Изъ карт. „Мракъ и свѣтъ человѣческаго сердца . Бр. Пате.
И тѣмъ докажутъ, что Кіевъ дѣйствительно проявилъ высокій художественный вкусъ, до котораго еще не доросли столицы?
Это было бы въ высшей степени послѣдовательно.
Намъ остается только ждать вѣсти, что всѣ кіевскіе кинематографы закрылись за отсутствіемъ сборовъ... Первой вѣсточки, впрочемъ, мы уже дождались.

Въ 1914 году въ Кіевѣ открываются еще три новыхъ

кинематографа.

I. Мавичъ.

Максъ Линдеръ.

Русское Слово отозвалось на пріѣздъ Макса Линдера интересной статьей Дорошевича, которую и приводимъ
Недѣля о Максѣ Линдерѣ и недѣля негодованія. — Такъ, какъ Макса Линдера, встрѣчали Толстого.
О, Господи!
Мнѣ вспоминается брошюрка, изданная на правахъ рукописи, которая лѣтъ 25 тому назадъ разсылалась по редакціямъ.
Ее написалъ какой-то благочестивый человѣкъ, изобличавшій нашу интеллигенцію.
— „Было это въ городѣ Казани. Жилъ въ семъ городѣ старецъ-инокъ, и подвизалась въ мѣстномъ театрѣ пѣвунья. Случилось такъ, что инокъ и пѣвунья умерли въ одинъ и тотъ же день. И что же? Пѣвунья уже къ вечеру
протухла такъ, что обожатели ея не могли къ ней подойти, а старецъ и на третій день все благоухалъ!“.
Зачѣмъ по поводу пѣвицъ вспоминать непремѣнно монаховъ?
И по поводу Линдера „всуе поминать Толстого? Дѣло гораздо проще. — Мама, сверчокъ!

— Живой сверчокъ!

Какимъ-то образомъ сверчокъ ухитрился вылѣзти изъза печки.
Въ дѣтской это произвело сенсацію. — Сверчокъ!
— Живой сверчокъ! Сверчка всѣ слышали, но никто никогда не видѣлъ. Начались оваціи.
Маруся отъ радости хлопала въ ладоши. А Ваня кувыркался черезъ голову: — Въ честь сверчка!
Дѣти нашли, что сверчокъ: — Хорошенькій!
Вася принесъ коробку и требовалъ ее закрыть: — Потому что сверчокъ любитъ темно. А Маруся положила въ коробку ваты: — Чтобы сверчку было мягко! Ваня притащилъ листъ салата:
— Чтобы сверчку было что ѣсть! Каждому хотѣлось подержать сверчка на ладони. Сверчокъ переходилъ изъ рукъ въ руки.
Кончилось тѣмъ, что сверчокъ умеръ отъ овацій.
Гдѣ-то, когда-то, въ какой-то семьѣ я видѣлъ эту
сцену.