№ 13 (59) ПРОЖЕ K T O P. А избенки будто отодвинулись от него. И деревен- ские собаки, раньше молчавшие, остервенело рвутся на чужого. И нет по всей деревне человека, который бы крикнул ему: „Ефрем, а ведь Алешка с парнями на тебя кол приготовил да нож“ Собака—и та норовит за ногу. Для. хозяина чужого человека скорей уронит. Только приехали из волости люди-—и в тот же день увезли Алешку, потому что был он дезертир и не хотел бороться против белых. Дал суд Ефрему год лагерей. Мозоли носить не привыкать,— обиду — тоже. Вся деревня показала на суде —- Алешка тихий был, пил мало, украл у него Ефрем KepeHKn, к бабе ревнуючи, заманил к себе и прирезал. Да, нет, пожалуй, и обиды не было у Ефрема. Коли нельзя чужой собаке бежать по колудинской деревне — чтож обижаться человеку. Спасибо — суд не строгий, спасибо за год. Копает раз канаву Ефрем, матросик рядом, за веселье излишнее страдающий в лагерях, рассказы морские гово- рит. Врет, наверное, все у него на земле хорошо проис- ходило. — Орленая,—говоришь: царская жизнь, значит, орлом произвола меченая окончилась. и все происходит вполне чудно и благополучно. — „И врет, сука, — подумал Ефрем.—У самого штаны голее тела, да и тощь... -- Ефрем Шигона!—кричат с пригорка. — Есты-— по-солдатски весело от матросского рас- сказа крикнул Ефрем. Качай до коменданта. Лопату-то брось, тяпа! Полгода, год ли, два ли воевали люди. Разве есть мера смерти. Говорим мы это к тому, что и Ефрем ездил в эшалонах от моря до моря, теряя мясо свое и кровь. И Алешка не мало вытерпел за свое щегольство, — только собрались они опять в Колудино. Ехал Ефрем к деревне, так будто не лошаденка его везла, а свое сердце Ворота не мог рукой,— ногой при- шлось распахнуть. Такова-то рана любовная, хуже воен- ной. А в пустой его избе ребенок, не узнающий отца, ревет. Скот мычит в загоне и жены нет. Пришла под вечер, растрепанная и пьяная. — Иоскольку. мировая сволочь и 6 .. — окружает за- щитников... — начал, было, Ефрем, но не вытерпел, поло- жил голову на стол и сказал со слезами: — Эх, и жизнь ты моя, и почто расклеилась? Дай, баба, самогону. — Солдаты едут с войны,— ответила баба:— весь са- могон в деревне выпит. Разве к Алешке сбегать? — Дай ты тогда воды холодной стакан — как мне ротный рассказывал в таком случае... - ответил Ефрем. Сидит у окна, на улицу смотрит и не может понять— откуда ему начать жизнь склеивать. А слышно — вой идет по деревне пьяный, гармошка стонет. Все ближе к его дому, и уже слышен голос затейли- вый, Алешкин: — Подать мне сюда Ефремку! Не смей мои трудовые копейки воровать! Бабы уже нет в избе. Уперся в печь дюжими своими плечами Ефрем, ска- зал только. — Нет, что ли, в моей избе стакана холодной воды? Все такой же в дверях лаковый Алешка. Фуражка на длиннейшем чубе теперь синяя— и синий же в руках кол. — Керенки тебе тащить, а? Ты думаешь —я забыл? Обра- довался. — Уйди, Алешка во избе- жание недоразумения, сказал хмуро Ефрем.— Я, как созна тельный, тебе говорю, нет ке- ренок больше, советские, наши трудовые деньги пошли... Махнул Алешка колом, сбрую на крюке задел, сорвал и зубами заскрипел. Голову вытянул к Ефрему. А утого на шестке, надо же прилипнуть к пальцам — кузне- цовский нож, Крепкий нож и ручка полированная. Клей лю- бил он им резать. Лошадь не удержала бы теперь его руки. Суд н. Oy Весь нож, до полирован- ной рукоятки всадил он в Алеш- кин череп. Вернулся в свою избу Ефрем. Баба в кути грехи выплакивает. Ребенка прячет за подол. Будто и не видал его прежде Ефрем. Котенок одноглазый, серый муху си- зую, жирную, осеннюю ловит. А подле стола паренек стоит Симошка, комсомолец. Усы вытягивает из голых губ. В руках такое нетерпение. Речь начал говорить, как говорил он на суде. Об‘ясняет Ефрему, как удалось им, молодым, керенских стариков’ на суде побить и до- биться пересмотра дела. ° Ефрем оглядывает опасливо в окно деревню, бай- струка к ноге прижал; пола не провалит малое дитя. Видит-—бежит по деревне чужая собака. Бежит спокойно, будто по своему двору. Остановилась, репей из хвоста выдрала зубами и спокойной рысцой дальше в печерский туман. А река по-прежнему ломит дерево и камень, нагордо, на пролом, И сказал Ефрем, но больше для себя тихо: — Вот ишь, ктой-то и без меня клеить умеет... что же, стружка... Суд над германскими фашистами. Подсудимые (слева направо)— Вольшт, Киндерман и Дитмар.