РУССКІЙ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ листокъ.

№ 29. 10Г0 ОКТЯБРЯ. 1862 ГОДА.

В. Г. БҌЛИНСКІЙ.

Виссаріонъ Григорьевичъ Бѣлинскій родился въ 1811 году. Отецъ его, родомъ изъ Польши, или западныхъ губерній, былъ чембарскій уѣздный штабъ-лекарь и неимѣлъ рѣшительно никакого состоянія. Несмотря на званіе доктора, онъ былъ грубый и перазвптый человѣкъ, и принадлежалъ къ той пошлой уѣздной средѣ, гдѣ такую важную роль играетъ грязпое взяточничество, пьянство и мелкія дрязги. Въ этомъ то обществѣ про
вёлъ Бѣлинскій первые годы своей жизни, и такъ какъ оно предъ нимъ не стѣснялось и безъ церемоніи совершало свои циническія оргіи, оживляя нхъ разсказами о своихъ мелкихъ
продѣлкахъ и взяточничествѣ, то въ неиспорченномъ мальчикѣ эта смрадная среда, съ отвратительными сценами, съ дѣтства возбудила ненависть къ обскурантизму и ко всякой неправдѣ, въ чёмъ бы п подъ какими бы формами она не проявлялась. Оттого-то его убѣжденія перешли въ его плоть и кровь, слились съ его жизнью. Сфера, въ которой онъ началъ дышать, горе,
нужда,—всё это объясняетъ намъ отчего его произведенія были такъ жёлчны и злы, отчего съ языка его срывались гром
кія проклятія. По собственному сознанію Бѣлинскаго, онъ не вынесъ изъ своей семьи пи одного отраднаго воспоминанія. Какъ-то, однажды, когда ему было 10 или 11,лѣтъ, отецъ его, возвратясь съ одной попойки, сталъ бранить сына безъ
всякаго повода. Ребёнокъ началъ оправдываться. Взбѣшённый отецъ ударилъ его и повалилъ на землю. Мальчикъ всталъ пе
ресозданнымъ; оскорбленіе и несправедливость сразу порвали въ нёмъ всѣ чувства родства, и онъ до самой кончины своей при
ходилъ въ негодованіе отъ необузданнаго семейнаго деспотизма(*).
Въ концѣ 1823 года Бѣлинскій былъ отданъ отцбмъ въ чембарское уѣздвое училище. И. II. Лажечниковъ, ревизовавшій тогда это училище, сообщаетъ, въ своихъ неизданныхъ запи
скахъ^*), слѣдующія любопытныя извѣстія о первоначальномъ образованіи будущаго знаменитаго критика: «Во время дѣлаемаго мною экзамена, выступилъ передо мною, между прочими уче
никами, мальчикъ лѣтъ 12, котораго наружность, съ перваго взгляда, привлекла моё вниманіе. Лобъ его былъ прекрасно раз
витъ, въ глазахъ свѣтился разумъ не по лѣтамъ: худенькій и маленькій, онъ, между тѣмъ, на лицё, казался старѣе, чѣмъ по
казывалъ его ростъ. Смотрѣлъ онъ очень серьёзно. Такимъ вообразилъ бы я себѣ учёнаго доктора, между позднѣйшими нашими потомками, когда, по предсказанію науки, измельчаетъ родъ человѣческій. На всѣ дѣлаемые ему вопросы онъ отвѣчалъ такъ скоро, легко, съ такою увѣренностію, будто налеталъ па
пихъ, какъ ястребъ на свою добычу (отчего я тутъ же назвалъ его ястребкомъ), ц отвѣчалъ большею частію своими словами, прибавляя ими то, чего пе было даже въ казённомъ руковод
ствѣ. Доказательство, что онъ читалъ и книги, не положенныя
въ классахъ. Я особепно занялся имъ, бросался съ нимъ отъ одного предмета къ другому, связывая ихъ непрерывною цѣпью,
(*) См. It. Г. Бѣлинскій. Біографическій очеркъ Д. Свіяж
скаго; Спб., 1860, стр. 4 и 5.
(* ) Отрывокъ изъ этихъ записокъ помѣщенъ въ Московскомъ
Вѣстнпкѣ 1859 года, № 17.
и, признаюсь, старался сбить его...Мальчикъ вышелъ изъ труднаго испытанія съ торжествомъ. Это меня пріятно изумило, а также и то, что штатный смотритель (Авр. Грековъ) не конфузился, что его ученикъ говоритъ не слово въ слово по учебной книжкѣ. Напротивъ, лицё добраго и умнаго смотрителя сія
ло радостью, какъ будто онъ видѣлъ въ этомъ торжествѣ собственное своё. Я спросилъ его, кто этотъ мальчикъ.—«Виссаріонъ Бѣлинскій, сынъ здѣшняго уѣзднаго штабъ-лекаря», ска
залъ онъ мвѣ. Я поцѣловалъ Бѣлипскаго въ лобъ, съ душевною теплотой привѣтствовалъ его, тутъ же потребовалъ изъ продажной библіотеки какую-то книжечку, на заглавномъ листѣ кото
рой подписалъ: Виссаріону Бѣлинскому, за прекрасные успѣхи въ ученіи (или что-то подобное), отъ такого-то такому-то. Мальчикъ принялъ отъ меня книгу безъ особеннаго радостнаго увлеченія, какъ должную себѣ дань, безъ нпзкпхъ поклоновъ, которымъ учатъ бѣдняковъ съ малолѣтства. Какъ говорилъ смо
тритель, Бѣлинскій гулялъ часто одинъ, не былъ сообщителенъ съ товарищами по училищу, ие вмѣшивался въ нхъ игры и на
ходилъ особенное удовольствіе за книжками, которыя доставалъ, гдѣ только могъ».
Въ августѣ 1825 года Бѣлинскій перешёлъ въ пензевскую гимназію. Изъ вѣдомостей ея видно, что въ третьемъ классѣ онъ получилъ: изъ алгебры и геометріи—2, изъ исторіи, статистики и географія—і (въ то время высшій балъ), изъ латинскаго языка—2, изъ естественной исторіи—4, изъ рус
ской словесности и славянскаго языка—4, французскому и нѣмецкому языкамъ не учился. Въ январѣ 1829 года, въ вѣдомостяхъ показано, что за вехожденіе въ классъ не рекомендуется, въ февралѣ вычеркнутъ изъ списковъ и рукою директора озиачеио: за нехожденіе въ классъ. Изъ этой аттестаціи можно было бы вывести заключеніе, что Бѣливскій былъ лѣ
нивъ, но объясненіе такого нелестнаго отзыва вачальства мы находимъ въ слѣдующемъ интересномъ свидѣтельствѣ о знаме
нитомъ критикѣ его любимаго и уважаемаго имъ учителя—М. М. П-ва.
«Въ гимназіи, по возрасту ц возмужалости, Бѣлинскій во всѣхъ классахъ былъ старше многихъ сотоварищей. Наружвость его мало измѣнилась въ послѣдствіи: онъ и тогда былъ неу
клюжъ, угловатъ въ движеніяхъ. Неправильныя черты лица его, между хорошенькими личиками другихъ дѣтей, казались суро
выми и старыми. На вакаціи онъ ѣздилъ въ Чембаръ, но не помню, чтобы отецъ его пріѣзжалъ къ нему въ Пензу; не помню, чтобы кто-вибудь принималъ въ нёмъ участіе. Онъ ви
димо былъ безъ женскаго призора, носилъ платье кое-какое, иногда съ непочинениымн прорѣхами. Другой на его мѣстѣ смот
рѣлъ бы жалкимъ, заброшеннымъ мальчикомъ; а у него взглядъ и поступки были смѣлые, какъ бы говорившіе, что оиъ не нуждается ни въ чьей помощи, пи въ чьёмъ покровительствѣ. Таковъ оиъ былъ и послѣ, такимъ и пошёлъ въ могилу».
«... Впрочемъ, за-чѣмъ перечислять учителей? Нѣкоторые изъ нихъ были учёные люди, съ познаніями, да умъ Бѣлнвскаго-то мало выносилъ познаній изъ школьнаго ученія. Къ математикѣ онъ ие чувствовалъ никакой склонности, иностранные языки, географія, грамматика и всё, что передавалось по системѣ за
учиванія, не шли ему въ голову. Онъ не былъ отличнымъ ученикомъ и въ одномъ, которомъ-то классѣ просидѣлъ два года».