Когда кинематографъ дождется такого возрожденія?

Многіе изъ кинематографическихъ дѣятелей полагаютъ, что реформа кинематографа заключается въ простомъ приближеніи его къ обыкновенному драматическому театру.
По ихъ мнѣнію, кинематографическая драма должна быть нѣсколько видоизмѣненной театральной драмой. Это предѣлъ.
Идеаломъ кинематографическаго актера является для нихъ простой театральный актеръ... но съ именемъ. Съ именемъ, которое онъ, можетъ быть, добился только благодаря своему голосовому таланту (среди драматическихъ актеровъ такихъ много).
— Вотъ,—говорятъ они,—вы толкуете о какомъ-то будущемъ кинематографѣ, о новомъ искусствѣ... А плоды „дѣйствительной реформы уже налицо. Мы, совсѣмъ, какъ Московскій Художественный театръ, инсценируемъ романы. Посмотрите, мы ставимъ драмы изъ театральнаго репертуара. А, какіе у насъ актеры!
— Ужасное, смертельное заблужденіе!
Конечно, мы привѣтствуемъ—и привѣтствовали не разъ—вступленіе большихъ актеровъ въ кинематографъ.
Конечно, кинематографа, какъ самостоятельнаго искусства не существуетъ. Кинематографъ—одна изъ формъ театра.
Но... тѣмъ не менѣе обобщать кинематографъ и театръ вообще нельзя. Какъ нельзя обобщать оперу, драму и пантомиму.
Въ кинематографъ пришли и идутъ драматическіе актеры.
Но они ли ему нужны? Не запѣлъ ли теноромъ трагикъ и не сталъ ли вращать бѣлками и бить себя въ грудь теноръ?
Не новый ли актеръ нуженъ кинематографу. Вѣдь кинематографъ—м и м о д р а м а.
Вотъ почему неправы тѣ, которые, отмахиваясь, какъ отъ досадной мухи, отъ исканій, видятъ цѣль кинемато
графа, въ самомъ лучшемъ случаѣ, въ репродукціи драмы. (Я говорю про драму въ общемъ смыслѣ этого слова,
куда входятъ трагедія и комедія). Вопреки имъ дѣло обстоитъ не такъ просто.
Подгонять кинематографъ къ современному театру—не понимать его.

Когда мы разсмотримъ формулу F:

F=b1+b2+b3+b4+b5 .....bx

b=С1+С2 + С3+С4+С5.............Cx
c=d1+d2+d3+d4+d5 . . . . dx и т. д.
относительно кинематографа и относительно театра—ихъ сходства и ихъ различія раскроются передъ нами въ кристаллической яркости.
Но поскольку кинематографъ - форма театра, постольку они во многомъ совпадаютъ; точно такъ же, какъ совпадаютъ опера, трагедія и мимодрама.
Кинематографъ идетъ вмѣстѣ съ театромъ—вообще до самаго того момента, когда кончается процессъ творчества и на сцену выступаетъ машина... Идетъ, конечно, по линіи мимодрамы.
Вся полнота кинематографическаго дѣйствія раздѣляется на двѣ основныхъ категоріи, на двѣ послѣдовательныхъ стадіи: „театральная и спеціально-кинематографическая.
Въ первую категорію входятъ: творчество драматурга, творчество режиссера, творчество актера. Графическая сим
волизація этого тріединства можетъ выразиться двумя образами:

Схема эта общая и театру, и кинематографу, въ его первой стадіи.

Вся эстетическая работа въ области театра заключается въ изученіи соотношеній а, b, с, и О: автора, режиссера, актера и зрителя.
Центръ тяжести эстетическаго изученія кинематографа,—точно такъ же,—это соотношеніе.
Но объ этомъ въ слѣдующій разъ.
Между прочимъ, необходимо замѣтить, что а, b, с данной схемы ничего общаго съ а, b, с формулы F—не имѣютъ; и что схема III предложена Мейерхольдомъ, въ его книгѣ „О театрѣ .
Вторая категорія заключаетъ въ себѣ: съемку, проекцію на экранъ, музыку.
Изученіе этой категоріи также очень важно. Вообще въ искусствѣ—важна каждая деталь. Маленькій штришокъ нарушитъ всю гармоничность картины.
Произведеніе искусства—драгоцѣнный камень, сверкающая игра котораго нарушается отъ ничтожной царапины.

Гейнимъ. Театръ и новый кинематографъ.

і.
„Говоря о театрѣ и пьесахъ, я не могу не указать на огромную опасность, повисшую надъ театромъ угрожающимъ символомъ смерти. Я говорю о кинематографѣ .
Это слова Л. Андреева сотруднику „Бирж. Вѣд.“:
—угрожающимъ символомъ смерти!... „ему (театру) приходится дѣлать неимовѣрныя усилія, къ необъятнымъ исканіямъ, чтобы бороться (курсивъ сейчасъ и раньше нашъ), съ кинематографомъ ...
Не знаю, не знаю, господа, не слишкомъ ли преувеличиваетъ Андреевъ, не значеніе кинематографа—нѣтъ, а просто что-то происходящее сейчасъ во взаимоотношеніяхъ театра и кинематографа?
Сказать, что кинематографъ— „опасность, повисшая угрожающимъ символомъ смерти надъ театромъ, можно толь
ко будучи правымъ до конца или, наоборотъ, абсолютно неправымъ!
Основной чертой художника Андреева и, видимо такой же чертой Андреева-человѣка является его склонность къ нѣкоторому утрированію, преувеличенію; это—склонность преувеличивать то, что реально до такой степени, что по
лучится что-то невозможное, антиреальное. Если подчасъ въ художественномъ творчествѣ своемъ Л. Андреевъ си
лою этого творчества заставляетъ насъ признать „муху слономъ , дѣлаетъ „антиреальное реальнымъ, то Андреевътеоретикъ такой убѣдительностью не отличается. Меня по крайней мѣрѣ онъ не убѣдилъ. Хочется повторить слова Л. Н. Толстого, сказанныя имъ вообще по отношенію ко
Фиг. 1.
Фиг. 2.
Схема III.