беспьера, играли человъческою жизнію. Но какъ ни мало заботились въ Парижь объ арестахъ и казняхъ на гильотинъ, все-таки принятіе военныхъ мъръ возбу- дило сильное волпеніе. Одеонъ былъ окруженъ; стража проникла во внутренность театра, и не прошло часа, какъ весь Парижъ уже зналъ, что актеры Національнаго театра, по приказаннію комитета благосостоянія, аресто- ваны. Кто изъ пихъ не былъ схваченъ въ театръ, того служители комитета брали изъ дому ночью, подъ проливнымъ дождемъ. Тюрьмы приняли въ себя этихъ несчастныхъ; половина Парижа пришла въ уныніе; ужасъ объялъ всъхъ актеровъ; каждый ожидалъ, что вотъ и до него дойдетъ очередь; зависть и злоба дъйство- вали вполнь свободно и художественное соперничество теперь легко оканчивалось на гильотинь. Тальмъ и вооб- ще актерамъ улицы Ришельё предстояла двойная забота, потому что, кромъ опасеній за самихъ себя, на нихъ ле- жало гнусное подозръніе, что они содъйствовали аресто- ванію ихъ товарищей, чтобы разъ навсегда освободиться отъ конкурренціи. Они знали, что они не виноваты ни въ чемъ и потому осмълились сдълать шагъ въ пользу своихъ заключенныхъ товарищей по искусству. Первый вступился за нихъ актерь Шанвиль. Прежде опъ былъ въ дружескихъ отношеніяхъ съ Колло д Эрбуа и поэтому ръшился просить его о пощадъ его товарищей. Прежній актеръ принялъ его ходатайство очень сердито. - Убирайся къ чорту!-воскликнулъ онъ ты и твои товарищи всь вы--противореволюціонеры. Я велю поло- вину всей Французской Комедіи казнить, а другую сошлю на галеры или въ ссылку. Огорченный Шанвиль удалился изъ Тюльери, гдъ коми- тетъ благосостоянія имълъ свои засъданія въ небольшихъ комнатахъ Людовика XVI, еще украшенныхъ зеркалами, позолотою и шелковыми матеріями. Актеры Національнаго театра могли считать себя погибшими, потому что въ то время тюрьма была преддверіемъ эшафота и ежедневно по улицамъ влачили новыя жертвы, а Колло д Эрбуа вельлъ какъ можно скоръе приготовить обвинительные акты и отослать ихъ настоящей гіеннъ въ человъческомъ образъ, Фукье Тенвилю, публичному обвинителю, при слъдую- щей запискъ: «Комитетъ благосостоянія посылаетъ вамъ, «гражданинъ, акты, относящіеся къ части бывшихъ «французскихъ актеровъ. Вы знаете, какъ знаетъ это «всякій патріотъ, въ какой высокой степени эти люди- «враги республики. Какъ только акты эти будутъ про- «смотръны, вы публично обвините эту труппу. Что же «касается до тъхъ, которые еще не арестованы, то мы «хотимъ подождать еще арестовывать заслуживающихъ «только ссылку до тъхъ поръ, пока будетъ постановленъ  «приговоръ о тъхъ, которые заслуживаютъ казни». Это была в ърная смерть. Судьи, ради собственной безо пасности, боялись въ то время противоръчить обвинитель- нымъ актамъ Фукье Тенвиля. Въ Парижь даже назначали уже день, въ который актеры и актрисы должны взойти для послъдняго зрълища на кровавую сцену. Но надъ несчастными актерами бодрствовалъ человъкъ смълый, мужественный до презрънія смертію. Этотъ чело-

въкъ былъ Лабюсьеръ, страстны любитель театра, тогда- шній секретарь комитета благосостоянія. Лабюсьеръ остолбенълъ отъ ужаса, когда къ нему въ руки попали эти обвинительные акты; онъ съ разу понялъ всю чрез- мърную опасность арестованныхъ. Къ этому ужасу при- соединилось еще сожальніе. Хорошенькія, милыя сестры Конта, всегда снабжавшія его билетами, прелестная Ланжъ, интересная Рокуръ, Флери, Дазенкуръ, Ларивъ и многіе другіе, неужели всй они должны кончить жизнь на эша- фоть? Эти люди, которые такъ нравились Лабюсьеру, ко- торыхъ игра доставляла одно изъ лучшихъ наслажденій нъкогда бъдному писцу, на представленіяхъ которыхъ онъ отдыхаль посль тяжкой работы, эти люди должны были проъхаться на тельгахъ посреди кровожаднаго народа, взойти на эшафотъ и наконецъ умереть подъ рукою палача! Нътъ, это невозможно, это ужасно! И Лабюсьеръ задумался. Бумаги, заключающія въ себъ доказательство, могутъ про- пасть - подумалъ онъ, -- главное - надо выиграть вре- мя! Эту задачу и поставилъ себъ Лабюсьеръ. Событія могли все измънить къ лучшему и ръшеніе революціоннаго судилища могло не состояться. Но какъ же постунить? Лабюсьеръ остался въ объденное время въ канцеляріи, въ шкафахъ которой лежали роковыя бумаги; по куда ихъ было дъть? Разорвать,-по могли отыскать лоску ки; сжечь, - но это также было опасно. Въ каждомъ слугъ родилось бы подозръніе, если бы Лабюсьеръ вельлъ лътомъ разложить огонь; а это было такое время, когда каждый доносилъ одинъ на другаго. Правда, онъ могъ взять эти акты съ собою домой и никто бы не сталъ подозръвать его, секретаря комитета благосостоянія; по куда дъвать ихъ и дома? Лабюсьеръ подумалъ нъсколько минутъ и наконецъ нашелъ средство уничтожить эти бумаги. 

Спасеніе актеровъ.

Какъ только наступиль часъ объда и всь, занимав- шіеся въ комитеть, удалились, Лабюсьеръ взлъзъ на лъстницу, приставленную къ шкапу съ актами, Онъ взялъ изъ него двъ большія связки съ актами ,обвиняющими арестованныхъ актеровъ, завернулъ эти связки въ бү- магу и вышелъ изъ Тюльери. - Не далеко отъ замка, изъ котораго онъ могъ выдти безпрепятственно, какъ селовъкъ, опоясанный трехцвътнымъ шарфомт, ему по- пался Дюгазонъ. Комикъ не посмълзаговорить съ Ла- бюсьеромъ и только привътствовалъ его глазами. Лабюсь- еръ пошелъ за Дюгазономъ и хотя они обагохраняли видъ, что не знаютъ другъ друга, но когда проходили одинъ мимо другаго, наскоро помънялись пӗсэлькими фразами. - Наши товарищи погибли?спросилъ Дюгазочъ. - - Нътъ еще, -отвъчалъ Лабюсьеръ.оя Кто же ихъ спасетъ? - Я. Вы? -Да, я надъюсь. Вспомните о вечерь 27-го марта 1789 г., я сказалъ вамъ: можетъ быть, когда нибудь