Изъ карт. „Родимое пятно . Бр. Пате.
„Великій Кинемо! „Чудесный Кинемо!“—вотъ тѣ выраженія, въ которыхъ талантливый писатель, со свойствен
ной ему образностью и мѣткостью языка, заговорилъ объ экранѣ.
Годъ тому назадъ такая хвала кинематографу могла еще казаться величайшей ересью. Самъ Андреевъ при
знается, что, услышавъ цѣлый рядъ писателей и артистовъ, говорившихъ о кинемо-театрѣ, онъ убѣдился, что для нихъ „кинемо предолжаеть оставаться все тѣмъ же страннымъ незнакомцемъ, развязнымъ и въ достаточной степени противнымъ для эстетически и умственно-воспитанныхъ людей. Художественный апашъ, эстетическій хулиганъ, холостой и грабительскій приводъ на колесо истиннаго искусства—вотъ какъ опредѣлялось отношеніе большинства говорившихъ къ чудесному гостю .
Но прошелъ всего лишь годъ, и тотъ же Андреевъ, начиная свое второе письмо о театрѣ, не безъ удоволь
ствія отмѣчаетъ, что кинематографъ отчаянно скакнулъ впередъ. Онъ не идетъ приличной поступью, какъ другія изобрѣтенія—онъ несется; онъ плыветъ по воздуху, онъ расползается неодержимо, какъ чума; и никакіе художе
ственные карантины уже не въ силахъ остановить его нашествіе... Да, кажется, уже и пытаться перестали, сдались, покорно на волю побѣдителя ...
И такъ волей судьбы вчерашній „странный незнакомецъ , „эстетическій хулиганъ сталъ побѣдителемъ, властно покорившимъ публику, актеровъ, режиссеровъ и литераторовъ...
Начинается переоцѣнка всѣхъ цѣнностей въ вопросахъ, касающихся экрана. По всей линіи противниковъ кинемо ведетъ отступленіе, превращающееся по временамъ въ безпорядочное бѣгство...
Рѣчь идетъ уже не о томъ, чтобы судить кинемо (побѣдителей не судятъ!). Пытаться поближе приглядѣть
ся къ этому новому герою современности, понять его, оцѣнить, выяснить его будущее... Прежняя небрежность и презрѣніе смѣнились осторожной почтительностью...
И неудивительно, что всякій пишущій о театрѣ— драматургъ, публицистъ, журналистъ—роковымъ образомъ подходитъ раньше всего къ вопросу о кинематографѣ.
Мы уже выше указали, что въ двухъ своихъ письмахъ о театрѣ Андреевъ раньше всего воздаетъ хвалу кинемо.
Талантливый режиссеръ и драматургъ И. Евреиновъ, въ своей недавно вышедшей книгѣ „Pro scena sua , по
священной исключительно техникѣ театральнаго дѣла, бро
саетъ рѣзкій упрекъ хулителямъ экрана. Онъ не вѣритъ ихъ искренности. Онъ любитъ кинематографъ за то пре
одолѣніе смерти, которое въ немъ скрывается. Его радуетъ, что экранъ можетъ сохранить игру артистовъ для бу
дущихъ зрителей, для грядущихъ поколѣній. „Моя радость въ кинематографѣ , говоритъ Евреиновъ, „пріобрѣтаетъ большой вселенскій интересъ, ибо кинемо осязательно раздвигаетъ предѣлы моей вселенной во-времеви: уже сейчасъ я сливаюсь чувствомъ со зрителемъ далекаго будущаго ...
Извѣстный художникъ Бакстъ, этотъ баловень современной моды, видитъ въ грядущемъ развитіи театра два теченія: одно —кинематографическое, другое—психологическое ...
Я могъ бы продолжать этотъ списокъ до безконечности. Но изъ приведенныхъ примѣровъ достаточно ясна та эволюція, которую пережили кинемо и театръ, экранъ и рампа въ своихъ взаимоотношеніяхъ...
„Великій Кинемо! „Чудесный Кинемо!“—вотъ тѣ выраженія, въ которыхъ талантливый писатель, со свойствен
ной ему образностью и мѣткостью языка, заговорилъ объ экранѣ.
Годъ тому назадъ такая хвала кинематографу могла еще казаться величайшей ересью. Самъ Андреевъ при
знается, что, услышавъ цѣлый рядъ писателей и артистовъ, говорившихъ о кинемо-театрѣ, онъ убѣдился, что для нихъ „кинемо предолжаеть оставаться все тѣмъ же страннымъ незнакомцемъ, развязнымъ и въ достаточной степени противнымъ для эстетически и умственно-воспитанныхъ людей. Художественный апашъ, эстетическій хулиганъ, холостой и грабительскій приводъ на колесо истиннаго искусства—вотъ какъ опредѣлялось отношеніе большинства говорившихъ къ чудесному гостю .
Но прошелъ всего лишь годъ, и тотъ же Андреевъ, начиная свое второе письмо о театрѣ, не безъ удоволь
ствія отмѣчаетъ, что кинематографъ отчаянно скакнулъ впередъ. Онъ не идетъ приличной поступью, какъ другія изобрѣтенія—онъ несется; онъ плыветъ по воздуху, онъ расползается неодержимо, какъ чума; и никакіе художе
ственные карантины уже не въ силахъ остановить его нашествіе... Да, кажется, уже и пытаться перестали, сдались, покорно на волю побѣдителя ...
И такъ волей судьбы вчерашній „странный незнакомецъ , „эстетическій хулиганъ сталъ побѣдителемъ, властно покорившимъ публику, актеровъ, режиссеровъ и литераторовъ...
Начинается переоцѣнка всѣхъ цѣнностей въ вопросахъ, касающихся экрана. По всей линіи противниковъ кинемо ведетъ отступленіе, превращающееся по временамъ въ безпорядочное бѣгство...
Рѣчь идетъ уже не о томъ, чтобы судить кинемо (побѣдителей не судятъ!). Пытаться поближе приглядѣть
ся къ этому новому герою современности, понять его, оцѣнить, выяснить его будущее... Прежняя небрежность и презрѣніе смѣнились осторожной почтительностью...
И неудивительно, что всякій пишущій о театрѣ— драматургъ, публицистъ, журналистъ—роковымъ образомъ подходитъ раньше всего къ вопросу о кинематографѣ.
Мы уже выше указали, что въ двухъ своихъ письмахъ о театрѣ Андреевъ раньше всего воздаетъ хвалу кинемо.
Талантливый режиссеръ и драматургъ И. Евреиновъ, въ своей недавно вышедшей книгѣ „Pro scena sua , по
священной исключительно техникѣ театральнаго дѣла, бро
саетъ рѣзкій упрекъ хулителямъ экрана. Онъ не вѣритъ ихъ искренности. Онъ любитъ кинематографъ за то пре
одолѣніе смерти, которое въ немъ скрывается. Его радуетъ, что экранъ можетъ сохранить игру артистовъ для бу
дущихъ зрителей, для грядущихъ поколѣній. „Моя радость въ кинематографѣ , говоритъ Евреиновъ, „пріобрѣтаетъ большой вселенскій интересъ, ибо кинемо осязательно раздвигаетъ предѣлы моей вселенной во-времеви: уже сейчасъ я сливаюсь чувствомъ со зрителемъ далекаго будущаго ...
Извѣстный художникъ Бакстъ, этотъ баловень современной моды, видитъ въ грядущемъ развитіи театра два теченія: одно —кинематографическое, другое—психологическое ...
Я могъ бы продолжать этотъ списокъ до безконечности. Но изъ приведенныхъ примѣровъ достаточно ясна та эволюція, которую пережили кинемо и театръ, экранъ и рампа въ своихъ взаимоотношеніяхъ...