Hi POdERKT OP.
	И мы - группа делегатов 8 с‘езда „Бунда“ —стихийно
сливаемся с шумной толпой, становимся костью от кости
ее, плотью от плоти этого волнующегося моря людей...
Мы еле держимся на ногах от усталости, холод прони-
зывает, зуб на зуб не попадает. Но мы—несемся вместе
с живым человеческим потоком.
	— Что случилось?
	Мы знали, что в тот вечер состоялось заседание
петроградского совета, на котором Ленин должен был
выступить с докладом о мирных переговорах с Герма-
нией. Это выступление должно было быть одним из наи-
более значительных. После доклада предполагалось вы-
ступление Ленина и на рабочем собрании в. Невском
районе. Вот об этом-то и узнала народная масса и хлы-
нула туда со всех сторон. Лиц не видать было: одни
лишь снежные фигуры, кружившиеся вместе с снежным
вихрем и сливавшиеся с заснеженными зданиями в ноч-
ной темноте... Казалось, идет борьба между стихийной
народной массой и рассвирепевшей стихией природы.
Вот кто-то падает, за ним другой, раздается вдруг смех,
хриплый, звучащий, как вздох. А волны народные ста-
новятся все шире и шире — нет удержу, нет преграды
для них... Из гущи народной начинают плыть звуки „Ин-
тернационала“. Но гудящим ветром звуки эти разры-
ваются и звенящими осколками разносятся далеко вокруг
над фонарными столбами, над заснеженными зданиями,
за старыми памятниками... Эти отрывочные звуки под-
хватываются другими группами в разных отдаленных кон-
цах,—и свирепеющая вьюга не в силах одолеть мощные
звуки всеобщего пения...
	Вдруг все умолкает. Точно сверх‘естественная сила
останавливает движущиеся толпы народа посреди пути.
Вьюга завывает все сильней и сильней. И сквозь этот
неистовый вой раздается звонкий девичий голос:
	— „Ильич!“
	Молодая девушка-работница, обутая в солдатские са-
поги и мужской халат, смотрит на нас подозрительно и
с иронической усмешкой замечает:
	— Интеллигентики... буржуйчики... что, не ндравитсяг
Не привыкли-—ась?
	Из-под тряпья, которым окутана ее голова и почти
все лицо, поблескивают два суровых глаза. Сквозь стис-
нутые зубы она свистяще произносит:
	— Ильич должен чичас проехать, народ-то вот и ждет,
	Эта простая, короткая фраза раз‘ясняет все. Мы на-
чинаем понимать глубокую сущность происходящего...
	— „Ильич[“ — повторялось кругом сотнями уст, за-
глушая вьюгу; и в этом хоре хриплых голосов чувство-
вался народный экстаз...
	Сердце екнуло...
	Всего час назад на заседании с‘езда „Бунда“ Либер
изливал горечь своего сердца по поводу большевистского
переворота, называя Ленина „могильщиком революции“...
Делегаты’ шумно апплодировали ему. А когда один това-
рищ осмелился возразить Либеру, то его затюкали, не
давали говорить, не хотели слушать:
	— „Большевик“.
	А за ней вся людская масса потрясает воздух кри-
ками:
	— „Ильич!“
	И этого одного слова было достаточно, чтобы. он,
посрамленный, сошел с трибуны...
	Теперь мы стоим здесь, скованные холодом, заворо-
женные народной массой, которая с священным трепетом
	ждет не дождется этого самого „могильщика революции“. .
	Припоминаю так ясно слова умершего теперь тов.
Степы, пробывшего несколько лет в Америке и вернув-
шегося в Россию большевистски-настроенным:
	— Ну, кто имеет большее влияние на массу: „де-ма-
гог“ Ленин или строго „вы-дер-жан-ный“ марксист Ли-

бер?
Нам нечего было ему ответить.
	В самом деле: там, в светлом теплом зале клуба
петроградской еврейской буржуазии, где происходит с“езд
„Бунда“, люди занимаются мудрствованием лукавым и
на основании Маркса хотят доказать, что революция Ле-
нина — не есть революция...
	А здесь, под темным сводом декабрьского неба, в
ночной темноте, невзирая на свирепый мороз и вьюгу,
стоят заснеженные толпы народа — ободранные, обтре-
	панные, изголодавшиеся, чтобы еще разок взглянуть на
	своего вождя, послушать сго...
	Наша группа протискивается поближе к автомобилю,
ярко-освещенному своими передними электрическими фо-
нарями. Кто внутри — не видать. Но вот показывается
знакомая фигура. Я ее видел много лет назад в Женеве...
Та самая улыбка на устах, тот самый пронизывающий
острый взгляд, выдающиеся скулы. Только головной убор
другой: какая-то каракулевая шапченка с ветхих ‘времен,
да и пальто другое, облезлое, с узким каракулевым ворот-
ником, совсем неподходящим для петроградских морозов.
	)то был Ленин.
	Он показался мне чуть-чуть постаревшим.
Масса требует:
— Пусть Ильич говорит!
	А вьюга воет, кружится над толпой, заглушает чело-
веческие голоса. Но раздавшийся голос Ильича одоле-
	вает вьюгу. Сталью звучит зычный, громовой голос
Ильича...
	Что „Ильич“ говорит, я уже не слышу, ибо людская
волна, словно снежный ком, затерла меня, оттеснила и
отбросила куда-то в сторону от автомобиля. Только из-
далека несутся взрывы рукоплесканий—словно пулемет-
ная трескотня,—покрывающиеся протяжным тысячеголо-
chim ,,yp-pal“.
	..Когда я, совершенно окоченелый, возвратился в
общежитие для делегатов с‘езда „Бунда“, бывшее прежде
шведской больницей, было два часа ночи. Швейцар обще-
жития, обрусевший швед, высокий, статный старик с жел-
тым пергаментным лицом, пожаловался мне:
	— Вот вьюга какая! Кружит, как ад кромешный.
Ильич не мог даже своей речи закончить...
	Этот старик-швед, оказывается, тоже только что
вернулся с Невского проспекта...
	Нью-Порк.
	Кто же в действительности прав’ Мы, которые на-
шли благоволение в глазах еврейской петроградской бур-
 жуазии, или Ленин, который является пугалом для всех
‚этих. прежних заправил?
	Думал ли я тогда об этом, задавали ли себе этот
вопрос другие наши товарищи, —не знаю. Но что я от.
лично помню, это-то, что с того момента стали меня одо-
левать тяжкие сомнения насчет нашей правоты...
	Тов. Степа тут же вспоминает: „...когда до Киева
дошла весть о большевистском перевороте, то даже наш
_неподатливый Рафес воскликнул: „Октябрьская револю-
ция! Таковой она и войдет в историю“...
	„И вот— эта история совершается’ на наших. злазах..
Ясно, как на ладони“,