ДВОЖЕВТОР.
	№ 4 (50)
	Фот. В. (Савельева.
		 

   
		РАБОТЕ.
	НА КУЛЬТУРНОЙ
	За приготовлением стенной газеты.
	 
		В деревне-то вот красавица—Машка Бешеных—лицо
большое белое, румяное да круглое, а глазки. махонькие,
махонькие, аккуратненькие, да такие красивенькие глазки,
коса русая до поясницы и телом дородная, крепкая „не
ущипнешь“, а Куделька что ж — синьгавка, лупоглазая,
как удавка, и телом горлявая, а виски, как У „чиганки“—
дурнее Кудельки во всей деревне нет—уродка.

Да никто и не думает о Куделькиной красе, что ж о
ней думать-то— Куделька ведь в девках не ходила, в не-
вестах ей не быть, хоть и восемнадцать лет ей—никче-
мушка ведь Куделька-то, вроде как дурочка—либо кошка
в люльку сиганула к маленькой Акульке, либо телок в
темячко лизнул, не доглядела мать—вот и попритчилось.

В полдень Перекоп кишмя кишит народом--где уж
тут рыбкам малявкам плавать.

Стон стоит на Перекопе.

Камней-то ведь всего четыре, а баб с бельем напрется
со всего села—вот и лепятся на четырех камнях человек
двадцать.

Звонко цокают вальками, не подвертывайся—а как
не подвернуться ребятишкам, тут же ведь у бережка возле
маманьки держаться надо.

Цок, цок, цок—в двадцать вальков, и напоперек им
какая-нибудь бабенка в надсад орет:

— Аяей и говорю: ах ты такая сука чернонббая и
лахудре своему скажи, кобелю бесхвостому, так и скажи.

А другая ‘ребенка унимает—путается в ногах ползун,
орет во всю глотку.
	в сторонку, сядет, а иногда разденется, тихохонько в
речку войдет и тихонько так купается, чтобы Дуняшу
не растревожить.

Нырнет и вынырнет Куделька, а голова сухая — скаты-
вается вода с Куделькиной головы, как с гусиного пера.

Ни сама Куделька ни даже мать не вспомнит точно,
когда же это так спутались „виски на голове“ Кудельки
и уж должно быть давно это было—совсем не помнит
Куделька, когда же это ее Акулькой звали.

И такая погань на голове Кудельки—ни промыть, ни
расчесать, ни в косу заплести, так и торчат куделей спу-
танной—и даже вошь не водится, вот оказия.

Зимой-то в шерстяных чулках их видимо-невидимо,
а в голове ни одной.

Одно только и остается—остричь Кудельку, но уже
это даже и для Кудельки „страм“ последний.

Да что же может быть чуднее и зазорнее в деревне,
стриженой-то девки.

В деревне-то попробуй над девкой посмеяться: чуд-
ная, мол, ты какая, так она хоть бы и вовсе никуда была,
а с достоинством полным ответит:

— С чего ж бы это я чудная, кубысть я стриженая.

И не наляжет у отца с матерью рука остричь Ку-
дельку, за что же так срамить, позорить дитя родное—
и так уж бог убил.

Вот когда рано на заре Куделька на камушке сидит,
залюбоваться Куделькой можно, но только ни к чему вся

Куделькина непонятная краса.