Пріѣздъ Линдера въ Москву. (У гостиницы «Метрополь»),

Случалось ли вамъ быть при разборѣ елки въ богатомъ домѣ?
Хозяйскія дѣти и ихъ гости полу
чаютъ: кто—дорогую куклу, кто— лошадку, кто—ружье—все то, что
веселитъ дѣтское сердце и радуетъ глазъ... Только кухаркину сыну достается скучная книжка безъ картинокъ, трактующая о почтительномъ юношѣ... Но кухар
кину сыну также хочется порѣ
звиться и поиграть забавными игрушками... Онъ бросаетъ прочь книжку и мастеритъ собственнаго коня изъ простой палочки...
„Разумный кинематоографъ полезенъ и необходимъ, но онъ— не все, что нужно массамъ. Вѣдь и на низахъ ищутъ всѣхъ тѣхъ переживаній, которыя даетъ искусство,—ищутъ стихійно, безсозна
тельно, съ непосредственностью, грубостью цѣльныхъ нетронутыхъ натуръ.
Предоставленные самимъ себѣ эти сотни „ищущихъ“ бредутъ

во тьмѣ, наугадъ, принимаютъ

мерцаніе гнилушекъ заи стинный свѣтъ искусства, сантиментальныя слезы за подлинную трагедію,, шутовское кривлянье—за безоблачный смѣхъ гомеровскихъ небожителей...
Максъ Линдеръ становится героемъ толпы, но вѣдь онъ не самый худшій изъ тѣхъ героевъ, которыхъ толпа въ своей безпомощности могла бы себѣ создать... Какъ бы ни относиться къ Максу Линдеру, надо согласиться, что его комедіи не будятъ въ толпѣ никакихъ дурныхъ инстинктовъ; не изобилуютъ ни кровавыми сценами, ни пикантными сюжетами...
Тѣ, которые хотятъ видѣть въ торжествѣ Макса какую-то угрозу культурѣ, чуть ли не трагедію—жестоко ошибаются.
Трагедія не въ томъ, что „Глупышкинъ —кумиръ толпы.
Она въ томъ, что, предоставленная самой себѣ, толпа сама превращается въ стадо Глушкиныхъ и нелѣпо толчется во тьмѣ въ поискахъ того, что зовется „искусствомъ .

Микаэлло.

Максъ въ публикѣ.

Эпидемія новаго порока извѣстнаго наукѣ и населенію подъ названіемъ „Максъ Линдеръ , перекинулась изъ города въ деревню и охватила всѣ слои Россійскаго народонаселенія, несмотря даже на то, что „Максъ Линдеръ“, какъ водка не былъ еще монополизированъ государствомъ.
Максу Линдеру предались не только взрослые, но и дѣти.
Всюду можно было наблюдать цѣлыя семьи, предающіяся безудержному Максу Линдеру.
Наиболѣе подверженными Максу оказались женщины, признанныя, какъ извѣстно, Арцыбашевымъ слабыми созданіями.
Матери многочисленныхъ семействъ, бабушки, а въ особенности взрослыя и подрастающія дѣвицы, предавались Максу до самозабвенья.
И не въ примѣръ другимъ порокамъ, предавались этому новому пороку, открыто, не скрывая своей порочной страсти ни отъ родныхъ, ни отъ близкихъ, ни отъ общества.
Дѣвицы, краснѣющія отъ одного слова: мужчина, на улицахъ, въ гостиныхъ, громко говорили о Максѣ. — Я, Аничка, безумно люблю Макса! — Ахъ, Наточка, и я его обожаю! Мужъ говорилъ женѣ:
— Душечка, мнѣ кажется, что сегодня вечеромъ ты разрѣшишься...
— Но, какъ же? Сегодня вѣдь Максъ!
— Ахъ, Максъ! Ну, тогда ужъ воздержись до завтра.
И въ тонѣ голоса мужа чувствовалась великая покорность передъ тѣмъ, что выше обыденныхъ человѣческихъ интересовъ, желаній и намѣреній.
Молодые люди мужского пола до того омаксились, что даже потеряли способность къ человѣческой рѣчи. На вопросъ:
— Нельзя ли съ васъ, молодой человѣкъ, получить должокъ?
Молодой человѣкъ откидывалъ шляпу на затылокъ и молча дергалъ большимъ пальцемъ передніе два зуба верхней челюсти.
Входя въ домъ, молодой человѣкъ обязательно спотыкался о порогъ, хотя бы послѣдняго и не существовало, искалъ подстилку и, не найдя таковой, бросалъ на полъ свое пальто и, вытеревъ на немъ сапоги, вѣшалъ на воздухъ свою шляпу.
Въ народѣ распространеніе Макса приняло такіе грандіозные размѣры, что серьезно стало угрожать государственному благосостоянію.
По послѣднимъ статистическимъ даннымъ, на каждую казенную лавку пришлось по три и три четверти Макса.

* *

Какъ и слѣдовало ожидать, первыми ополчились газеты.

Самая передовая газета, въ самой передовой статьѣ
взывала: