жлючительяо, ей открывается новый міръ. Въ книгахъ, оставленныхъ Онѣгинымъ, изображались типы, совершенно новые для вея, и совсѣмъ непохожіе на тѣ, которые она встрѣчала
въ прежде читанныхъ ею романахъ: это была совершенно другая школа литературы—именно та, которая во времена Пушкина была новою и современною, школа, самымъ блистательнымъ предста
вителемъ которой является лордъ Байронъ. По этимъ книгамъ, испещреннымъ замѣіками Онѣгина, она начинаетъ понемногу понимать его. Но какъ же она его поняла? Пушкинъ этого не говоритъ и, поставивъ вопросъ:
Что-жъ онъ? уже лв-подражанъе, Ничтожный призракъ, иль еще
Москвичъ въ Гарольдовомъ плащѣ, Чужихъ прпчудъ истолкованье,
Словъ моднымъ полный лексиконъ, Ужъ не пародія ли онъ?
оставляетъ вопросъ безъ отвѣта. Мы догадываемся, что она должна была понять его почти такъ, какъ мы его понимаемъ,
по вмѣстѣ съ тѣмъ, подъ вліяніемъ новыхъ, вачертанвыхъ рукою генія картинъ, въ ней совершилось перерожденье: раз
очаровавшись въ ультра-севтиментальномъ п ложпо-эффектномъ направленіи, которое было на нее навѣяво прежнимъ чтеніемъ, она, вѣроятно, поняла, что ей Онѣгина любить нельзя и не долж
но, что онъ не по минутной прихоти и не потому, чтобы она сама не могла нравиться, отклонилъ отъ себя ея любовь, а по
тому, что для пего дѣйствительно невозможно любить такъ, какъ она желаетъ быть любима, н что наконецъ если такой человѣкъ когда-нибудь и полюбитъ, то въ немъ это- чувство будетъ страстью, которая можетъ только принести несчастіе и ему, и той, которая возбудитъ ее. Но, при всемъ томъ, въ Татьянѣ,
какъ мы ее понимаемъ, должно было остаться безотчетное влеченіе къ этому человѣку, который былъ благороднѣе, умнѣе и во всемъ изящнѣе всѣхъ тѣхъ, кого она вндѣла, н который —а это главное—одинъ только во всей ея жизни заставилъ забиться ея сердце, такъ что, если только когда-нибудь она рисовала себѣ въ воображеніи картины идеальнаго, хотя и невоз
можнаго счастія, то только съ нимъ могла она соединять себя въ этихъ картинахъ. Для такого сервда. какъ ея,
....храмъ оставленныя—все храмъ, Кумиръ поверженный—зсе богъ.
А между тѣмъ, пока Татьяна такъ успѣшно занималась своимъ развитіемъ и исправляла то, что было упущево при ея воспита
ніи, почтенная матушка ея, убѣжденная, что до того времевя всѣ лежавшія на ней обязанности относительно дѣтей исполнены какъ нельзя лучше—вѣдь не шутка дѣтокъ выкормить и выростить, какъ слѣдуетъ благороднымъ дѣвицамъ, да еще одну
и пристроить, тоже какъ слѣдуетъ, за благороднаго человѣка —сѣтовала о томъ, что ей неудается достигнуть послѣдней цѣли ея родительской заботливости и съ другою дочерью.
Какъ быть? Татьяна не дитя. Вѣдь Олннька ея моложе.
Пристроить дѣвушку, еіі-ей,
Пора, а что мнѣ дѣлать съ ней? Всѣмъ на-отрѣзъ одно и то же: Нейду. И все груститъ она
Да бродитъ по лѣсамъ одна.
А отчего дѣвушка груститъ, какому риску она уже успѣла себя подвергнуть, какое направленіе приняли ея образъ мыслей н характеръ, почему опа всѣмъ женихамъ отказываетъ, даже а такимъ, которые, кромѣ гусарскаго мундира, отличаются способностью «мелкимъ бѣсомъ разсыпаться»?—объ этомъ почтен
ная матушка и не догадывается;потому она н пе можетъ понять:
за чѣмъ дѣло стало и какъ можетъ эта безтолковая Татьяна отказывать такимъ «прекраснымъ людямъ» (жениховъ въ провинціи почти всегда называютъ «прекрасвыми людьми»; но никакими
усиліями в стараніями не могли мы добнться того, чтобы ктонибудь объяснилъ намъ какое именно понятіе соединяется съ этимъ названіемъ, прилагаемымъ безразлично къ самымъ разно
образнымъ и нерѣдко весьма неблаговиднымъ личностямъ). Не понимаетъ старушка и того, что есть на свѣтѣ дѣвушки, которымъ, чтобы полюбить человѣка, вужио нѣчто болѣе тѣхъ ка
чествъ, которыми обладали эти «прекрасные люди»; что есть дѣвушки, невѣрящія въ цѣлительную силу премудрой пословицы: «стерпится, слюбится» и уя:асающіяся, какъ самаго грязнаго раз
врата и униженія, мысли принадлежать нелюбимому человѣку, и что одна изъ такахъ дѣвушекъ—ея дочь. Впрочемъ, впослѣдствіи и Татьяна, подчинившись благоразумнымъ совѣтамъ, при
мирилась съ этою мыслью, но въ то время, о которомъ мы говоримъ, мать ея совершенно терялась въ догадкахъ. То ли дѣло была у лея Олннька! Убили поэта, тотчасъ пришелся ей по сердцу уланъ, исчезъ бы куда-нибудь этотъ, то навѣрное ско
ро встрѣтился бы драгунъ. Мы догадываемся даже, что она должна быть гораздо счастливѣе за вторымъ своимъ «предме
томъ», а то бѣдный Ленскій все мечталъ, все бредилъ стихами и, вѣроятно, подчасъ страшно надоѣдалъ ей, толкуя о такихъ вещахъ, которыхъ она не понимала и не хотѣла понимать, но, какъ благовоспитанная дѣвица н невѣста, должна была притво
ряться, что понимаетъ. Уланъ развѣ только пропьетъ и проиграетъ
ея состояніе и сдѣлаетъ ей соперницей, у иея на глазахъ, ея же собственную горничную, но ужъ ни за что не надоѣстъ разго
ворами «объ учености», какъ еще донынѣ называютъ многіе въ просвѣщенномъ отечествѣ нашемъ всякую рѣчь, относящуюся къ такимъ предметамъ, которые не находятся у насъ подъ но
сомъ и которыхъ нельзя ощупать руками. Конечно, у всякаго
свои понятія о счастіи, но право, когда мы представимъ себѣ M-Не Olga de Larine лѣтъ черезъ десять послѣ свадьбы, то
вамъ кажется, что едва-ли пе къ лучшему «погибъ такъ рано смертью смѣлыхъ» дорог’ой намъ «юноша-поэтъ».
(Окончаніе впредь).
Въ № 9 Руеск. Худож. Листка помѣщено 10 рисунковъ академика А. 0. Шарлеманя къ роману А. С. Пушкина—«Ев
геній Онѣгинъ».
Печатать позволяется. С. Петербургъ, 19-го Марта 1862 года. Ценсоръ В. Бекетовъ.
Въ Типографіи Губегпскаго Правленія.
въ прежде читанныхъ ею романахъ: это была совершенно другая школа литературы—именно та, которая во времена Пушкина была новою и современною, школа, самымъ блистательнымъ предста
вителемъ которой является лордъ Байронъ. По этимъ книгамъ, испещреннымъ замѣіками Онѣгина, она начинаетъ понемногу понимать его. Но какъ же она его поняла? Пушкинъ этого не говоритъ и, поставивъ вопросъ:
Что-жъ онъ? уже лв-подражанъе, Ничтожный призракъ, иль еще
Москвичъ въ Гарольдовомъ плащѣ, Чужихъ прпчудъ истолкованье,
Словъ моднымъ полный лексиконъ, Ужъ не пародія ли онъ?
оставляетъ вопросъ безъ отвѣта. Мы догадываемся, что она должна была понять его почти такъ, какъ мы его понимаемъ,
по вмѣстѣ съ тѣмъ, подъ вліяніемъ новыхъ, вачертанвыхъ рукою генія картинъ, въ ней совершилось перерожденье: раз
очаровавшись въ ультра-севтиментальномъ п ложпо-эффектномъ направленіи, которое было на нее навѣяво прежнимъ чтеніемъ, она, вѣроятно, поняла, что ей Онѣгина любить нельзя и не долж
но, что онъ не по минутной прихоти и не потому, чтобы она сама не могла нравиться, отклонилъ отъ себя ея любовь, а по
тому, что для пего дѣйствительно невозможно любить такъ, какъ она желаетъ быть любима, н что наконецъ если такой человѣкъ когда-нибудь и полюбитъ, то въ немъ это- чувство будетъ страстью, которая можетъ только принести несчастіе и ему, и той, которая возбудитъ ее. Но, при всемъ томъ, въ Татьянѣ,
какъ мы ее понимаемъ, должно было остаться безотчетное влеченіе къ этому человѣку, который былъ благороднѣе, умнѣе и во всемъ изящнѣе всѣхъ тѣхъ, кого она вндѣла, н который —а это главное—одинъ только во всей ея жизни заставилъ забиться ея сердце, такъ что, если только когда-нибудь она рисовала себѣ въ воображеніи картины идеальнаго, хотя и невоз
можнаго счастія, то только съ нимъ могла она соединять себя въ этихъ картинахъ. Для такого сервда. какъ ея,
....храмъ оставленныя—все храмъ, Кумиръ поверженный—зсе богъ.
А между тѣмъ, пока Татьяна такъ успѣшно занималась своимъ развитіемъ и исправляла то, что было упущево при ея воспита
ніи, почтенная матушка ея, убѣжденная, что до того времевя всѣ лежавшія на ней обязанности относительно дѣтей исполнены какъ нельзя лучше—вѣдь не шутка дѣтокъ выкормить и выростить, какъ слѣдуетъ благороднымъ дѣвицамъ, да еще одну
и пристроить, тоже какъ слѣдуетъ, за благороднаго человѣка —сѣтовала о томъ, что ей неудается достигнуть послѣдней цѣли ея родительской заботливости и съ другою дочерью.
Какъ быть? Татьяна не дитя. Вѣдь Олннька ея моложе.
Пристроить дѣвушку, еіі-ей,
Пора, а что мнѣ дѣлать съ ней? Всѣмъ на-отрѣзъ одно и то же: Нейду. И все груститъ она
Да бродитъ по лѣсамъ одна.
А отчего дѣвушка груститъ, какому риску она уже успѣла себя подвергнуть, какое направленіе приняли ея образъ мыслей н характеръ, почему опа всѣмъ женихамъ отказываетъ, даже а такимъ, которые, кромѣ гусарскаго мундира, отличаются способностью «мелкимъ бѣсомъ разсыпаться»?—объ этомъ почтен
ная матушка и не догадывается;потому она н пе можетъ понять:
за чѣмъ дѣло стало и какъ можетъ эта безтолковая Татьяна отказывать такимъ «прекраснымъ людямъ» (жениховъ въ провинціи почти всегда называютъ «прекрасвыми людьми»; но никакими
усиліями в стараніями не могли мы добнться того, чтобы ктонибудь объяснилъ намъ какое именно понятіе соединяется съ этимъ названіемъ, прилагаемымъ безразлично къ самымъ разно
образнымъ и нерѣдко весьма неблаговиднымъ личностямъ). Не понимаетъ старушка и того, что есть на свѣтѣ дѣвушки, которымъ, чтобы полюбить человѣка, вужио нѣчто болѣе тѣхъ ка
чествъ, которыми обладали эти «прекрасные люди»; что есть дѣвушки, невѣрящія въ цѣлительную силу премудрой пословицы: «стерпится, слюбится» и уя:асающіяся, какъ самаго грязнаго раз
врата и униженія, мысли принадлежать нелюбимому человѣку, и что одна изъ такахъ дѣвушекъ—ея дочь. Впрочемъ, впослѣдствіи и Татьяна, подчинившись благоразумнымъ совѣтамъ, при
мирилась съ этою мыслью, но въ то время, о которомъ мы говоримъ, мать ея совершенно терялась въ догадкахъ. То ли дѣло была у лея Олннька! Убили поэта, тотчасъ пришелся ей по сердцу уланъ, исчезъ бы куда-нибудь этотъ, то навѣрное ско
ро встрѣтился бы драгунъ. Мы догадываемся даже, что она должна быть гораздо счастливѣе за вторымъ своимъ «предме
томъ», а то бѣдный Ленскій все мечталъ, все бредилъ стихами и, вѣроятно, подчасъ страшно надоѣдалъ ей, толкуя о такихъ вещахъ, которыхъ она не понимала и не хотѣла понимать, но, какъ благовоспитанная дѣвица н невѣста, должна была притво
ряться, что понимаетъ. Уланъ развѣ только пропьетъ и проиграетъ
ея состояніе и сдѣлаетъ ей соперницей, у иея на глазахъ, ея же собственную горничную, но ужъ ни за что не надоѣстъ разго
ворами «объ учености», какъ еще донынѣ называютъ многіе въ просвѣщенномъ отечествѣ нашемъ всякую рѣчь, относящуюся къ такимъ предметамъ, которые не находятся у насъ подъ но
сомъ и которыхъ нельзя ощупать руками. Конечно, у всякаго
свои понятія о счастіи, но право, когда мы представимъ себѣ M-Не Olga de Larine лѣтъ черезъ десять послѣ свадьбы, то
вамъ кажется, что едва-ли пе къ лучшему «погибъ такъ рано смертью смѣлыхъ» дорог’ой намъ «юноша-поэтъ».
(Окончаніе впредь).
Подписка на Русскій Художественный Листокъ 1862 года принимается на тѣхъ же условіяхъ и въ тѣхъ же мѣстахъ, какъ
и въ 1861 году. Подписывающимся вы* даются всѣ вышедшіе нумера, начиная съ иерваго.
Въ № 9 Руеск. Худож. Листка помѣщено 10 рисунковъ академика А. 0. Шарлеманя къ роману А. С. Пушкина—«Ев
геній Онѣгинъ».
Печатать позволяется. С. Петербургъ, 19-го Марта 1862 года. Ценсоръ В. Бекетовъ.
Въ Типографіи Губегпскаго Правленія.