Кинематографъ и театръ.

(Продолженіе. См. № 2.)

VII.

Еще объ эстетикѣ кинематографа.

Итакъ, искусство—форма. Но жизнь также форма. Какая же, въ такомъ случаѣ, между ними разница? Вопросъ наивный...
Однако, онъ чрезвычайно характеренъ для современнаго кинематографа, который пока этой разницы почти не видитъ. Достаточно провести въ кинематографѣ одинъ вечеръ, чтобы убѣдиться въ справедливости этихъ словъ.
Отличіе формы жизни отъ формы искусства заключается въ томъ, что форма искусства есть стилизація формы жизни.
Внѣшнія явленія міра Божьяго можно раздѣлить на двѣ категоріи: на творчество силъ природы, находящіеся внѣ человѣка, и на творчество человѣка.

Два творца соревнуются между собой въ созданіи красоты.

Творчество художника является своеобразнымъ синтезомъ по отношенію къ жизни. Природа творитъ сама изъ себя; художникъ изъ природы. Искусство—синтезъ жизни.
Фотографія, напримѣръ, или чти-либо отлитое съ натуры изъ гипса являются только копіями, лишенными всякаго стиля .
Стиль—вѣчное въ преходящемъ, „печать души художника.
„Съ другой же стороны, самая обыкновенная ремесленнаго производства ваза, въ видѣ водяной лиліи, обладаетъ, или, по крайней мѣрѣ, можетъ обладать стилемъ. Нату
ралистъ-рисовальщикъ копируетъ цвѣтокъ, отражаетъ его какъ въ зеркалѣ , т.-е. поступаетъ такъ, какъ современ
ный кинематографъ. Современный, подчеркиваю это слово, кинематографъ—копія. Жизнь безъ стиля.
Натуристъ-рисовальщикъ—режиссеръ, художникъ—актеръ современнаго кинематографа. Онъ воспроизводитъ „опредѣленный цвѣтокъ, именно тотъ, который находится у него передъ глазами. Точно также поступаетъ и фотографъ (Гагеманъ) и кинематографъ.
„Художникъ же дѣлаетъ больше. Онъ беретъ двадцать или тридцать лилій и, тщательно разсматривая ихъ, сор
тируя и сравнивая, выискиваетъ то, что есть между ними общаго и даетъ изображеніе не одного цвѣтка, но, такъ сказать типа водяной лиліи...
Онъ стилизуетъ ее... (Гагеманъ).
Тайна каждаго художественнаго произведенія въ тонкости стиля и очарованіи стилизаціи.
Вотъ почему такое огромное вниманіе художники удѣляютъ отдѣлкѣ,—обработкѣ формы. Потерявъ стиль, художникъ вступаетъ въ натурализмъ; или же просто творитъ художественное, безличное, общее.
Въ прошлой статьѣ я далъ алгебраическую формулу, которую обѣщалъ оживить, дать содержаніе безплотному знаку:
F = b1 +b2 + b3 + b4 . . .+bx b = с1+с2 + с3+ с4 . . . + сх,
гдѣ F—воплощенный въ форму образъ художника, а b1, b2, и т. д., а также с1, с2, и т. д.—средства воплощенія; дробящіеся по нисхожденію къ элементамъ, образы изображенія; слагаемыя.
Возьмемъ, для конкретизаціи, картину, напримѣръ, Рѣпина—„Смерть царевича Іоанна .
Въ картинѣ Рѣпина, F—сама картина. Въ театрѣ, F— сцена. Въ кинематографѣ, F—картина на экранѣ.
b1—образъ царя Грознаго, b2—образъ его сына, b3,— образъ задней стѣны, b4— образъ ковра, b5—образъ крови, b6—образъ упавшаго стула и т. д.
Грозный и его сынъ — центральные образы. Но въ красочномъ отношеніи центральнымъ образомъ можетъ быть всякая ничтожная вещь. Для художника ничего ничтожнаго нѣтъ. Для художника центральный образъ заклю
чается не въ главномъ образѣ содержанія картины, ея литературнаго сюжета, а въ главномъ красочномъ пятнѣ.

с—краска.

Очевидно, что въ живописи с — единственный матеріалъ, единственное содержаніе. И также, очевидно, что комбинація ряда с (с1, с2, с3, с4... сх ), сочетаніе его данныхъ—основная работа художника.
Необходимо, конечно, замѣтить, что въ иныхъ искусствахъ, напримѣръ, въ театрѣ, формула F:

F= b1+b2 + b3 + b4...+bх

b= C1+ C2 + C3+ C4 +Cx
дополняется новыми данными d, e, f и т. д.
с = d1 + d2 +d3+ d4... + dx d — e1+ e2 + e3 +e4... + ex.
И Д. T.
Опредѣлить содержаніе элементовъ каждаго ряда, выдѣлить каждый элементъ изъ своей группы и каждую группу изъ болѣе общей группы, ограничить существованіе каждаго слагаемаго—вотъ чрезвычайно важная и зна
чительная въ практическомъ отношеніи—задача эстетики каждаго искусства. Есть эстетика общая, наука о зако
нахъ искусства вообще. Есть эстетика частная, наука о законахъ и особенностяхъ каждаго вида искусства въ отдѣльности.
Отъ примѣра простого мы подойдемъ къ сложному явленію театра и кинематографа.
Но прежде, чѣмъ перейти непосредственно къ театру и кинематографу, два слова о способѣ комбинаціи эстети
ческихъ элементовъ — а, b, с, d, е и т. д., т.-е. о характерѣ художественнаго творчества.
Я боюсь, что кто-нибудь изъ моихъ словъ сдѣлаетъ неправильный выводъ, что художникъ, какъ хорошій ремесленникъ, сидитъ и хладнокровно, обсуждая каждую деталь, сознательно комбинируетъ элементы.
На это я долженъ замѣтить, что раціональность, сознательность анализа художественнаго произведенія (изученіе) со стороны ученаго (имъ можетъ быть и худож
никъ) конечно, не предполагаютъ такой же сознательности относительно работы художника, его творчества, синтеза.
въ общемъ, пресса, послѣ перваго представленія, всегда все-таки находитъ недочеты и въ томъ, и въ другомъ.
А представимъ себѣ, что первая чистая репетиція была бы кинематографически снята и показана исполни
телямъ и режиссеру—сколько они увидѣли бы промаховъ, которые могли бы быть легко устранены на послѣдующихъ генеральныхъ репетиціяхъ!
Да, стоитъ только людямъ, близко стоящимъ къ театру, использовать то громадное значеніе, которое кинематографъ имѣетъ для театра, и его слѣдуетъ привѣтство
вать, какъ огромное явленіе въ области искусства,— заканчиваетъ такими словами свою статью Вл. А. Рышковъ.