нежеланіе работать для обслуживаемаго дѣла, простая лѣнь, или, наконецъ, сознаніе, что въ современномъ репертуарѣ нельзя найти такой пьесы, какая подошла бы подъ опредѣленіе „образовательнаго характера? Мы далеки отъ того, чтобы заподозрить по
чтенный журналъ, 17 лѣтъ работающій не за страхъ, а за совѣсть, на любимомъ имъ поприщѣ, руководимый людьми глубоко и безкорыстно преданными театру, въ первыхъ двухъ причинахъ и должны остановиться на третьей. Очевидно, въ репертуарѣ современнаго театра требуемыхъ пьесъ не найдется.
Но тогда почему же нападать на кинематографъ, вмѣщающій въ себѣ все, на что можетъ явиться потребность въ данный моментъ?
Почему приписывать „исключительное благочестіе тѣмъ, кѣми были приняты всѣ мѣры, чтобы пробить въ стѣнѣ брешь, черезъ которую сейчасъ прошло только „Пьянство , но черезъ которую, при дружной, совмѣстной ра
ботѣ, впослѣдствіи пройдутъ не только „Первый винокуръ , но и Островскій, Чеховъ и другіе корифеи русской сцены.
Труденъ былъ первый шагъ. Мы справедливо можемъ гордиться, что этотъ шагъ сдѣланъ кинематографомъ.
Но изъ этого не слѣдуетъ, что театралы не должны насъ поддержать въ дальнѣйшихъ шагахъ.
Пусть на первыхъ порахъ зритель смотритъ „Пьянство . Пусть мы въ дальнѣйшемъ на той же недѣлѣ поста добьемся разрѣшенія и на другія картины образовательнаго характера 1).
Театралы не должны смотрѣть на это, какъ на исключительное какое-то благоволеніе къ кинематографу.
Кинематографъ оказался только смѣлѣе и энергичнѣе театра, но плодами своей энергіи, онъ надѣется и увѣ
ренъ, сумѣетъ воспользоваться также и театръ. Надо только, чтобы театральные дѣятели въ этомъ вопросѣ также проявили извѣстную энергію.
Надо также, чтобы говоря о „гордомъ кинемо театральные журналы не ссылались на рѣчи гр. Капнистовъ и др., а прислушались бы къ тому, что говорилъ о немъ Л. Н. Толстой и что говоритъ о немъ Л. Н. Андреевъ и др.
Какъ разсуждаютъ театралы—видно изъ того, что мы цитировали выше изъ журнала „Т. и И.“ и также изъ слѣдующаго: „принципіальность этого постановленія, говоритъ журналъ далѣе, лишній разъ показываетъ, какъ печально положеніе театра, и какое исключительное бла
гочестіе обнаруживаютъ кинематографическія общества,
Эта цитата намъ нѣсколько напоминаетъ опредѣленіе Незнамова въ послѣднемъ актѣ „Везъ вины виноватые — о томъ, что когда женщина начинаетъ спорить, то ей кажется, что она можетъ привести массу доводовъ въ за
щиту высказываемыхъ ею положеній и начинаетъ горячо
ихъ перечислять: во-первыхъ, начинаетъ она, и въ двухъ словахъ высказываетъ все, что хотѣла сказать и далѣе, за неимѣніемъ доводовъ начинаетъ ругаться.
Въ положеніи этой незнамовской женщины оказался также и почтенный журналъ, закончившій свои доводы „Парижскимъ жанромъ кинематографа и заговорившій о благочестіи.
Прежде всего, въ защиту кинематографа, мы можемъ гордо заявить, что „Парижскій жанръ больше не существуетъ. Правда, въ началѣ своего существованія, кине
матографъ разрѣшалъ себѣ имѣть картины и Парижскаго жанра — но это было давно, это было въ то время, когда разрѣшались повсемѣстно клубы, игорные дома и другія отвлекающія средства, и кинематографъ, уступая требованію времени, завелъ у себя и Парижскій жанръ. Но зато сейчасъ его нѣтъ, въ то время, какъ существуютъ открыто различные двуспальные фарсы, ничѣмъ не отличающіе сяотъ Парижскаго жанра, и находящіеся подъ косвенной защитой, хотя бы тѣхъ же театральныхъ журналовъ, которые призваны высоко держать знамя искусства. (Даже такой серьезный журналъ, какъ „Т. и И. въ цитируемомъ нами номерѣ даетъ отзывы объ изобилующей „клубничкой пьесѣ театра-фарса Сабурова).
Намъ непонятно, почему журналъ говоритъ, что, если бы театръ возбудилъ вопросъ о постановкѣ пьесъ „обра
зовательнаго характера, то онъ, очевидно, получилъ бы отказъ.
Когда всѣ средства исчерпаны, всѣ вещи заложены, кредиторы осаждаютъ квартиру, а жестокій хозяинъ гонитъ изъ дому за невзносъ арендной платы, когда больше неоткуда ждать помощи и впереди ждетъ гибель, ужасъ и ра
зореніе—неожиданно появляется богатый дядюшка изъ Америки, платитъ всѣ долги, выкупаетъ вещи, и возвра
щаетъ пришедшимъ въ уныніе племянникамъ бодрость, энергію и присутствіе духа.
По отношенію къ театру кинемо суждено сыграть роль американскаго дядюшки.
Современная рампа переживаетъ періодъ злостнаго банкротства—ей нечѣмъ отвѣтить на властныя требованія жизни.
Темпъ современной жизни растетъ съ ужасающей быстротой. Для культурнаго человѣка нашей эпохи, стремя
щагося уничтожить пространство и время, говорящаго за сотни верстъ по телефону, пожирающаго сотни километ
*) Когда статья была уже напечатана, мы получили сообщеніе о томъ, что Св. Синодомъ дано разрѣшеніе и на другую картину: „Дѣтская преступность и борьба съ нею“. См. Хронику.
Найдите въ театральномъ репертуарѣ такія пьесы, какія имѣли бы для зрителя такое же значеніе, какъ упо
мянутая картина, и мы увѣрены, что Св. Синодъ дастъ свое разрѣшеніе и на постановку этой пьесы на 4-ой недѣлѣ поста.
Но мы идемъ дальше и говоримъ: на четвертой недѣлѣ поста слѣдуетъ добиться разрѣшенія не только на постановку картины „Пьянство , но и на постановку всѣхъ картинъ географическаго, этнографическаго, спортивнаго и научнаго характера. И вотъ почему.
На этой недѣлѣ всѣ зрѣлища закрыты, открыты только трактиры, рестораны и пивныя. Публикѣ, ищущей даже и на этой недѣлѣ развлеченья, некуда идти и она во
лей-неволей идетъ туда. И въ данномъ случаѣ открытіе кинематографовъ съ подборомъ картинъ указаннаго харак
тера послужило бы только средствомъ, отвлекающимъ отъ пагубнаго дѣйствія кабаковъ съ одной стороны, и послу
жило бы также мѣстомъ, гдѣ, можетъ быть, противъ воли зрителя, онъ вынесъ бы, хотя бы и крохотныя, но какія нибудь познанія, съ другой.
Какіе мотивы можемъ мы выставить для того, чтобы Св. Синодъ могъ дать свое разрѣшеніе на это—объ этомъ мы говорили въ прошлый разъ: разрѣшаются же въ школахъ на четвертой недѣлѣ поста уроки съ демонстраціей картинъ научнаго характера.
Не доказываетъ ли такое апріорное предрѣшеніе вопроса простое нежеланіе даже сдѣлать попытку добиться
желаннаго разрѣшенія? Что это, нежеланіе работать для обслуживаемаго дѣла, простая лѣнь, или, наконецъ, сознаніе, что въ современномъ репертуарѣ нельзя найти такой пьесы, какая подошла бы подъ опредѣленіе „образовательнаго характера? Мы далеки отъ того, чтобы заподозрить по
чтенный журналъ, 17 лѣтъ работающій не за страхъ, а за совѣсть, на любимомъ имъ поприщѣ, руководимый людьми глубоко и безкорыстно преданными театру, въ первыхъ двухъ причинахъ и должны остановиться на третьей. Очевидно, въ репертуарѣ современнаго театра требуемыхъ пьесъ не найдется.
Но тогда почему же нападать на кинематографъ, вмѣщающій въ себѣ все, на что можетъ явиться потребность въ данный моментъ?
Почему приписывать „исключительное благочестіе тѣмъ, кѣми были приняты всѣ мѣры, чтобы пробить въ стѣнѣ брешь, черезъ которую сейчасъ прошло только „Пьянство , но черезъ которую, при дружной, совмѣстной ра
ботѣ, впослѣдствіи пройдутъ не только „Первый винокуръ , но и Островскій, Чеховъ и другіе корифеи русской сцены.
Труденъ былъ первый шагъ. Мы справедливо можемъ гордиться, что этотъ шагъ сдѣланъ кинематографомъ.
Но изъ этого не слѣдуетъ, что театралы не должны насъ поддержать въ дальнѣйшихъ шагахъ.
Пусть на первыхъ порахъ зритель смотритъ „Пьянство . Пусть мы въ дальнѣйшемъ на той же недѣлѣ поста добьемся разрѣшенія и на другія картины образовательнаго характера 1).
Театралы не должны смотрѣть на это, какъ на исключительное какое-то благоволеніе къ кинематографу.
Кинематографъ оказался только смѣлѣе и энергичнѣе театра, но плодами своей энергіи, онъ надѣется и увѣ
ренъ, сумѣетъ воспользоваться также и театръ. Надо только, чтобы театральные дѣятели въ этомъ вопросѣ также проявили извѣстную энергію.
Надо также, чтобы говоря о „гордомъ кинемо театральные журналы не ссылались на рѣчи гр. Капнистовъ и др., а прислушались бы къ тому, что говорилъ о немъ Л. Н. Толстой и что говоритъ о немъ Л. Н. Андреевъ и др.
такъ разсуждаемъ мы, кинематографисты.
Какъ разсуждаютъ театралы—видно изъ того, что мы цитировали выше изъ журнала „Т. и И.“ и также изъ слѣдующаго: „принципіальность этого постановленія, говоритъ журналъ далѣе, лишній разъ показываетъ, какъ печально положеніе театра, и какое исключительное бла
гочестіе обнаруживаютъ кинематографическія общества,
имѣющія про запасъ для масленицы—„Парижскій жанръ , а для Великаго поста—„Пьянство и его послѣдствія .
Эта цитата намъ нѣсколько напоминаетъ опредѣленіе Незнамова въ послѣднемъ актѣ „Везъ вины виноватые — о томъ, что когда женщина начинаетъ спорить, то ей кажется, что она можетъ привести массу доводовъ въ за
щиту высказываемыхъ ею положеній и начинаетъ горячо
ихъ перечислять: во-первыхъ, начинаетъ она, и въ двухъ словахъ высказываетъ все, что хотѣла сказать и далѣе, за неимѣніемъ доводовъ начинаетъ ругаться.
Въ положеніи этой незнамовской женщины оказался также и почтенный журналъ, закончившій свои доводы „Парижскимъ жанромъ кинематографа и заговорившій о благочестіи.
Прежде всего, въ защиту кинематографа, мы можемъ гордо заявить, что „Парижскій жанръ больше не существуетъ. Правда, въ началѣ своего существованія, кине
матографъ разрѣшалъ себѣ имѣть картины и Парижскаго жанра — но это было давно, это было въ то время, когда разрѣшались повсемѣстно клубы, игорные дома и другія отвлекающія средства, и кинематографъ, уступая требованію времени, завелъ у себя и Парижскій жанръ. Но зато сейчасъ его нѣтъ, въ то время, какъ существуютъ открыто различные двуспальные фарсы, ничѣмъ не отличающіе сяотъ Парижскаго жанра, и находящіеся подъ косвенной защитой, хотя бы тѣхъ же театральныхъ журналовъ, которые призваны высоко держать знамя искусства. (Даже такой серьезный журналъ, какъ „Т. и И. въ цитируемомъ нами номерѣ даетъ отзывы объ изобилующей „клубничкой пьесѣ театра-фарса Сабурова).
Намъ непонятно, почему журналъ говоритъ, что, если бы театръ возбудилъ вопросъ о постановкѣ пьесъ „обра
зовательнаго характера, то онъ, очевидно, получилъ бы отказъ.
Дядюшка изъ Америки.
Когда всѣ средства исчерпаны, всѣ вещи заложены, кредиторы осаждаютъ квартиру, а жестокій хозяинъ гонитъ изъ дому за невзносъ арендной платы, когда больше неоткуда ждать помощи и впереди ждетъ гибель, ужасъ и ра
зореніе—неожиданно появляется богатый дядюшка изъ Америки, платитъ всѣ долги, выкупаетъ вещи, и возвра
щаетъ пришедшимъ въ уныніе племянникамъ бодрость, энергію и присутствіе духа.
Такъ часто изображается въ романахъ.
По отношенію къ театру кинемо суждено сыграть роль американскаго дядюшки.
Современная рампа переживаетъ періодъ злостнаго банкротства—ей нечѣмъ отвѣтить на властныя требованія жизни.
Темпъ современной жизни растетъ съ ужасающей быстротой. Для культурнаго человѣка нашей эпохи, стремя
щагося уничтожить пространство и время, говорящаго за сотни верстъ по телефону, пожирающаго сотни километ
*) Когда статья была уже напечатана, мы получили сообщеніе о томъ, что Св. Синодомъ дано разрѣшеніе и на другую картину: „Дѣтская преступность и борьба съ нею“. См. Хронику.