екаго. Такъ что музей ее носитъ на себѣ характера кабинета любителя, но, по своимъ фотографіямъ, имѣетъ онъ значеніе историческаго музея, какихъ у насъ никогда не бывало. Конечпо это исторія въ фотографіяхъ, но что же дѣ
лать, если нельзя иначе. Пускай музей расширяется въ
этомъ отношеніи, и, по нашему мнѣнію, это составляетъ, единственный п въ тоже время прекрасный исходъ для него. Пускай хоть въ хорошихъ фотографическихъ снимкахъ пріоб
рѣтетъ онъ то значеніе, которое имѣетъ для исторіи италіянскихъ школъ музей degli Ufficii во Флоренціи, и для нѣмецкихъ—музей въ Мюнхенѣ. Посредствомъ фотографій можетъ быть достигается еще большая историческая послѣдовательность, чѣмъ та, кото
рая достигается во Флоренціи и Мюнхенѣ посредствомъ картинъ. Конечно, многаго не можетъ передать фотографія, во все же передастъ оиа измѣненіе идеала въ типѣ и въ композиціи. Вся
кому извѣстно огромное значеніе исторіи въ дѣлѣ искусства;
безъ нея нѣтъ возможности оцѣнить по достоинству ни одного художника; безъ нея всё старое мертво для насъ, потому что безъ нея трудно отрѣшиться отъ того времени, въ которое живётъ, а въ работахъ старыхъ художниковъ такъ много не
сообразностей и недостатковъ, свойственныхъ не имъ личпо, а тому времени, въ которое они жили, что, при первомъ взглядѣ,
эти нед<}статки, теперь отжившіе уже свое’ время, поражаютъ зрителя до того, что онъ не видитъ и истинно превосходнаго.
Единственно въ этомъ заключается причина той холодности или того уваженія только по рутинѣ, а не подсознанію, которое выказывается такъ часто къ Рафаэлю, къ Перуджипо, къ Ле
онардо ди Кйвчи и еще болѣе къ другимъ, менѣе ихъ извѣстнымъ.
Въ цѣломъ едвали не каждый изъ новѣйшихъ художниковъ правильнѣе, ближе къ жизни, чѣмъ древніе мастери, но ви одинъ, конечно, не возвысился до силы и энергіи Микель-Анджело, до нѣжнѣйшихъ оттѣнковъ внутреннихъ душевныхъ движеній, вы
казывающихся въ работахъ Леонардо, до граціи Корреджіо, до страданія въ головахъ хоть Моралеса еі сГіѵіпо. Чтобъ вполнѣ насладиться только этими сторонами, надо видѣть много древнихъ произведеній и пріучить, такъ сказать, свой глазъ къ ихъ недо
статкамъ, къ плохой воздушной перспективѣ, къ симметричности сочиненія и. т. п., и тогда только выступятъ во всей красотѣ великія, вѣчныя достоинства, принадлежащія уже не времени, а лично художвикамъ. Да, наконецъ, для оцѣнки извѣстваго лица, какъ дѣятеля, нѣтъ нужды въ томъ, что мало вѣчныхъ досто
инствъ въ его произведеніяхъ. Для этой оцѣнки важны не столько достоинства, сколько тотъ шагъ, который сдѣлало лицё къ раз
витію вообще. Чѣмъ больше шагъ, тѣмъ больше и славы. Чѣмъ больше шагъ перваго, тѣмъ меньше шаговъ для остальныхъ, тѣмъ менѣе для нвхъ и славы. То есть абсолютная оцѣнка
какого-бы то ни было дѣятеля, безъ исторіи, немыслима. Въ прежнее время мало сознавали эти, теперь всѣмъ извѣстныя Истины, мало звали и исторію, и потому-то такъ легкой вполнѣ добросовѣстно, въ тоже время, производили въ Шекспиры, Рафаэли и Рубенсы тѣхъ, которые, наметавшись въ техникѣ, повто
ряли только одни зады, скорѣе отступая, чѣмъ подаваясь впередъ въ общемъ развитіи какого бы то па было искусства. При зна
комствѣ съ исторіей по памятникамъ, такая легкомысленная * оцѣнка дѣлается болѣе рѣдкой, дѣлается не общимъ правиломъ, а исключеніемъ.
Вотъ по этимъ то причинамъ мы сочувствуемъ стремленію московскаго музея, и если будутъ постоянно размножаться его фотографическія коллекціи, то зизчепіе его будетъ полезно и для публики, а въ особенности для художниковъ. Фотографія сама по себѣ пе входитъ въ область искусства, но очень удобна для передача рисунка и композиціи художественныхъ произ
веденій. Изученіе исторія художества по памятникамъ важно и для пониманія нашего искусства. Иностранное движевіе, начиная
съ Петра I, такъ сильно отражалось па пашемъ искусствѣ, что безъ знанія этого иностраннаго окончательно непонятно и наше. Мы мало создавали въ сферѣ искусства, да врядъ-ли и созда
вали что-иибудь, а принимали готоваго очень много, достигая въ этомъ готовомъ прекрасныхъ результатовъ.
Между фотографіями музея встрѣчаются имева Джотто, Мазаччо и другихъ, оестолько великихъ художниковъ, сколько великихъ двигателей въ сферѣ искусства. Тамъ есть очень хо
рошіе снимки съ погибающихъ и необыкповенво интересныхъ, по самому сочиненію, фресковъ Орканья на извѣстномъ кладбищѣ Кампо-Саито въ Пизѣ; есть снимки съ Мурильо, Рафаэля,
Тоціяна, «Дронардо ди Винчи и многихъ другихъ. Вездѣ къ томуже объясненія съ краткой біографіей художниковъ, въ которой высказано ихъ историческое зваченіе. Однимъ словомъ всё хорошо. Надо сознаться, что музей дѣлаетъ всё, что можетъ.
Правда, ее всѣ надписи обошлись безъ нѣкоторой наивности, да это не много мѣшаетъ дѣлу. Такъ напр., при объясненіи «Чудесной ловли», надпись, между прочимъ, говоритъ: «Св. Петръ, въ ужасѣ припадая къ божественнымъ колѣнямъ лицомъ и всѣмъ тѣломъ, какъ бы произноситъ слова: Изыди отъ меня, яко мужъ грѣшенъ есмь, Господи; Спаситель и видомъ, и дви
женіемъ руки внушаетъ Петру вѣру, какъ бы говоря: Не бойся,
отпынѣ будеши человѣковъ ловя». Положимъ, что толкователь увлекся самъ изображеніемъ, но мы не думаемъ, чтобъ подобныя толкованія съ разными предположеніями и какъ-бы могли быть полезны. Если бы искусство имѣло внѣ себя постороннія цѣли, еслибъ назначеніемъ его не было только развитіе чувства прекрасиаго, которое, въ свою очередь, вліяетъ на совершенство
ваніе цѣлаго человѣка, тогда бы, пожалуй, такія объясненія, какъ будто-бы стремящіяся догматически къ развитію религіознаго чувства, былц-бы кстати; во область искусства не та; ооо пе средство къ чему бы то ни было, оно ее орудіе къ пахавію какой бы то ни было почвы. Искусство всегда служитъ жизни;
но насильно заставлять его исполнять эту службу въ извѣстномъ направленіи врядъ ли хорошо. Тутъ ужъ произволъ объяснптеля,
а въ свободномъ искусствѣ должно быть и свободное понимапіе для каждаго зрителя. Можно много надѣлать произвольныхъ объ
ясненій, и этимъ связать свободное поипмавіе зрителя, т.-е.
связать его свободное развитіе. Да в, наконецъ, какъ бы ни было прекрасно лирическое мѣсто, ово всегда задерживаетъ собствен
ное разумѣніе, которое одно только и служитъ къ развитію. Гдѣ авторитетное восхищеніе*, тамъ одно поклоненіе и пѣтъ собствен
наго взгляда у всякаго, кто пе привыкъ обращаться за панибрата съ авторитетными восторгами. Объясняй сюжетъ, технику, ея трудности и—довольно. Давно ужъ пора отказаться отъ пре
тензіи понимать даже и рѣчи лицъ, дѣйствующихъ въ картинѣ. Если художники благоразумно отказались отъ тѣхъ лентъ, ко
торыя, въ древпихъ работахъ, выходили изо рта разныхъ лицъ, отъ тѣхъ лентъ, на которыхъ были написаны фразы этихъ лицъ, то ужъ подавно пора отказаться объясвателямъ отъ подобныхъ же лентъ въ ихъ объясненіяхъ, впрочемъ, мы полагаемъ, что эта фраза попала въ объясненіе единственно по увлеченію, а не съ какою либо постороннею цѣлью.
Кромѣ собранія фотографій съ картонъ и фресковъ, въ московскомъ музеѣ есть довольно фотографій со зданій разныхъ стилей. Если собраніе это пополнится, если будетъ ово распо
ложено систематически и если будутъ объяснительныя подписи, то можетъ составиться болѣе или менѣе полная исторія архитектуры въ снимкахъ, что было бы конечно прекрасно. Харак
теръ зданія, какъ нельзя лучше, высказываетъ духъ и циви
лизацію того времени, въ которое ово построено. Не менѣе ясно отражаютъ на себѣ одновременныя зданія экопомическое положеніе страны въ извѣстное время и отношенія разныхъ слоёвъ народа другъ къ другу, относительно богатства,
лать, если нельзя иначе. Пускай музей расширяется въ
этомъ отношеніи, и, по нашему мнѣнію, это составляетъ, единственный п въ тоже время прекрасный исходъ для него. Пускай хоть въ хорошихъ фотографическихъ снимкахъ пріоб
рѣтетъ онъ то значеніе, которое имѣетъ для исторіи италіянскихъ школъ музей degli Ufficii во Флоренціи, и для нѣмецкихъ—музей въ Мюнхенѣ. Посредствомъ фотографій можетъ быть достигается еще большая историческая послѣдовательность, чѣмъ та, кото
рая достигается во Флоренціи и Мюнхенѣ посредствомъ картинъ. Конечно, многаго не можетъ передать фотографія, во все же передастъ оиа измѣненіе идеала въ типѣ и въ композиціи. Вся
кому извѣстно огромное значеніе исторіи въ дѣлѣ искусства;
безъ нея нѣтъ возможности оцѣнить по достоинству ни одного художника; безъ нея всё старое мертво для насъ, потому что безъ нея трудно отрѣшиться отъ того времени, въ которое живётъ, а въ работахъ старыхъ художниковъ такъ много не
сообразностей и недостатковъ, свойственныхъ не имъ личпо, а тому времени, въ которое они жили, что, при первомъ взглядѣ,
эти нед<}статки, теперь отжившіе уже свое’ время, поражаютъ зрителя до того, что онъ не видитъ и истинно превосходнаго.
Единственно въ этомъ заключается причина той холодности или того уваженія только по рутинѣ, а не подсознанію, которое выказывается такъ часто къ Рафаэлю, къ Перуджипо, къ Ле
онардо ди Кйвчи и еще болѣе къ другимъ, менѣе ихъ извѣстнымъ.
Въ цѣломъ едвали не каждый изъ новѣйшихъ художниковъ правильнѣе, ближе къ жизни, чѣмъ древніе мастери, но ви одинъ, конечно, не возвысился до силы и энергіи Микель-Анджело, до нѣжнѣйшихъ оттѣнковъ внутреннихъ душевныхъ движеній, вы
казывающихся въ работахъ Леонардо, до граціи Корреджіо, до страданія въ головахъ хоть Моралеса еі сГіѵіпо. Чтобъ вполнѣ насладиться только этими сторонами, надо видѣть много древнихъ произведеній и пріучить, такъ сказать, свой глазъ къ ихъ недо
статкамъ, къ плохой воздушной перспективѣ, къ симметричности сочиненія и. т. п., и тогда только выступятъ во всей красотѣ великія, вѣчныя достоинства, принадлежащія уже не времени, а лично художвикамъ. Да, наконецъ, для оцѣнки извѣстваго лица, какъ дѣятеля, нѣтъ нужды въ томъ, что мало вѣчныхъ досто
инствъ въ его произведеніяхъ. Для этой оцѣнки важны не столько достоинства, сколько тотъ шагъ, который сдѣлало лицё къ раз
витію вообще. Чѣмъ больше шагъ, тѣмъ больше и славы. Чѣмъ больше шагъ перваго, тѣмъ меньше шаговъ для остальныхъ, тѣмъ менѣе для нвхъ и славы. То есть абсолютная оцѣнка
какого-бы то ни было дѣятеля, безъ исторіи, немыслима. Въ прежнее время мало сознавали эти, теперь всѣмъ извѣстныя Истины, мало звали и исторію, и потому-то такъ легкой вполнѣ добросовѣстно, въ тоже время, производили въ Шекспиры, Рафаэли и Рубенсы тѣхъ, которые, наметавшись въ техникѣ, повто
ряли только одни зады, скорѣе отступая, чѣмъ подаваясь впередъ въ общемъ развитіи какого бы то па было искусства. При зна
комствѣ съ исторіей по памятникамъ, такая легкомысленная * оцѣнка дѣлается болѣе рѣдкой, дѣлается не общимъ правиломъ, а исключеніемъ.
Вотъ по этимъ то причинамъ мы сочувствуемъ стремленію московскаго музея, и если будутъ постоянно размножаться его фотографическія коллекціи, то зизчепіе его будетъ полезно и для публики, а въ особенности для художниковъ. Фотографія сама по себѣ пе входитъ въ область искусства, но очень удобна для передача рисунка и композиціи художественныхъ произ
веденій. Изученіе исторія художества по памятникамъ важно и для пониманія нашего искусства. Иностранное движевіе, начиная
съ Петра I, такъ сильно отражалось па пашемъ искусствѣ, что безъ знанія этого иностраннаго окончательно непонятно и наше. Мы мало создавали въ сферѣ искусства, да врядъ-ли и созда
вали что-иибудь, а принимали готоваго очень много, достигая въ этомъ готовомъ прекрасныхъ результатовъ.
Между фотографіями музея встрѣчаются имева Джотто, Мазаччо и другихъ, оестолько великихъ художниковъ, сколько великихъ двигателей въ сферѣ искусства. Тамъ есть очень хо
рошіе снимки съ погибающихъ и необыкповенво интересныхъ, по самому сочиненію, фресковъ Орканья на извѣстномъ кладбищѣ Кампо-Саито въ Пизѣ; есть снимки съ Мурильо, Рафаэля,
Тоціяна, «Дронардо ди Винчи и многихъ другихъ. Вездѣ къ томуже объясненія съ краткой біографіей художниковъ, въ которой высказано ихъ историческое зваченіе. Однимъ словомъ всё хорошо. Надо сознаться, что музей дѣлаетъ всё, что можетъ.
Правда, ее всѣ надписи обошлись безъ нѣкоторой наивности, да это не много мѣшаетъ дѣлу. Такъ напр., при объясненіи «Чудесной ловли», надпись, между прочимъ, говоритъ: «Св. Петръ, въ ужасѣ припадая къ божественнымъ колѣнямъ лицомъ и всѣмъ тѣломъ, какъ бы произноситъ слова: Изыди отъ меня, яко мужъ грѣшенъ есмь, Господи; Спаситель и видомъ, и дви
женіемъ руки внушаетъ Петру вѣру, какъ бы говоря: Не бойся,
отпынѣ будеши человѣковъ ловя». Положимъ, что толкователь увлекся самъ изображеніемъ, но мы не думаемъ, чтобъ подобныя толкованія съ разными предположеніями и какъ-бы могли быть полезны. Если бы искусство имѣло внѣ себя постороннія цѣли, еслибъ назначеніемъ его не было только развитіе чувства прекрасиаго, которое, въ свою очередь, вліяетъ на совершенство
ваніе цѣлаго человѣка, тогда бы, пожалуй, такія объясненія, какъ будто-бы стремящіяся догматически къ развитію религіознаго чувства, былц-бы кстати; во область искусства не та; ооо пе средство къ чему бы то ни было, оно ее орудіе къ пахавію какой бы то ни было почвы. Искусство всегда служитъ жизни;
но насильно заставлять его исполнять эту службу въ извѣстномъ направленіи врядъ ли хорошо. Тутъ ужъ произволъ объяснптеля,
а въ свободномъ искусствѣ должно быть и свободное понимапіе для каждаго зрителя. Можно много надѣлать произвольныхъ объ
ясненій, и этимъ связать свободное поипмавіе зрителя, т.-е.
связать его свободное развитіе. Да в, наконецъ, какъ бы ни было прекрасно лирическое мѣсто, ово всегда задерживаетъ собствен
ное разумѣніе, которое одно только и служитъ къ развитію. Гдѣ авторитетное восхищеніе*, тамъ одно поклоненіе и пѣтъ собствен
наго взгляда у всякаго, кто пе привыкъ обращаться за панибрата съ авторитетными восторгами. Объясняй сюжетъ, технику, ея трудности и—довольно. Давно ужъ пора отказаться отъ пре
тензіи понимать даже и рѣчи лицъ, дѣйствующихъ въ картинѣ. Если художники благоразумно отказались отъ тѣхъ лентъ, ко
торыя, въ древпихъ работахъ, выходили изо рта разныхъ лицъ, отъ тѣхъ лентъ, на которыхъ были написаны фразы этихъ лицъ, то ужъ подавно пора отказаться объясвателямъ отъ подобныхъ же лентъ въ ихъ объясненіяхъ, впрочемъ, мы полагаемъ, что эта фраза попала въ объясненіе единственно по увлеченію, а не съ какою либо постороннею цѣлью.
Кромѣ собранія фотографій съ картонъ и фресковъ, въ московскомъ музеѣ есть довольно фотографій со зданій разныхъ стилей. Если собраніе это пополнится, если будетъ ово распо
ложено систематически и если будутъ объяснительныя подписи, то можетъ составиться болѣе или менѣе полная исторія архитектуры въ снимкахъ, что было бы конечно прекрасно. Харак
теръ зданія, какъ нельзя лучше, высказываетъ духъ и циви
лизацію того времени, въ которое ово построено. Не менѣе ясно отражаютъ на себѣ одновременныя зданія экопомическое положеніе страны въ извѣстное время и отношенія разныхъ слоёвъ народа другъ къ другу, относительно богатства,