павел

нилин



ровое и тревожное,

увеличивало сердеч-с

льдины на льдину, застревая в остром, как бритва, и жгучем расколотом льду, окрашивая лед теплой кровью и смывая кровь при провалах в дымящуюся в хо- лоде воду. Перед утром шестнадцать та- желых взрывов известали мир, что ком- сомольцы лошли до места и правильно дошли. Васька шел обратно, когда река застыла уже. Он шел окровавленаый усталый, но веселый оттого, что остался жив. Кровь замерзла на нем, пристыла на воротнике и на катанках. Мать потом долго отмывала его, растирала спиртом, присыпала золой и плакала над ним, как нал покойником. ом. А Балахонов поцеловал его в губы и сказал: «Ну, Василий, жиги счастливо, Очень приятно, что ты живешь, Золотая тебе поставлена на пле- чи голова. Васька. Просто первый сорт. Уливляюсь и благодарю…». Нарком первый прервал краткую ти- шину. Первый очнулся от краткой задум- чивости и сказал: Может. Васька, не забранит тебя очень полковник, если мы еще по одной бы приняли? Все-таки пе к теще ведь едешь. Когда, однако, увидимся-то. Может, действительно по одной? - откликнулся Мещеряков. - Она, однако, не передолит меня. Я все-таки мужик крепкий… Мешеряков сказал это хотя и с улыб- кой, но серьезно, уверенно, уважая себя, Он испытывал свою крепость много раз хотя бы за эту четверть века, прожитую по-разному и чаще трудно, немыслимо трулно и тяжко, но все-таки упорно, уве- ренно. теперь за что? - спросил хо- зяин, поднимая свой стакан. Давайте за Ваську, - сказал Вик- тор Павлович Мальшев. -- Предлагаю пер- санально выпить за Ваську, за Василия Мешерякова, кацитана нашей архии, Про- шу встать… Мещеряков на этот раз смутился. ну, к ему это вставать? са зал он. - Я же не Герой Советского Союза и даже не орденоносец. Имею толь- ко медаль «За отвагу» за Халхин-Гол. - Молчи. Васька! - крикнул Вик- тор Павлович. - Есе ордеща тебе зачтутея, тот, который за Кузнедкстрой тебе по- лагался, но ты из списка тогда выпал по согершенной случайности. Я в этом деле тогла промазал…

ность приема. Вместе с Васькой Мещеря- ковым в кабинет наркома входили детство и юность и неповторимое ощушение ро- дины, ради которого люди идут на смерть. Нарком повез своего постя домой, B вопустевшую посло от езда семьи квар- тиру, вызвал по телефону тех, к кому еше должен был зайти Мешеряков. Нар- ком шумел, вытаскивал из-под стола бу- тылки, резал лук перочинным ножом и кричал: - чарни Значит, все в порядке, раз и наши пришли. Значит, все правильно. Наркома возбуждало сознание, что он онить, как раньше. как в молодости, ереди своих парпей. которых знает с детства, с которыми столько прожито и пережито. Он сознался, что не спал уже трое су- ток, что как раз собирался ехать спать, когда встретил земляка на лестнице. И сейчас же передумал, решил провести эти свободных два часа вот тут, в компании. Ведь не каждый жо день приезжает Васька Мещеряков… Мещеряков деликатно отодвинул свой стакан и сказал, что ему нельзя, потому что он сейчас звонил полковнику и пол- ковник предупредил, что, может, через часик вызовет его. Может, нало будет сегодия же ночью ехать дальше. После этих слов нарком перестал шуметь, между бровей его опять проступила суровая складка, и все немножко притихли, как будто преслушиваясь. Или, однако, в чем дело? - будто отвечая мыслям своим, вдруг сказал Ме- щеряков. - Я ж с одной стопки пьяный не буду, а также с двух ли трех. А компании не получается. Давайте осторож- во по одпой… Хознин налил. Мещеряков поднял свой стакан и сказал: Давайте выпьем за… Нет. Не так. Давайте выпьем за За комсомольцев, которым скоро сорок лет. Мне, например, тридцать восемь. мне уж за сорок, - сказал хозяин. -Ну, все равно, - сказал Мешеря- ков. За комсомольцев и за комсомол. За то, чтобы не гас огонь, зажженный навсегда. Чтобы никогда не дрейфилI1 кто жил с нами и кто после нас придет. Ни в коем случае, чтобы трусов не было. Никогда. Как раньше не было… Мещеряков не очень складно произнес свой тост и покраснел от волнения. Но все его поняли, и в комнате на некоторое время поселилась тишина. В тишине пине этой снова вспухла, взды- билась великая сибирская река в реко- став, когда льдины, как чудовиша, в ту- мане громоздятся друт на друга и истош- но ревут, вселяя ужас, и так замерзают в реве, прижимаясь друг к другу до вес- ны. Вот в такой рекостав через реку шел с большим войском белый генерал, чтобы удупить революцию. И его переправа через реку в суровый гот пугала людей, более, за генеряла была тем что спиной сильная иностранная держава. По горо- ду, по заводам и мастерским вербовали добровольцев, людей, желающих защи- щать революцию. Михаил Евтихиевич, что сидит вот сейчас за столом, не был тогда наркомом. Он был секретарем комсомола в мастер- ских работал слесарем, было ему около семнадцати лет, и звали его просто Мишкой. Мишка залез тогла на верстак в ма- стерских. собрал вокруг себя таких же ребят, как он, и помоложе, и сказал им, волнуясь, что дела их до крайности пло- хи. «Но все-таки, - сказал он, - кто из комсомольцев желает воевать, тот пусть перейлет вот сюда, на правую сто- рону, и те пойдут против геперала, а боится, те пускай переходят на левую, и тех мы покамест презираем». Никто на

выдвинуть на переднюю линию. Пусть поддержат на клепке, покажут пример. А мы с тобой, Вася, их поддержим по старой памяти. Надо же, Вася, обязательно надо… И вот в мглистую, туманную ночь, на свирепом морозе, на самом верху, на ко- лошнике домны, комсомольцы клепали конструкции. Зябли руки. деревенели пальцы. Мещеряков передавал свои рука- вицы, единственные, из сам клепал голыми руками. Виктор Пав- лович среди ночи залезал на колошник, - он считат, что нало ребят полержать, и поллерживал их тут часто всю ночь до утра. - Нет, Васька, мы обязательно за тебя должны выпить, - сказал Виктор Павлович. - И обязательно стоя. А раз за тебя, это значит за комсомол, за не- гасимый огонь, про который ты говорил. За веру. которая всегда ведет русского человека через огонь и воту, если он по- настоящему верующий. Немец, ведь он больше нахальством берет, а вечно на пахальстве ездить нельзя… Это правильно. - согласился Ме- щеряков. Немец действительно нахаль- ством берет. А мы все время до крайности смирные были и такие добрые, что теперь даже зло берет, почему мы такие и добродушные были, почему мы такпе простые были… Мешеряков вдруг оживился необыкно- венно. - А сейчас вот я лично еду этих пемцев упичтожать за их поллое нахальство. И душа у меня горит, как огонь. Добродушные мы очень, это прав- та. сказал Миханл Евтихиевия с другой стороны мы и обродушные пото- му, что сильные, Ни на кого на рожон не лезем. Никого не задираем. Не учили нас в детстве отцы презирать другой народ… - Одвако. - сказал Виктор Павло- вич,не мешает наз все-таки чаше вспоминать. что мы русские. Прежирать прутой народ не надо. по про себя, одна.Он ко, надо помнить, что мы не из ничего взялись. Нало смотреть не только вперед, но и оглядываться назал. на путь. ко- торый мы прошли. на испытания, кото- рые мы уже выдержали, весь народ наш выдержал за века. Тогда ни при каких стоятельствах не будут дрожать коленки, как у неноторых… Виктор Павлович. может быть, случай- но при этих словах посмотрел в угол стола, гле сидели, как за партой, два приятеля, два сибиряка, два известных инженера. Один из них густо покраснел при послелних словах. Он подумал, что слова эти относятся именно к нему. Ведь вчера только в главке чуть не возник серьезный скандал из-за его поведения. Он вдруг утром вчера. должно быть, в приступе паники, распорядился жечь бу- маги и чертежи, поверив, что немпы к вечеру войдут в Москву. А раньше он трусом не был. этот шустрый, деловой человек, в четстве прозванный товарища- ми Колей Шариком. Он теперь был чуть лысоват, излишне грузен и vгрюм. Заме- тив его смущение, Виктор Павлович ска- зал ему: ро- Да я не про тебя, Коля. Что ты один, что ли. такой нервный. Есть и другие, ещо пуливеетеблОто кура» кричат, то на «карал» перестраивают- ся. И все потому, что только сегодняш- ним днем живут, а про вчерашний и про завтраизараютИ скаиер вую очерель, какая сегодня сводка, тогла они настроят себя на соответствующий лад. А сводка сегодня - плохая. И зав- тра, может, еще хуже будет. Что ж те- перь - ложиться и помирать? - Виктор Павлович вдруг встал. - Нет! - крак- нул он. Уж, если нам придется поми- рать то помрем не как овпы, Не для этого жили, не для этого бедствовали, не ля этого выстроили новую страну… Хоть в театр бы мне тут сходить. после некоторого молчания, в тишине, ков. Он ехал на войну, все время помнил об этом, хотел поскорее приехать, во не от него зависело ускорение, и оч старал- ся использовать время. - А то когда я теперь попаду в Москву… - Можно устропть насчет театра, предложил Виктор Павлович. Мещеряков.Узноумать слышно-ееряков. Узнаю, что елалоссказал Но телефон зазвонил раньше. чем он педошел к нему. Н сейчас же завыла сирена, извешая воздушной тревоге. Мешеряков снял трубку. Полковник вы- зывал его в часть. Загремели зенитки. Гле-то близко vхнула бомба. Однако все продолжали сидеть на своих местах, и липа у всех были спокойные. Мещеряков праслушался к разрыву бомбы и сказал: - Это что же? Серчает, однако, не- меп, что я холго не елу… - И широкая улыбка осветила его липо. - Прилется, однако, театр отложить. Уж как-нибудь в другой раз…

- Точно. - сказал Мещеряков. --в Горит. И опалим мы в этом огне немца. Обязательно спалим. останется, одна- ко, с него даже шкурки чертям на шапку, Бомбы рвались где-то уже совсем близко, Взтрагивал большой многоэтаж- ный дом. И яростно гремели зенитки. Шесть бывших комсомольпев стояли на цетвертом этаже- и, вопомная прошлое, тумали о будущем. Прешлое вселяло в них бодрость. В ту же ночь резервные сибярские части продвинулись к фронту. Немец на- пирал изо всех сил. Батальон Мешеря- кова удерживал важный участок на даль- аих подступах. А это значило, что ба- тальон находился почти в беспрерывных боях. Затишье настушало часа на два, на трп. Мещеряков старался в такие часы дать отлохнуть большинству людей. Но самому отлыхать было некогда. Наю было в часы затишья выяспить, что еще зате- вает немеп, надо было упрежвать его, как когда-то упредили комсомольцы белого гене- рала на сибирской реке как ко- гда-то Балахонов говорші первым ком- сомольцам, так теперь командир ба тальона повторял разведчикам: «Может. жет, кто из вас и завязнет случайно, погиб- нет нечаянно. Но все равно нало слелать добрыееоасонтоканашел вас может быть уверена». И новые ком- сомольцы шли на самые рискованные дела с спокойным сердцем. Много немцев перебили они в глухие ночи в подмосков- ных лесах. Вместо сна Мещеряков аккуратно брился три раза в неделю. А спал он за всю неделю один раз, но зато освователь- но.со вкусом. Несмотря на глубокую осень, раздевался в лесу погола, рассти- лал на еловых ветках одеяло. закуты- вался в пего, а под подунікукладывал аккуратно сложенные гимнастерку и брюки, чтобы разгладить их во время сна. - Вруг, - говорил он, - поступа- ет приказонашем наступлении. Мы должны быть в полном. приличном виде. постоянно говорал о будушем на- шем наступлении, он лаже готовился к нему котя кадлый дель батальон его вел тяжелые оборонительные бои и каждый день хоронили мертвых, «Когда же будет оно, это наступление? можем ли мы о0-наступать?» Мещеряков не отвечал на эти вопро- сы. Правда, ему и не задавали их. А комиссар Егор Васильевич Головин, ста- рый большевик, добровольно вступивший в армию во время войны, в часы за- тишья вел беседы, из которых можно было понять, что и он ожидает наступ- ления. Беседы он вел по-своему. Историю страны оп излагал, как собственную био- графию. Она была полна огорчений, ис- пытаний, его личная биография, пе- разрывно связанная с историей страны. В пятнадцать лет он вступил в револю- ционное движение, работал в большевист- ском подполье. В 19 лет он впервые по- ехал делегатом на Всероссийский партий- было ный с езл. Это тавно, до револю- ции. Он ехал из города, где паргийная организация наполовину была разгромле- на полицией. А на с езде оратор говорил, что революция идет на под ем, что бли- зится наступление революции. «Это кто?» - спросил Головин, показывая на оратора.-«Это Сталин,-сказал сосед.- Иосиф Сталин. Он недавно приехал иэ ссылки». Головин впервые слушал ссылки». Головин впервыечто Сталина. И по Сталину получалось, что революция крепнет именно в эти часы, когда многим казалось, что она уже раз- громлена. революция грянула… После боя Головин вспоминал об этом у костра, хитро, по-охотничьи, замаскпро- ванного среди густого леса. перед истомленными боем людьми вставала перспектива, защищавшая от уныния, вселявшая бодрость. А капитан Мещеря- ков, выбрав свободный час между боями, между кратким отдыхом бойцов и боями, , готовил людей к наступлению, проверял их знания, тренпровал. Была айма выпал глубокий сне на челись морозы, когла, наконеп, пришел пушки. Пусть, однако, никто никогда не ду мает, что только немпам было холодно в минувшую зиму, что мороз сокрушал только их. Было холодно всем. И сиби- рякам было холодно. Но напор нашей о хооте. ата некоа было умать хололе. Батальон капитана Ме- шерякова часто шел вперел почти по горло в снегу. продираясь сквозь ме- тель, ташил на себе пулеметы и пушки, полз в дыму жгучей поземки и часами и сутками лежал на ветру. на обледенев- шей земле, блокируя и атакуя узлы не- мецкого сопротивления, преодолевая vра- ганный огонь противника. вырывая v него с каждым днем еше одну деревню, еще одип населенный пункт. Прость ба- тальона все нарастала. апреле Мешерякова. еле живого, привезли в Москву. У него был простре- лен живот, перебиты обе ноги и раздроб- лена в плече правая рука. Он пластом пролежал без движения два месяца. выжил. В июне он с большим трулом стал ходить на костылях. Из Сибири приехала его жева. Огромного этого му- жика онежно, как мальчика, Васяткой: «Васятка, может, поедем дюмой? Ты уж, однако, отвоевался. Пусть теперь другие…» Он говорил: «Нет. Анфиса, по- годи. Ты мне контрреволюцию не разво- ди. Я хвораю». Товарищи ему тоже со- ветовали поехать в Сибирь. За осень и зиму он заслужил три ордена. В Сибари его встретили бы с почетом. Наконеп было офипиально об явлено ему, что от службы в армии он может быть освобож- ден. он инвалид: ноги у него булут вос- становлены, но рука так, видимо, и оста- нется без движения. Но Мешеряков мол- чал. На костылях он холил каждый день

библиотеку, брал книги по военпым во- просам и с жадностью читал их, сожа- лел. что не может делать быписки. На- конец он навострился писать левой ру- кой. Писал, как в детстве, большими каракулями, Было грустно смотреть ка этого чело- века, упорно повышавшего свою коман- дирскую квалификацию в то время, как всем уже было ясно, что военная служ- ба для него закрыта навсегда. Попреж- нему в госпиталь к нему приходиля зек- ляки, говорили с ним о войне, о нехца спрашивали, что он думает о них. Он пе называл немцев вшивыми фридами, не смеялся над ними и даже не ругал их. Он говорил, что воевать опи умеют и до- вольно смелые в бою, квалификация у пих есть, одним словом - иностранные специалисты, но кто сильнее --мы еще поглядим.

…Каждый куст опалекный зовет вперед, Каждый мертвый велит карать. Василий Мещеряков, светлой памяти которого я хотел бы посвятить эти стро- ки. всю жизнь мечтал побывать Москве. Но мечта его осуществилась только в прошлом году, глубокой осенью, в ненастную ночь, когда хмурое небо столипы борозцили прожекторы и стучали зенитки и прерывистый, томящий душу рокот носился над Москвой. В эту ночь Мещеряков вышел из по- езда и протиснулся в московский вокзал, где в полумраке и духоте шло истинное столпотворение: гудели тысячи голосов, хрустели в давке чемоданы и ящики и налсадно свистели милиционеры. В окаянной этой суматохе приезжий сибиряк настойчиво искал телефон- актомат, чтобы позвонить земликам, которых привез он из дому посылки и письма с обязательной просьбой вручить их лично и, по возможности, в собствен- ные руки. Земляки эти, сибирские парни, стали тут инженерами, докторами, наркомами, писателями. Некоторые из них ролились на одной улипе с Мещеряковым. Вместе выросли, играли с ним в бабки. Рмосте вступали когда-то в комсомол. Вместе даже воевали в юности. Но сейчас они. наверное, забыли про него - ведь заняли такио посты, живут в столице. И Меще- рякова, задавленного со всех сторон встре- боженной, вспотевшей суматошной тол- пой, больше всего заботило, узнают лп земляки его и дома ли они, и сможет ли он с ними повидаться, Услышав, что такого-то нет дома, он любезно и сконфужемно кричал в теле- фон:

Истекшая зима, зимние бон летем стали для него такой же исторней, как комсомольское детство. как переход через ссбирскую реку в рекостав, как работа на узнецкстрое. И опыт этой зимы убежіал его в чем-то так же твердо, как опыт всей его трудной жизни. Однажды он сказал: «Немпы нас не понимают. В этом есть загадка». В библиотеке он книгу «Житие протопопа Авваку- ма» еверующий в бога с детских лет, старый комсомолец, он вдруг заинтересо- вался этим протопопом, сожженным на костре за упорство в вере. В книге, между прочим, было рассказано, как про- топоп возвращался из ссылки жена его вместе с ним волокла по льду их 10- машний скарб. Измученная всей жизнью, гонениями и этим тяжким перехолом по льду, она вдруг упала на лел и сказала, что дальше не может итти, нету сил ни- каких. «Доколи же мука сия, прото- поп?» - спросила она мужа. «До смер- ти. -, сказал протопоп. - До смерти, Марковна», … «Ну, тогда я еще потяну, поотопоп», - сказала жена и встала… Мещерякову так понравилась эта книга, что он каждому теперь говорил ней. «Вот этого немцы не понимают у нас. геворил он.- А это самое главное -- что если до смерти, то мы так потянем, что чертям страшно станет. Будет еще время, попомните меня, когла немпу покажется, что он уже нас за самое горло взял, что нам уже приходит последний час. И тут мы его так шарахнем со страшной сн- лой навеки, что только пыль и пепел от кого полетят. Другого выхода у нас нету… В июле немеп снова начал большое на- ступление. Анфиса Мешерякова, так и не уговорив мужа, уехала в Сибирь. Меще- ряков в июле стал передвигаться без костылей. Но передвигался мелленно, осторожно. С правой руки у него сняли повязки, но рука висела, как плеть. Ме- шеряков добился приема у знаменитого профессора. «Неужели же, - говорил он почти злобно, - наука и культура и техника настолько тихо шагают, что я должен быть безрукий?» Профессор ска- зал, что можно сделать еше одну опера- пию, но за успех он, чистосердечно го- воря, не ручается, Мещерякова спова резали, вытягивали ему какую-то жилу, что-то с чем-то сшивали. «Теперь, - сказал ему профес- сов посте операции. все зависит от вас. Нало упражнять руку, надо добиться движения кисти». Мещеряков сказал: «Есть добиться движения кисти». Он нянчил свою руку, как куклу, и впере- межку с военными книгами читал меди- пинекие. Все. что имеет отношение к первам остро интересовало его. Нако- нец на правой руке начали действовать пальцы.



Передайте ему тогда, пожалуйста, что звошил капитан Мещеряков. Василий, мол. Иванович Мещеряков. Словом, Меще- ряков Василий… Из Иркутска, с бывшей Азнинской улицы. Он сразу узнает. Или скажите просто: мол, Васька Мещеряков. Вот так, будьте добрые… В Сибири уже выпал снег, собирался мороз. Мещеряков, как весь его батальоп, как вся дивизия, был экипирован по- зимнему. А тут, в Москве, все еще дер- жалась прохладная, влажная осень. хлопья снега таяли на-лету. И когда Мещеряков ранним утром с разрешения полковника отправился навестить земля- ков, ему было Жарко и оттого, ков, что на нем были треух, полушубок, до- бротные сибирские катанки, и оттого, что сбылась его мечта и он приехал в Москву,

- Да ладно, - сказал Мешеряков, - я не обижаюсьи так, без ордена. не забуду һузнецкстрой … Виктор Павлович Малышев, когда строили Кузнецкий металлургический за- вод, был уже инженером. Не таким цзве- стным, как сейчас, но с правами и с опытом, небольшим, но все-таки сушест- венпым. Он успел уже поучиться в Том- ском институте после того, как ушел из иннокентъевских мастерских, гле работал в юности, в комсомольские годы, вместе с Мещеряковым. Он побывал после Том- ска на юге. Поработал на металлургиче- ских заводах, дважды езлил в Америку. На Кузнецкстров Мешеряков, можно сказать. работал у вего. Мешеряков был бригадиром на домне. A домны эти строились в необжитых местах, по сосед- ству с тайгой. Иностранцы смеялись, чи- тая о п о плане большевиков в рекорлные с ки перестровть страну, полудикую, белную. лишенную совершенных механизмов. И даже согласившись за большие деньги консультировать строительство сибирского гиганта, они продолжали смеяться и тут, на Бузнецкстрое. Они сли отборное масло и пили коньяк с лимоном. когда вся страна потуже подтягивала пояса. Им от- давали самое лучшее, лишь бы они кон- сультировали, и мы старались не заме- чать, когда они смеялись. Особенно их смешили паши краткие сроки и высокие ктемпы, выше заграпичных. Иностранцы говорили, что мост на домну, на колош- ник можно поднять только за два месяца, ну, от силы за полтора - это будут, мол, тоже высокие темпы, очень высокие. А рапьше нельзя. Даже смешно думать - раньше… Виктор Павлович решил полнять ност за сорок часов. Он пришел вечером в об- щежитие к Мещерякову, «Надо, Вася, сле- лать это, - говорил он, как когда-то в ту страшную туманную ночь им говорил Балахонов. - Падо комсомольцев подо- брать, об яснить им без шума, что к чему. И давайте подымем. Надо пример показать. Обязательно надо…» льдинНепросто ато сомольцы пачинали стаиеко. Ком- живали. Боялись оскандалиться, про- раслыть трепачами. Молчком присматрива- лись, примеряли, прикидывали. Наконец, брались скопом. И поднимали. И. не слу- шая льстивых комплиментов, пробирались дальше. карабкались выше, на высоты мировой техники. По ночам после тяж- кой работы изучали без учигеля иностран- ный язык, читали заграничные техниче- ские атласы, всеми средствами, всеми сп- на-лами старалчсь проникнуть в заморский секрет. Дожи сменял мороз, дули злые вет- ры. А надо было клепать колошник дом- ны. стоять на самом верху, на самом пронзительном ветру. Нало было клепать зень и ночь. Нало было торопиться, что- бы выполнить жесткий план, чтобы по- скорее завоевать независимость, стать богаче и крепче и сильнее. Олнако что делать, если в дьявольский мороз пехва- тает валенок и рукавип. мороз все крепнет и звереет, и кожа пальцев пристывает к металлу? Будут. говорят, рукавицы завтра, может, даже после- завтра. Но ждать нельзя, нало клепать домну. Нельзя остановиться ни нз день, ни на час. А кое-кто лаже из очень крепких уже не выдерживает. жалуется, вспоминает всех богов и матерей… Вася, - говорил в таких случаях Виктор Павлович. Надо комсомольнев

Мещеряков это видел, понимал. На за- пасных путях у вокзала стоял его эше- лон, ожидавший назначения. Но все-таки чувство тревоги, охватившее весь город, полностью не доходило до Мещерякова. Он

В августе правой рукой он написал письмо жене и детям, в котором извещал их. что опять уезжает на фронт, и пись- мо заканчивал неожиланно самолельными веселыми стихами: «Шлю вам пламенный привет и желаю жить сто лет». Земляки устроили ему проводы. По-сибирски лихо выпили в послелний вечер. И только вто-то с сожалением заметил, что Меше- как мечтал всю жизнь. Москву. Даже в театрах не побывал. «Побываю еще». сказал Мешеряков. Потом, помолчав, 10- бавил с чуть заметной грустью: «А если не побываю, ну что ж делать, значит не вышло. Кто-нибудь другой побывает. И может, кто-нибудь вспомнит, что был такой вечный комсомолен о,быт ряков. Волку пил. табак курил. В карты не играл и за женщинахн не ухаживал, потому что работа не позволяла и жены своей боялся, А так все у него было в порялке. И жил по правилу - или грудь в крестах или голова в кустах…» Воевал он под Воронежем в под Сталинградом и в самом Сталинграде. Воевал, должно быть, не плохо, если был представлен к пятому ордену. А недавно, совсем нелавно, на этих длях, получилось известие, что он убит… 

смотрел на первые баррикады из мешков левую сторону не перешел. Все остались на правой. с песком, на дома, на трамвай, на небо, вдруг снова поголубевшес. Нет, не может граг притти сюда, «Не имеет полного права»,подумал Мещеряков. Он вошел в почтамт, кутил десять открыток и все их тут же быстро исписал крупным почер- ком, каждую начиная почти с одних и тех же слов: «Москва, 18 октября 1941 г. Здравствуйте, дорогие земляки! Я нахожусь пока что в городе Москве. несь пока что все в полном порядке. Погода слишком теплая. Но в общем все благополучно…». На почтамте к нему подоет стаи вежливо осведомился, где выдают такую добротпую форму, в каких, собственно говоря, частях, узнал, что перед вим сибиряк-пехотинец, похвалил сибиряков, знакомых по прошлой войне, пожал ему руку и сказал на прощанье: «Ну что же, втаком случае - привет вам и поклон. Оноиряки - народ ужасный для немпа. между прочим, все тоже наши - рус- ские». Мещеряков ничего ему не сказал, вернее, не нашел, что сказать, только поклонился так же вежливо, как старичок ему, и самодовольно подумал: «Уважают даже в Москве». Он уверенно пошел те- перь в наркомат, к земляку. В наркомате с лестницы вспотевшие рабочие волокли какие-то тяжелые тюки. тут же суетился худенький моло- дой человек. Мещеряков спросил его, как пройти к наркому. Молодой человек сказал, что сначала надо взять пропуск, потом записаться где-то, а кроме того, нало иметь в виду, сейчао такое времл, что нарком, пожалуй, не сможет… Васька! - вдруг крикнул человек сверху. Мещеряков поднял голову. Навстречу ему о лестницы катился, как шар, сгромный мужчина. Миша, Михайло Евтихич! ска- гал Мещеряков. Правильно. сказал нарком, об- нимая его. - Миша. Правильно. Пом- нешь меня? - Нv. как же. - смутился Мешеря- ков. - У нас, в Иркутске, тебя все пом- нят. Мы даже гордимся вами у нас, в Иркутске. Все-таки наш земляк… Нарком потащил его к себе наверх, в кабинет. Прием оказался болес сердеч- ным, чем мог рассчитывать Мещеряков. И жо знает, может быть, самое время, су- Мешерякову тогда шел шестнаднатый гол. Выл он паренек уже рослый, замет- ный. Выдали ему в ЧОН е. в бывшем кадетском корпусе, японский карабин, двадцать патронов и гранату, показали, как надо обращаться с оружием, и велели вечером в семь часов приходить на берег к лесопилке. Он пришел, встревоженный и счстливый, что доверили ему такое дело, и присел к костру. что трещал в тумане у самой реки, грозившей выйти из берегов под напором гигантских затопить всю вселенную. Зябли руки у Васьки Мещерякова, и горела душа от нетерпения и от тайны, что вот-вот кроется перед ним, от страшной сказоч- ной тайны. Но раскрылась тайна просто и быстро. Ивился Иннокентий Петрович Балахонов, командир ЧОН а, и сказал, что ему нуж- ны охотники-комсомольны, которые мо- гут, как Инсус Храстос, по «живому льду» ходить или в крайнем случае -- по воде, Васька вызвался сейчас же. И еще шлось комсомольцев сорок. «Вам необхо- димо навсегда показывать пример, ска- зал строго Балахонов, - Может, кто и завязист в льдинах. одним словом. погиб- нет нечаянно. Может, многие погибнут. Но все равно надо слелать дело. Надо упредить генерала и, пока он сюла не пошел, пока река не застыла, перебрать- ся тихонько через живой лед и подорвать ему главные пружины. У него, у гене- рала, народ там сборный. большин- стве даже не русские соллаты имеются. И сам он, судя по фамилии, не сильно русский. вы все-таки комсомольпы и сибиряки. Поэтому, я думаю, советская власть насчет вас может быть уверен- ная. правильно говорю?» И пошли комсомольцы с динамитом под водительством своего секретаря через су- масшедшую реку, сквозь туман и рев, и прохот колоссальных льдин, черепрыгивая



…Я в тот же день, как узнал об этом, случайно прочитал у одного совре- менного писателя в повести странную фразу. Герой его сочинения говорит, что воюют только живые. что мертвые, мол, выходят из войны. называлаНеправла это. Величие войны, которую ведет наш народ. состоит еще и в том, что в ней участвуют вместе с нами и наши мертвые. По дорогам войны вместе с пами идут и наши предки. Опыт лучших людей народа нашего, вера их, непримири- мость в вере всю жизнь вели Василия Ме- щерякова. И опыт его жизни, негасимый огонь души его, вся сила всеобщего наше- го опыта и веры поведут нас дальше на полный разгром мещански-жалной, по- грабительски недальновидной и мелочно- завистливой Германии. Ибо другого вы- хола нет. Ибо, кроме нас. победить не- кому. Ибо вовеки неистребимы люди, на- селяющие нашу землю, и непокорима земля, породившая наших людей… Москва, Ноябрь. 1942.

Натянув полушубок и поправляя рем- ни, оп стоял вешалки, плечистый, пол- тянутый, возбужденный. и озорство. све- тавшееся в его глазах. передавалось. как ток. его землякам. Прошел час после того, как они встре- тились. Нарком посмотрел на часы и ездохнул. Скоро ему нало было снова ра- ботать. Поспать ему так и не улалось. Но он чувствовал себя ботрес и тверже, чем час назад. Может, ато воспоминание о молодости взбодрило его и заставило забыть на минуту об опасности или самал опасность, как в юности. взгорячила кровь. Может, Васька, правда, гориг в нас какой-то огонь. А.



«КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА» 21 ноября 1942 г. 3 стр.