думанъ американцемъ и въ которомъ „творятъ Максъ Линдеръ и Прэнсъ, — для нихъ слишкомъ дико и непонятно.
Однако, мы говоримъ, именно про то самое Искусство, которое названо Платономъ, божественнымъ.


Въ своихъ прошлыхъ статьяхъ, я намѣчалъ общую почву для будущихъ разсужденій.


Мои послѣдующія статьи будутъ посвящены доказательствамъ, что Кинематографъ, въ принципѣ, воистину новое и значительное Искусство.
Я повторяю: въ принципѣ...
Во избѣжаніе могущихъ возникнуть недоразумѣній, предлагаю всѣ мои разсужденія принимать только, какъ разсужденія принципіальныя...
Многое въ современномъ Кинематографѣ—полное отрицаніе Искусства.
Для того, чтобы говорить объ эстетикѣ Кинематографа, необходимо отрѣшиться отъ тѣхъ впечатлѣній, которыя мы получаемъ въ какомъ-нибудь „Модернѣ или „Олимпѣ .
Мы беремъ понятіе Кинематографа въ философской перспективѣ.
Вопросъ, который намъ необходимо разрѣшить для того, чтобы говорить о Кинематографѣ - Искусствѣ, уже намѣченъ мною въ одной изъ прошлыхъ статей.
Вопросъ этотъ очень старый... Однако, онъ возникаетъ каждый разъ, когда говорятъ о новомъ Искусствѣ.


Итакъ:




— Что такое Искусство?


Чтобы не увлечься въ психологическія дебри, мы, сейчасъ же, ограничиваемъ себя, формулируя вопросъ такъ:


Что такое произведеніе Искусства?


Т.-е. мы переносимъ вопросъ изъ плоскости абстрактныхъ разсужденій въ міръ конкретный и практическій.
Мы намѣренно отбрасываемъ точки зрѣнія: соціальную, психологическую, религіозную и т. д. Мы подходимъ къ вопросу эстетически.
Искусство—прежде всего и послѣ всего—форма,
Т.-е. художественное произведеніе, произведеніе Искусства—не что иное, какъ творческое волненіе художника, выраженное внѣшними средствами.
Художникъ (живописецъ, поэтъ, музыкантъ) создалъ въ своей душѣ Идеальный Образъ, Символъ... Но отъ того, что онъ создалъ его въ душѣ, онъ не сталъ еще художникомъ и не сотворилъ Искусства.
Мы всѣ творимъ въ своей душѣ Идеальные Образы, мы всѣ полны мечтаній и тайныхъ звуковъ, но никто изъ насъ не назоветъ себя художникомъ.
Только тогда, когда Идеальный Образъ (эта мечта, встревожившая душу художника) воплощенъ, выраженъ внѣшними средствами (слово, краска, жестъ, звукъ), толь
ко тогда, когда онъ можетъ посредствомъ этихъ внѣшнихъ пріемовъ и формъ воздѣйствовать на зрителя или слуша
теля—онъ становится Искусствомъ, а сотворившій его— художникомъ.
Между художникомъ, съ его переживаніями и нами, съ нашими переживаніями, стоитъ форма.
Только благодаря ей мы погружаемся въ Искусство, постигаемъ то, что хотѣлъ (и чего не хотѣлъ) сказать художникъ, сливаемся съ его душой.
Да позволено мнѣ будетъ, для поясненія моихъ словъ, прибѣгнуть къ графикѣ.
Схема I. Фиг. 1.
(a) —Творческое волненіе художника, канунъ мірозданія, божественное небытіе, предъощущеніе.
(b) — Идеальный Образъ, въ который кристаллизовалась творческая потенція, Символъ.
(F)—Художественное произведеніе, форма, въ которую вылился Идеальный Образъ, картина, статуя, литератур
ное произведеніе, музыка и т. п. Символъ во внѣ. F—La Forme.
(d)—Образъ, который возникъ у слушателя, зрителя, читателя.
(e)—Настроеніе, которое создалось у слушателя, зрителя или читателя подъ вліяніемъ творенія художника (F) и своего Идеальнаго Образа (b).
Эта схема—общая для всѣхъ Искусствъ. Она наглядно показываетъ всю совокупность творческаго процесса и эстетическаго воспріятія, а также рѣшающую роль формы. Схема эта—только качественная.
Здѣсь не мѣсто вдаваться въ подробный анализъ взаимоотношенія а, b, F, d и e и характера линій ab, bF, Fd, и de.
Обращаемъ только вниманіе, что всѣ линіи устремляются къ F, что F—дѣйствительный центръ эстетическаго притяженія.
Въ Кинематографѣ роль F играетъ картина, движущаяся на экранѣ.
Мы не будемъ, сейчасъ, отыскивать въ Кинематографѣ а, b, d и е: мы это сдѣлаемъ впослѣдствіи.
Наша непосредственная цѣль—освѣтить роль формы въ эстетическомъ дѣйствіи.
Благодаря тому, что всѣ эти разсужденія относятся, въ равной мѣрѣ, ко всѣмъ видамъ Искусства, возьмемъ для освѣщенія нашей мысли, нѣсколько примѣровъ изъ литературы и живописи.
Достаточно взглянуть на рукописи Пушкина, хранящіяся въ Румянцевскомъ Музеѣ, чтобы увидѣть какое важное зна
ченіе онъ придавалъ формѣ. Чуть ли не каждое слово Пушкинъ перечеркивалъ по нѣскольку разъ. Видно, какъ онъ чего-то искалъ; что-то мучило его и не давало ему успокоиться: незавершенность формы.
Возьмемъ французскаго стилиста Флобера, автора знаменитага романа „Мадамъ Бовари .
Однажды его спросили, что онъ вчера дѣлалъ. Онъ отвѣтилъ: цѣлый день работалъ. До обѣда поставилъ въ одномъ мѣстѣ запятую, а послѣ обѣда зачеркнулъ ее.
Это не шаржъ.
Каждая запятая у писателя, каждый мазокъ у живописца, каждый звукъ у композитора—цѣлая поэма.
Несовершенство языка, невозможность разсказать все, что тревожитъ сердце и душу, выявить внѣшнимъ образомъ внутренній образъ заставило Тютчева воскликнуть:
— Мысль изреченная есть ложь.