Изъ карт. „Обожженныя крылья О-ва Гомонъ.
нибудь Пате-журнала, который „все видитъ и все знаетъ , можетъ служить самымъ яркимъ и живымъ памятникомъ его славы.
Такъ даетъ кинематографъ литературѣ новые образцы, символы и выраженія, въ соотвѣтствіи съ темпомъ современной жизни.
Но что всего удивительнѣе, что и театръ, это самое враждебное кинематографу искусство, тоже находится подъ несомнѣннымъ вліяніемъ великаго кинемо.
Мысль эта можетъ показаться крайне парадоксальной даже сторонникамъ кинематографа. Считалось и считается безспорнымъ, что кинематографъ переживаетъ ту же эволюцію, какую нѣкогда переживалъ театръ, что онъ посте
пенно очищается отъ отрицательныхъ сторонъ своихъ, становясь все болѣе художественнымъ и т. д. Словомъ, считается, что кинемо—какъ бы младшій братъ театра, у котораго онъ долженъ учиться уму-разуму.
Все это въ общихъ чертахъ вѣрно, но все-таки... нетрудно показать, что и въ театрѣ, за послѣдніе годы, появились какія-то новыя черты—и несомнѣнно подъ вліяніемъ великаго кинемо.
Ни для кого не тайна, что театръ страшно отсталъ отъ темпа современной жизни. Зритель, пришедшій въ театръ съ улицы, съ ея напряженнымъ движеніемъ, грохотомъ автомобилей и трамваевъ, тысячной толпой, гигант
скими небоскребами, и вынужденный смотрѣть, какъ на крохотныхъ подмосткахъ нѣсколько человѣкъ пытаются изобразить современную жизнь, сложную, многоголовную и измѣнчивую,—чувствуетъ, что его обманываютъ, что театръ отсталъ отъ подлинной жизни.
И театръ чувствуетъ, что ему надо стать болѣе подвижнымъ и измѣнчивымъ, что и ему надо умѣть „оэкранить жизнь, уловить ее въ тысячахъ образахъ, въ раз
личныхъ сочетаніяхъ лицъ и обстановокъ. Инстинктивно пытается театръ довести свою технику до максимума подвижности, показать, что и ему, какъ экрану кинемато
графа, „все можно въ области инсценировки. Репертуаръ выбирается такой, гдѣ преобладаютъ массовыя сцены, частая смѣна картинъ и декорацій. Инсценируются большіе романы, гдѣ дѣйствіе распадается на множество отдѣльныхъ картинъ съ большимъ количествомъ дѣйствующихъ лицъ. Вводится „новое положеніе, что драма дол
жна сопровождаться музыкой, ибо „есть моменты, когда слово безсильно (слова руководителей Свободнаго театра).
Всѣ эти новшества театральныя, всѣ эти постановки драматическихъ произведеній, писанныхъ отнюдь не для театра, но изобилующихъ множествомъ картинъ („Перъ Гюнтъ“ въ Художественномъ и „Фаустъ у Незлобина), всѣ эти инсценировки романовъ (Братья Карамазовы , „Идіотъ ), всѣ эти музыкальныя Иллюстраціи къ пьесамъ— откуда это пошло, какъ не отъ великаго кинемо, не подъ его вліяніемъ сложилось?
Театру, разумѣется, стыдно сознаться, что онъ подражаетъ въ нѣкоторомъ отношеніи кинематографу. Театральные дѣятели найдутъ, вѣроятно, болѣе „благообразное“
объясненіе указанныхъ выше явленій. Но суть остается одна. Театръ отсталъ отъ жизни. Чтобы догнать ее, онъ долженъ перенять изобразительную быстроту кинемато
графа, что онъ и пытается дѣлать болѣе или менѣе удачно.
Такъ вся наша современная жизнь и современное искусство насыщены идеями великаго кинемо, идеями движенія и постоянной смѣны образовъ и впечатлѣній. Исторія знаетъ вѣка желѣзные и мѣдные, вѣка пара и электри
чества. Нынѣшняя эпоха по справедливости можетъ быть названа вѣкомъ кинемо-культуры.
нибудь Пате-журнала, который „все видитъ и все знаетъ , можетъ служить самымъ яркимъ и живымъ памятникомъ его славы.
Такъ даетъ кинематографъ литературѣ новые образцы, символы и выраженія, въ соотвѣтствіи съ темпомъ современной жизни.
Но что всего удивительнѣе, что и театръ, это самое враждебное кинематографу искусство, тоже находится подъ несомнѣннымъ вліяніемъ великаго кинемо.
Мысль эта можетъ показаться крайне парадоксальной даже сторонникамъ кинематографа. Считалось и считается безспорнымъ, что кинематографъ переживаетъ ту же эволюцію, какую нѣкогда переживалъ театръ, что онъ посте
пенно очищается отъ отрицательныхъ сторонъ своихъ, становясь все болѣе художественнымъ и т. д. Словомъ, считается, что кинемо—какъ бы младшій братъ театра, у котораго онъ долженъ учиться уму-разуму.
Все это въ общихъ чертахъ вѣрно, но все-таки... нетрудно показать, что и въ театрѣ, за послѣдніе годы, появились какія-то новыя черты—и несомнѣнно подъ вліяніемъ великаго кинемо.
Ни для кого не тайна, что театръ страшно отсталъ отъ темпа современной жизни. Зритель, пришедшій въ театръ съ улицы, съ ея напряженнымъ движеніемъ, грохотомъ автомобилей и трамваевъ, тысячной толпой, гигант
скими небоскребами, и вынужденный смотрѣть, какъ на крохотныхъ подмосткахъ нѣсколько человѣкъ пытаются изобразить современную жизнь, сложную, многоголовную и измѣнчивую,—чувствуетъ, что его обманываютъ, что театръ отсталъ отъ подлинной жизни.
И театръ чувствуетъ, что ему надо стать болѣе подвижнымъ и измѣнчивымъ, что и ему надо умѣть „оэкранить жизнь, уловить ее въ тысячахъ образахъ, въ раз
личныхъ сочетаніяхъ лицъ и обстановокъ. Инстинктивно пытается театръ довести свою технику до максимума подвижности, показать, что и ему, какъ экрану кинемато
графа, „все можно въ области инсценировки. Репертуаръ выбирается такой, гдѣ преобладаютъ массовыя сцены, частая смѣна картинъ и декорацій. Инсценируются большіе романы, гдѣ дѣйствіе распадается на множество отдѣльныхъ картинъ съ большимъ количествомъ дѣйствующихъ лицъ. Вводится „новое положеніе, что драма дол
жна сопровождаться музыкой, ибо „есть моменты, когда слово безсильно (слова руководителей Свободнаго театра).
Всѣ эти новшества театральныя, всѣ эти постановки драматическихъ произведеній, писанныхъ отнюдь не для театра, но изобилующихъ множествомъ картинъ („Перъ Гюнтъ“ въ Художественномъ и „Фаустъ у Незлобина), всѣ эти инсценировки романовъ (Братья Карамазовы , „Идіотъ ), всѣ эти музыкальныя Иллюстраціи къ пьесамъ— откуда это пошло, какъ не отъ великаго кинемо, не подъ его вліяніемъ сложилось?
Театру, разумѣется, стыдно сознаться, что онъ подражаетъ въ нѣкоторомъ отношеніи кинематографу. Театральные дѣятели найдутъ, вѣроятно, болѣе „благообразное“
объясненіе указанныхъ выше явленій. Но суть остается одна. Театръ отсталъ отъ жизни. Чтобы догнать ее, онъ долженъ перенять изобразительную быстроту кинемато
графа, что онъ и пытается дѣлать болѣе или менѣе удачно.
Такъ вся наша современная жизнь и современное искусство насыщены идеями великаго кинемо, идеями движенія и постоянной смѣны образовъ и впечатлѣній. Исторія знаетъ вѣка желѣзные и мѣдные, вѣка пара и электри
чества. Нынѣшняя эпоха по справедливости можетъ быть названа вѣкомъ кинемо-культуры.