Какое же Искусство кинематографъ.

Вы такъ пылко говорили объ Искусствѣ. Казалось бы, вамъ должно было бы быть особенно ясно, что между ними нѣтъ и не можетъ быть ничего общаго.

Какимъ образомъ можетъ въ кинематографѣ выразиться выявленіе „Я ?

Гдѣ въ кинематографѣ религіозное, художественное творчество?
Гдѣ въ кинематографѣ экстазъ потребный для искусства?
Вѣдь, вы согласны со мной, что безъ экстаза, безъ пафоса Искусства нѣтъ?
— Совершенно согласенъ.
И тѣмъ не менѣе утверждаю, что кинематографъ можетъ быть Искусствомъ. Въ настоящее время онъ отъ Искус

ства дальше, чѣмъ мы съ вами отъ Луны. Pardon, про васъ не говорю. Онъ дальше, чѣмъ я отъ Луны.

Но въ будущемъ, когда средства его усовершенствуются, когда создастся спеціальный типъ кинематографи
ческихъ художниковъ—онъ сможетъ стать и станетъ въ ряду такихъ искусствъ, какъ графика, какъ ваяніе, какъ фарфоръ.
Васъ смущаетъ машина. Это предразсудокъ!
Есть рядъ Искусствъ всѣми признанныхъ и канонизированныхъ, въ процессъ творчества которыхъ входитъ машина.
Напримѣръ, какъ я уже указалъ, гравюра, скульптура, когда орудуетъ съ бронзой, фарфоръ.
Между творчествомъ художника-графика и зрителемъ— цѣлый рядъ техническихъ манипуляцій и печатный станокъ.
Но машина здѣсь не репродуцируетъ, а завершаетъ замыселъ художника. Машина здѣсь не досадная необходимость, а необходимое условіе самаго искусства.
Тоже самое и въ другихъ искусствахъ, куда машина входитъ, какъ органическій элементъ.

Вы не согласны?

Анализируя искусство эстетически, мы найдемъ, что машина не всегда убиваетъ его, и если убиваетъ, то, главнымъ образомъ, благодаря своему несовершенству.
Искусство есть выявленіе внѣшними средствами идеальнаго образа, символа художника.
Вы справедливо замѣтили, что безъ экстаза, безъ пафоса нѣтъ искусства. Платонъ правъ, когда сравниваетъ
художника съ пляшущимъ карибантомъ; когда говоритъ, что только безумнымъ открыты врата поэзіи. Но тѣмъ не менѣе, въ картинѣ нѣтъ ничего кромѣ красокъ, въ сим
фоніи—ничего кромѣ звуковъ, въ стихотвореніи—ничего кромѣ словъ.
Комбинація этихъ простыхъ единицъ, однократныхъ элементовъ живописи, музыки и поэзіи; творческое соче
таніе ихъ, по естественнымъ и объективнымъ законамъ эстетики—вотъ искусство.
Про психологію творчества, про то, какъ происходитъ эта комбинація, я здѣсь не говорю. Это замѣтьте.
Не въ чемъ-то тайномъ, не въ безплотной интуиціи, а въ томъ или иномъ совершенствѣ формы, въ ея соот
вѣтствіи съ замысломъ художника, скрыта способность произведенія искусства воздѣйствовать на зрителя, слушателя или читателя.
Форма—вотъ единственный способъ общенія между художникомъ и публикой. Ничего другого, кромѣ формы, въ искусствѣ нѣтъ; ибо искусство—это и есть форма.
Вотъ почему, въ принципѣ,—машина, какъ одинъ изъ пріемовъ, какъ одно изъ вспомогательныхъ средствъ художника, не противорѣчитъ существу искусства.
Вотъ почему кинематографъ съ начала до конца можетъ быть искусствомъ.
Фотографичность, репродуцированіе жизни—не основная стихія кинематографа, а его временная вынужденность.
— Допустимъ!—Вскричалъ чортъ.—Все это не суть важно. Это все теоріи.
А практика-то?—Спросилъ онъ съ усмѣшкой.—Вы, кажется изволили забыть про нее. — Ничего, подобнаго.
Практика насъ не страшитъ. Напротивъ. Если я все время дѣлалъ удареніе на словѣ „принципъ , то это вовсе не значитъ, что мы только и ограничиваемся „принципіальными разсужденіями .
Какъ художниковъ, насъ, главнымъ образомъ, интересуетъ именно практика.
Правда, мы безсильны усовершенствовать кинематографическій аппаратъ, фильму и экранъ. Но на это есть спеціалисты. Ученые.
Зато въ театральной, если можно такъ выразиться, части кинематографа, какъ разъ той части, къ которой и относятся наши „реформы , мы можемъ начать нашу работу хоть сейчасъ.
У насъ не безплотныя теоріи, а опредѣленныя конкретныя требованія, которыя мы предъявляемъ не къ какомуто несуществующему кинематографу, а къ опредѣленному и конкретному кинематографу настоящаго времени.

Мы не утописты.

Если вы внимательно вникнете въ то, что мы говоримъ и на чемъ настаиваемъ, то вы убедитесь въ правотѣ нашихъ мнѣній и въ ихъ практической приложимости.
— Допустимъ!—Снова вскричалъ чортъ.—И это не суть важно.
Важно то...
Но въ это время запѣли пѣтухи и мой чортъ безпокойно задвигался.
— Не знаете, какіе это пѣтухи, первые или вторые?— Спросилъ онъ—я что-то прослушалъ...
Часы сказали, что вторые.
— Извините,—сказалъ чортъ,—но мнѣ нужно итти. Дисциплина знаете ли.
Во всякомъ случаѣ, обѣщаю зайти снова, продолжить нашу бесѣду.
И онъ скрылся, галантно раскланявшись за дверью.

Гейнимъ.

Изъ карт. „Нѣмая мука . О-ва Гомонъ.