Но за исключеніемъ этихъ двухъ, ясно опредѣленныхъ, типовъ театральнаго зрѣлища, во всѣхъ остальныхъ педагогъ заранѣе ничего сказать не можетъ.
Просматривая афишу какого-либо театра, объявляющаго о постановкѣ той или другой драмы или комедіи, педагогъ никогда а priori сказать не можетъ — можно или нельзя разрѣшить смотрѣть ее ученику. Между тѣмъ, по большей
части, входъ въ театръ на драму и комедію для ученика средней школы не закрытъ; объясняется это тѣмъ высокимъ моральнымъ авторитетомъ, который завоевалъ театръ.
Этого авторитета еще у кинематографа нѣтъ, но всѣми силами надо стремиться къ тому, чтобы его пріобрѣсти.
За свое долголѣтнее существованіе театръ уже давно успѣлъ дифференцироваться. Мы имѣемъ серьезные театры, имѣемъ театры комедійные и имѣемъ, наконецъ, фарсы.
Кинематографъ же за свое еще очень короткое существованіе дифференцироваться не успѣлъ.
Вотъ почему вы въ одной и той же программѣ кинематографа найдете и серьезную, наводящую на извѣстныя размышленія драму, и фарсъ, и комедію, и научную кар
тину и, отправляясь въ кинематографическій театръ, вы рискуете натолкнуться на всѣ виды кинематографическаго представленія.
Вотъ почему педагогъ, боясь тлетворнаго вліянія фарсовъ и другихъ легкихъ пьесъ на нераспустившуюся еще душу юношества, накладываетъ свое veto на весь кинематографъ.
Повторяемъ, съ точки зрѣнія педагоговъ, спорить противъ этого не приходится. Моральное право на ихъ сторонѣ.
Весь вопросъ только въ томъ, насколько современныя программы отвѣчаютъ или не отвѣчаютъ требованіямъ педагоговъ.
Но здѣсь мы наталкиваемся на цѣлый рядъ трудностей, разрѣшить которыя невозможно только одной сторонѣ.
Предположимъ, мы разсматриваемъ какую-либо драму. Является вопросъ, какія требованія мы должны къ ней предъявить, или, вѣрнѣе, какимъ заранѣе поставленнымъ требованіямъ должна она отвѣчать, чтобы была возможность позволить или запретить ученику ее смотрѣть.
Вотъ почему ранѣе разрѣшенія этого вопроса было бы желательно, чтобы педагоги предварительно выработали цѣлый рядъ требованій, которыя они бы могли предъявить къ драмѣ, или лучше, къ любой кинематографической картинѣ, чтобы послѣдняя стала доступной посѣщенію ученика. И мы увѣрены, что, получивъ такой рядъ требованій, фабриканты при созданіи своихъ картинъ стали бы имъ руко
водствоваться и въ дальнѣйшемъ выпускать такія ленты, которыя ни съ какой стороны не могли бы подвергнуться veto педагоговъ.
Но все это пока въ будущемъ. Что же остается дѣлать въ настоящемъ?
Въ настоящемъ необходимо принять слѣдующую мѣру. Необходимо, не дожидаясь постановленія директоровъ и циркуляровъ попечителей о полномъ воспрещеніи посѣще
нія кинематографовъ по всей Россіи, а таковые, послѣ Петербурга, могутъ послѣдовать повсемѣстно, немедленно же приглашать на просмотры программъ лицо компетентное въ педагогіи.
Такъ какъ дѣлать это на мѣстахъ невозможно и безполезно, такъ какъ провинціальные театры получаютъ программу уже готовую и въ случаѣ запрещенія какойниб. картины замѣнить ее не сможетъ, то необходимо, чтобы это было сдѣлано въ столицахъ. Лучше всего, если это будетъ сдѣлано въ Москвѣ. Московскимъ кинемато
графическимъ дѣятелямъ, которымъ дороги интересы кине
матографіи какъ таковой, равно какъ и тѣмъ, кому они дороги и съ точки зрѣнія получаемыхъ съ нея доходовъ,
необходимо заняться немедленно разрѣшеніемъ этого вопроса.
Необходимо войти къ попечителю округа съ ходатайствомъ, чтобы онъ командировалъ компетентное лицо, ко
торое бы смотрѣло ленты и на каждой изъ нихъ дѣлало бы отмѣтку о томъ, можно ли ее смотрѣть учащимся или нѣтъ.
Тогда провинція будетъ имѣть возможность получать программы, которыя не будутъ запрещены къ посѣщенію учащимися.
Намъ скажутъ, что это значило бы самимъ подлѣзть подъ спеціальное ярмо и кромѣ общей цензуры надѣть на свою шею еще цензуру педагогическую.
Съ этимъ придется мириться. Ибо гораздо выгоднѣе будетъ для фабрикантовъ,прокатныхъ конторъ и театровладѣльцевъ имѣть на своей шеѣ два ярма и все таки работать, чѣмъ имѣть одно и не работать совсѣмъ.
Вѣдь не надо увлекаться и надо помнить, что всѣ и вся въ кинематографіи существуетъ только публикой, посѣщающей кинематографъ.
Поэтому, чѣмъ больше будетъ сдѣлано для того, чтобы публика лучше посѣщала театры, тѣмъ будетъ лучше.
А тамъ пройдетъ время и кинематографъ мало-по-малу займетъ то положеніе, какое ему предназначено. Его авто
ритетъ будетъ такъ же великъ, какъ и авторитетъ театровъ и тогда сами собой падутъ тѣ цѣпи, которыя необходимо наложить на себя сейчасъ, чтобы достигнуть лучшаго будущаго.
Въ газетахъ промелькнуло извѣстіе, что дирекція Императорскихъ театровъ намѣрена съ осени настоящаго года включить въ контрактъ съ артистами новый пунктъ, по которому имъ будетъ запрещено играть для кинематографа.
Запрещеніе это мотивируется тѣмъ, что „истинный артистъ, позируя для кинематографа, унижаетъ себя .
Если это извѣстіе подтвердится, мы будемъ имѣть еще одинъ образецъ того олимпійскаго равнодушія, съ которымъ руководители казенной сцены относятся къ художе
ственнымъ запросамъ и духовнымъ нуждамъ широкихъ народныхъ массъ.
Юпитеры казенныхъ театровъ считаютъ, очевидно, что театръ (и вообще искусство) существуетъ только для тѣхъ немногихъ тысячъ счастливцевъ Петербурга и Москвы, которые въ состояніи оплачивать дорого стоющіе абонементы на Шаляпина, Собинова, Варламова и др.
Остальные—милліоны, стремящіеся отвѣдать хоть одну каплю изъ сладкой чаши искусства, тѣ милліоны, кото
рымъ не суждено воочію увидѣть на сценѣ Шаляпина и Варламова—существуютъ ли они для дирекціи казенныхъ театровъ?
Если Варламовъ играетъ для „абонементной публики ,— онъ совершаетъ актъ служенія великому и благородному искусству.
„И да будетъ ему тріумфъ!
Но если тотъ же Варламовъ пытается играть для милліоновъ русскихъ зрителей, позируя передъ объективомъ
кинематографа, то онъ унижаетъ себя и то искусство, которому онъ служитъ.
А потому—оштрафовать Варламова!
Такова логика театрально-бюрократическаго Олимпа. Логика, опоздавшая эдакъ лѣтъ на пятьдесятъ.
Просматривая афишу какого-либо театра, объявляющаго о постановкѣ той или другой драмы или комедіи, педагогъ никогда а priori сказать не можетъ — можно или нельзя разрѣшить смотрѣть ее ученику. Между тѣмъ, по большей
части, входъ въ театръ на драму и комедію для ученика средней школы не закрытъ; объясняется это тѣмъ высокимъ моральнымъ авторитетомъ, который завоевалъ театръ.
Этого авторитета еще у кинематографа нѣтъ, но всѣми силами надо стремиться къ тому, чтобы его пріобрѣсти.
За свое долголѣтнее существованіе театръ уже давно успѣлъ дифференцироваться. Мы имѣемъ серьезные театры, имѣемъ театры комедійные и имѣемъ, наконецъ, фарсы.
Кинематографъ же за свое еще очень короткое существованіе дифференцироваться не успѣлъ.
Вотъ почему вы въ одной и той же программѣ кинематографа найдете и серьезную, наводящую на извѣстныя размышленія драму, и фарсъ, и комедію, и научную кар
тину и, отправляясь въ кинематографическій театръ, вы рискуете натолкнуться на всѣ виды кинематографическаго представленія.
Вотъ почему педагогъ, боясь тлетворнаго вліянія фарсовъ и другихъ легкихъ пьесъ на нераспустившуюся еще душу юношества, накладываетъ свое veto на весь кинематографъ.
Повторяемъ, съ точки зрѣнія педагоговъ, спорить противъ этого не приходится. Моральное право на ихъ сторонѣ.
Весь вопросъ только въ томъ, насколько современныя программы отвѣчаютъ или не отвѣчаютъ требованіямъ педагоговъ.
Но здѣсь мы наталкиваемся на цѣлый рядъ трудностей, разрѣшить которыя невозможно только одной сторонѣ.
Предположимъ, мы разсматриваемъ какую-либо драму. Является вопросъ, какія требованія мы должны къ ней предъявить, или, вѣрнѣе, какимъ заранѣе поставленнымъ требованіямъ должна она отвѣчать, чтобы была возможность позволить или запретить ученику ее смотрѣть.
Вотъ почему ранѣе разрѣшенія этого вопроса было бы желательно, чтобы педагоги предварительно выработали цѣлый рядъ требованій, которыя они бы могли предъявить къ драмѣ, или лучше, къ любой кинематографической картинѣ, чтобы послѣдняя стала доступной посѣщенію ученика. И мы увѣрены, что, получивъ такой рядъ требованій, фабриканты при созданіи своихъ картинъ стали бы имъ руко
водствоваться и въ дальнѣйшемъ выпускать такія ленты, которыя ни съ какой стороны не могли бы подвергнуться veto педагоговъ.
Но все это пока въ будущемъ. Что же остается дѣлать въ настоящемъ?
Въ настоящемъ необходимо принять слѣдующую мѣру. Необходимо, не дожидаясь постановленія директоровъ и циркуляровъ попечителей о полномъ воспрещеніи посѣще
нія кинематографовъ по всей Россіи, а таковые, послѣ Петербурга, могутъ послѣдовать повсемѣстно, немедленно же приглашать на просмотры программъ лицо компетентное въ педагогіи.
Такъ какъ дѣлать это на мѣстахъ невозможно и безполезно, такъ какъ провинціальные театры получаютъ программу уже готовую и въ случаѣ запрещенія какойниб. картины замѣнить ее не сможетъ, то необходимо, чтобы это было сдѣлано въ столицахъ. Лучше всего, если это будетъ сдѣлано въ Москвѣ. Московскимъ кинемато
графическимъ дѣятелямъ, которымъ дороги интересы кине
матографіи какъ таковой, равно какъ и тѣмъ, кому они дороги и съ точки зрѣнія получаемыхъ съ нея доходовъ,
необходимо заняться немедленно разрѣшеніемъ этого вопроса.
Необходимо войти къ попечителю округа съ ходатайствомъ, чтобы онъ командировалъ компетентное лицо, ко
торое бы смотрѣло ленты и на каждой изъ нихъ дѣлало бы отмѣтку о томъ, можно ли ее смотрѣть учащимся или нѣтъ.
Тогда провинція будетъ имѣть возможность получать программы, которыя не будутъ запрещены къ посѣщенію учащимися.
Намъ скажутъ, что это значило бы самимъ подлѣзть подъ спеціальное ярмо и кромѣ общей цензуры надѣть на свою шею еще цензуру педагогическую.
Съ этимъ придется мириться. Ибо гораздо выгоднѣе будетъ для фабрикантовъ,прокатныхъ конторъ и театровладѣльцевъ имѣть на своей шеѣ два ярма и все таки работать, чѣмъ имѣть одно и не работать совсѣмъ.
Вѣдь не надо увлекаться и надо помнить, что всѣ и вся въ кинематографіи существуетъ только публикой, посѣщающей кинематографъ.
Поэтому, чѣмъ больше будетъ сдѣлано для того, чтобы публика лучше посѣщала театры, тѣмъ будетъ лучше.
А тамъ пройдетъ время и кинематографъ мало-по-малу займетъ то положеніе, какое ему предназначено. Его авто
ритетъ будетъ такъ же великъ, какъ и авторитетъ театровъ и тогда сами собой падутъ тѣ цѣпи, которыя необходимо наложить на себя сейчасъ, чтобы достигнуть лучшаго будущаго.
Изъ записной книжки.
Въ газетахъ промелькнуло извѣстіе, что дирекція Императорскихъ театровъ намѣрена съ осени настоящаго года включить въ контрактъ съ артистами новый пунктъ, по которому имъ будетъ запрещено играть для кинематографа.
Запрещеніе это мотивируется тѣмъ, что „истинный артистъ, позируя для кинематографа, унижаетъ себя .
Если это извѣстіе подтвердится, мы будемъ имѣть еще одинъ образецъ того олимпійскаго равнодушія, съ которымъ руководители казенной сцены относятся къ художе
ственнымъ запросамъ и духовнымъ нуждамъ широкихъ народныхъ массъ.
Юпитеры казенныхъ театровъ считаютъ, очевидно, что театръ (и вообще искусство) существуетъ только для тѣхъ немногихъ тысячъ счастливцевъ Петербурга и Москвы, которые въ состояніи оплачивать дорого стоющіе абонементы на Шаляпина, Собинова, Варламова и др.
Остальные—милліоны, стремящіеся отвѣдать хоть одну каплю изъ сладкой чаши искусства, тѣ милліоны, кото
рымъ не суждено воочію увидѣть на сценѣ Шаляпина и Варламова—существуютъ ли они для дирекціи казенныхъ театровъ?
Если Варламовъ играетъ для „абонементной публики ,— онъ совершаетъ актъ служенія великому и благородному искусству.
„И да будетъ ему тріумфъ!
Но если тотъ же Варламовъ пытается играть для милліоновъ русскихъ зрителей, позируя передъ объективомъ
кинематографа, то онъ унижаетъ себя и то искусство, которому онъ служитъ.
А потому—оштрафовать Варламова!
А унизительную игру „для многихъ — навсегда прекратить!
Такова логика театрально-бюрократическаго Олимпа. Логика, опоздавшая эдакъ лѣтъ на пятьдесятъ.