глубже запечатлѣна въ нихъ опять-таки какая - нибудь мысль, тенденція. И создавая свое твореніе художникъ,
скульпторъ, писатель сначала „вынашиваетъ эту идею, а потомъ уже отдѣлываетъ, т.-е. выявляетъ ее. Посмотри
те полотна такихъ могиканъ, какъ нашъ Рѣпинъ, и васъ подчасъ поразитъ небрежность его письма, но вглядитесь поглубже въ каждый мазокъ—и отовсюду лучится такая глубина мысли,—что вы глазъ не можете оторвать: до
того зачаровываетъ и удерживаетъ ваше вниманіе эта сила таланта проникать въ святая святыхъ жизненныхъ явле
это не такъ нужно и важно, а главное, чтобы яснѣе и рельефнѣе подчеркнуть ту мысль, которая заставила взяться за кисть. Отнюдь изъ этого не слѣдуетъ, что она лишняя—эта техника—совсѣмъ нѣтъ, но ея значеніе не главное.
А вотъ въ нашемъ дѣлѣ, въ нашемъ искусствѣ, какъ разъ наоборотъ: впереди техника, а позади нея даже совсѣмъ заслоненный ею сюжетъ. И бьютъ техникой и го
няются только за ней, отчего, конечно, картины проигрываютъ, потому что, улавливая одну за другой красивыя детали, руководящая мысль, идея картины уплываетъ куда-то далеко. Не мудрено, что, просмотрѣвъ иногда боль
шую картину, все же задаешь себѣ вопросъ: въ чемъ же тутъ дѣло? Всѣ мы знаемъ одну большую фирму съ ея палочкой-выручалочкой артистомъ—кумиромъ дамъ—техника, т.-е. отдѣлка картинъ которой вошла въ поговор
ку,—ну а что по части сюжета, т.-е. смысла, я прямо не знаю бездарнѣе сюжетовъ, какъ у этой прославленной марки.
Такая стряпня, что подчасъ совѣстно за хорошихъ артистовъ, разыгрывающихъ—при великолѣпной, ломящей глазъ обстановкѣ эту тарабарщину. Увлекаются люди: до
рогой мебелью, шикарными автомобилями, портьерами,
умопомрачающими костюмами ихъ героинь, даютъ дивные тона освѣщенія, —а самое-то главное—нервъ картины, ея сущность и смыслъ совсѣмъ растеряли въ этой погонѣ за красотой постановки. Будь такая же продуманность и литературность сюжета и гармонируй онъ съ такой образцо
вой техникой—какая дивная галлерея цѣнныхъ картинъ получилась бы! А мы все еще никакъ не можемъ утвер
диться въ мысли, что въ кинематографъ ходятъ не „такъ себѣ , зря—не только потѣшить глазъ и получить легкое удовольствіе, а къ нему предъявляются болѣе серьез
ные запросы. А съ такимъ отношеніемъ къ дѣлу, т.-е въ одномъ выигрываніи на постановкахъ—далеко не уѣдешь,
ц всѣ эти „трюки имѣютъ преходящее значеніе, поэтому главное вниманіе всецѣло должно быть устремлено на сю
жетъ, т.-е. содержаніе, а не только на выполненіе. Вся эта „шикарность я „архитрючность публику ужъ не поражаетъ какъ ранѣе и она пытливо ищетъ чего-то большаго, чѣмъ эта сказочность, т.-е ищетъ отвѣтовъ на му
чащіе ее вопросы,—хочетъ съ вашего полотна постигъ тотъ смыслъ жизни, какой одинаково всѣмъ намъ цѣненъ и необходимъ. Поэтому часто бываетъ, что иная зауряд
ная (въ смыслѣ отдѣлки) картина прямо даже замарашка въ ряду другихъ громкихъ по техникѣ, а смотрится съ затаеннымъ вниманіемъ, такъ какъ въ ней, по странной ироніи, сюжетъ разработанъ толково и художественно правдиво. Меня лично всегда озадачиваетъ вопросъ: кто сочи
няетъ, редактируетъ и компилируетъ наши ну—хоть сюжеты драмъ?
Проходятъ ли они извѣстный фильтръ, или прямо-таки все дѣлается отъ руки? Вѣдь это—вся эта сложная кон
цепція, вся эта эволюція явленій—самое главное, а не главное воѣ эти трюки и художественные фокусы. И этого никакъ не могутъ сознать, и отъ него повелось у насъ слово „кинематографичность , т.-е. наборъ различ
ныхъ сценъ, эпизодовъ и явленій, плохо спаянныхъ между собою той невидимой внутренней связью, кото
рая одна составляетъ сущность художественнаго произведенія. И все это отъ того, что мы работаемъ внѣ всякой серьезной критики и газеты, отводящія цѣлые столбцы
разнымъ футболамъ, такъ обидно скупы и равнодушны къ той духовной пищѣ, которую, подъ видомъ картинъ, мы преподносимъ своей публикѣ. А вѣдь наши театры посѣщаются сотнями тысячъ человѣкъ и непростительно обходить равнодушіемъ нашу кинематографическую литературу, которая подчасъ даже въ незатѣйливомъ зрителѣ вызыва
етъ рѣдкія нареканін. Не говоря уже про мелкія детали, очень и очень часто въ нашихъ драмахъ совершаются такія дѣйствія и явленія, которыхъ въ жизни не бываетъ совсѣмъ и если эта „кинематографичность
раньше вызывала улыбку, то теперь она уже не терпима и вызываетъ справедливый ропотъ. Наша пишущая бра
тія твердитъ объ этомъ постоянно, что недопустимо такое отношеніе къ сюжетамъ, что они грубы, не литературны,
сшиты на живую нитку, но „возъ и нынѣ тамъ и все вниманіе нашихъ фабрикантовъ всецѣло поглощено толь
ко одной декоративной стороной картины, а отнюдь не ея содержаніемъ. Разверните любой журналъ, любую вкладку въ него и вездѣ только одни восклицанія: грандіозная, небывалая постановка, шедевръ искусства и какъ часто, къ стыду нашему, приходится убѣждаться, что все есть въ
такихъ громкихъ лентахъ, но только не искусство, ибо прежде всего сущность каждаго искусства въ художественной правдѣ, а по части такой правды мы прегрѣшаемъ постоянно, особенно въ нашихъ драмахъ.
Вотъ на что должно быть усугублено все вниманіе нашихъ фабрикантовъ, вотъ ахиллесова пята кинематогра
фа въ его, если можно такъ выразиться, литературной безграмотности нашихъ сюжетовъ. Какъ существуютъ у насъ мастера сцены—режиссеры, такъ обязательны и режиссеры отъ литературы, которые должны вести безпо
щадную войну съ этимъ мусоромъ и стараться на первое мѣсто выдвигать самый главный элементъ картины, тогда вся эта блестящая техника выиграетъ еще больше, а сей
часъ при всемъ преклоненіи передъ мастерствомъ отдѣлки картинъ невольно жалѣешь трудъ и старанія, потрачен
ные даромъ, ибо они-то еще рельефнѣе подчеркиваютъ убогость литературнаго сюжета.
Пора серьезнѣе подумать надъ этимъ вопросомъ—обработкой сюжетовъ, ибо въ такомъ художественномъ дѣлѣ, какъ кинематографъ, только тогда извѣстная цѣль будетъ достигнута, когда смыслъ, идея будутъ строго гармонизированы съ техникой картины. Внѣ этой гармоніи теряет
ся самое главное—смыслъ ея, какъ произведенія искусства, долженствующаго строго блюсти законъ художественной правды.
— Душечка! — Милочка!
Звонкіе поцѣлуи. — Вы куда?
— Домой изъ кинематографа. А вы?
— Изъ дому въ кинематографъ. Ну, что, душечка, интересная сегодня программа?
— Чудо, чудо, милочка! Такъ интересно, такъ интересно! Драма, ахъ, какая драма, я все время плакала.
И такая хорошая короткая...
— Короткая! А я не очень люблю короткую драму. Только соберешься заплакать, а драма уже и кончилась. Такъ что не успѣютъ даже слезы на глаза показаться.
скульпторъ, писатель сначала „вынашиваетъ эту идею, а потомъ уже отдѣлываетъ, т.-е. выявляетъ ее. Посмотри
те полотна такихъ могиканъ, какъ нашъ Рѣпинъ, и васъ подчасъ поразитъ небрежность его письма, но вглядитесь поглубже въ каждый мазокъ—и отовсюду лучится такая глубина мысли,—что вы глазъ не можете оторвать: до
того зачаровываетъ и удерживаетъ ваше вниманіе эта сила таланта проникать въ святая святыхъ жизненныхъ явле
ній. Техника, отдѣлка, тщательность на второмъ планѣ —
это не такъ нужно и важно, а главное, чтобы яснѣе и рельефнѣе подчеркнуть ту мысль, которая заставила взяться за кисть. Отнюдь изъ этого не слѣдуетъ, что она лишняя—эта техника—совсѣмъ нѣтъ, но ея значеніе не главное.
А вотъ въ нашемъ дѣлѣ, въ нашемъ искусствѣ, какъ разъ наоборотъ: впереди техника, а позади нея даже совсѣмъ заслоненный ею сюжетъ. И бьютъ техникой и го
няются только за ней, отчего, конечно, картины проигрываютъ, потому что, улавливая одну за другой красивыя детали, руководящая мысль, идея картины уплываетъ куда-то далеко. Не мудрено, что, просмотрѣвъ иногда боль
шую картину, все же задаешь себѣ вопросъ: въ чемъ же тутъ дѣло? Всѣ мы знаемъ одну большую фирму съ ея палочкой-выручалочкой артистомъ—кумиромъ дамъ—техника, т.-е. отдѣлка картинъ которой вошла въ поговор
ку,—ну а что по части сюжета, т.-е. смысла, я прямо не знаю бездарнѣе сюжетовъ, какъ у этой прославленной марки.
Такая стряпня, что подчасъ совѣстно за хорошихъ артистовъ, разыгрывающихъ—при великолѣпной, ломящей глазъ обстановкѣ эту тарабарщину. Увлекаются люди: до
рогой мебелью, шикарными автомобилями, портьерами,
умопомрачающими костюмами ихъ героинь, даютъ дивные тона освѣщенія, —а самое-то главное—нервъ картины, ея сущность и смыслъ совсѣмъ растеряли въ этой погонѣ за красотой постановки. Будь такая же продуманность и литературность сюжета и гармонируй онъ съ такой образцо
вой техникой—какая дивная галлерея цѣнныхъ картинъ получилась бы! А мы все еще никакъ не можемъ утвер
диться въ мысли, что въ кинематографъ ходятъ не „такъ себѣ , зря—не только потѣшить глазъ и получить легкое удовольствіе, а къ нему предъявляются болѣе серьез
ные запросы. А съ такимъ отношеніемъ къ дѣлу, т.-е въ одномъ выигрываніи на постановкахъ—далеко не уѣдешь,
ц всѣ эти „трюки имѣютъ преходящее значеніе, поэтому главное вниманіе всецѣло должно быть устремлено на сю
жетъ, т.-е. содержаніе, а не только на выполненіе. Вся эта „шикарность я „архитрючность публику ужъ не поражаетъ какъ ранѣе и она пытливо ищетъ чего-то большаго, чѣмъ эта сказочность, т.-е ищетъ отвѣтовъ на му
чащіе ее вопросы,—хочетъ съ вашего полотна постигъ тотъ смыслъ жизни, какой одинаково всѣмъ намъ цѣненъ и необходимъ. Поэтому часто бываетъ, что иная зауряд
ная (въ смыслѣ отдѣлки) картина прямо даже замарашка въ ряду другихъ громкихъ по техникѣ, а смотрится съ затаеннымъ вниманіемъ, такъ какъ въ ней, по странной ироніи, сюжетъ разработанъ толково и художественно правдиво. Меня лично всегда озадачиваетъ вопросъ: кто сочи
няетъ, редактируетъ и компилируетъ наши ну—хоть сюжеты драмъ?
Проходятъ ли они извѣстный фильтръ, или прямо-таки все дѣлается отъ руки? Вѣдь это—вся эта сложная кон
цепція, вся эта эволюція явленій—самое главное, а не главное воѣ эти трюки и художественные фокусы. И этого никакъ не могутъ сознать, и отъ него повелось у насъ слово „кинематографичность , т.-е. наборъ различ
ныхъ сценъ, эпизодовъ и явленій, плохо спаянныхъ между собою той невидимой внутренней связью, кото
рая одна составляетъ сущность художественнаго произведенія. И все это отъ того, что мы работаемъ внѣ всякой серьезной критики и газеты, отводящія цѣлые столбцы
разнымъ футболамъ, такъ обидно скупы и равнодушны къ той духовной пищѣ, которую, подъ видомъ картинъ, мы преподносимъ своей публикѣ. А вѣдь наши театры посѣщаются сотнями тысячъ человѣкъ и непростительно обходить равнодушіемъ нашу кинематографическую литературу, которая подчасъ даже въ незатѣйливомъ зрителѣ вызыва
етъ рѣдкія нареканін. Не говоря уже про мелкія детали, очень и очень часто въ нашихъ драмахъ совершаются такія дѣйствія и явленія, которыхъ въ жизни не бываетъ совсѣмъ и если эта „кинематографичность
раньше вызывала улыбку, то теперь она уже не терпима и вызываетъ справедливый ропотъ. Наша пишущая бра
тія твердитъ объ этомъ постоянно, что недопустимо такое отношеніе къ сюжетамъ, что они грубы, не литературны,
сшиты на живую нитку, но „возъ и нынѣ тамъ и все вниманіе нашихъ фабрикантовъ всецѣло поглощено толь
ко одной декоративной стороной картины, а отнюдь не ея содержаніемъ. Разверните любой журналъ, любую вкладку въ него и вездѣ только одни восклицанія: грандіозная, небывалая постановка, шедевръ искусства и какъ часто, къ стыду нашему, приходится убѣждаться, что все есть въ
такихъ громкихъ лентахъ, но только не искусство, ибо прежде всего сущность каждаго искусства въ художественной правдѣ, а по части такой правды мы прегрѣшаемъ постоянно, особенно въ нашихъ драмахъ.
Вотъ на что должно быть усугублено все вниманіе нашихъ фабрикантовъ, вотъ ахиллесова пята кинематогра
фа въ его, если можно такъ выразиться, литературной безграмотности нашихъ сюжетовъ. Какъ существуютъ у насъ мастера сцены—режиссеры, такъ обязательны и режиссеры отъ литературы, которые должны вести безпо
щадную войну съ этимъ мусоромъ и стараться на первое мѣсто выдвигать самый главный элементъ картины, тогда вся эта блестящая техника выиграетъ еще больше, а сей
часъ при всемъ преклоненіи передъ мастерствомъ отдѣлки картинъ невольно жалѣешь трудъ и старанія, потрачен
ные даромъ, ибо они-то еще рельефнѣе подчеркиваютъ убогость литературнаго сюжета.
Пора серьезнѣе подумать надъ этимъ вопросомъ—обработкой сюжетовъ, ибо въ такомъ художественномъ дѣлѣ, какъ кинематографъ, только тогда извѣстная цѣль будетъ достигнута, когда смыслъ, идея будутъ строго гармонизированы съ техникой картины. Внѣ этой гармоніи теряет
ся самое главное—смыслъ ея, какъ произведенія искусства, долженствующаго строго блюсти законъ художественной правды.
С. М. Никольскій.
Разговоры.
— Душечка! — Милочка!
Звонкіе поцѣлуи. — Вы куда?
— Домой изъ кинематографа. А вы?
— Изъ дому въ кинематографъ. Ну, что, душечка, интересная сегодня программа?
— Чудо, чудо, милочка! Такъ интересно, такъ интересно! Драма, ахъ, какая драма, я все время плакала.
И такая хорошая короткая...
— Короткая! А я не очень люблю короткую драму. Только соберешься заплакать, а драма уже и кончилась. Такъ что не успѣютъ даже слезы на глаза показаться.