T ОР. № 18 (64) лись четкие лунные линейки, но внезапная лампа пога- сила их спокойную бдительность. Вдоль стен стояли мешки с продуктами, и Алина Яковлевна взялась за дело методично и с расстановкой: отсыпая из мешков сахар, изюм, муку и крупу, она тщательно подвешивала отсы- панное на весах; каждого продукта отсыпалось ровно по пяти фунтов; только белой муки Алина Яковлевна взяла полпуда; все это нужно было перетащить к себе в комнату и затем, в интимном разговоре, поставить в счет Александру Павлычу. Дойдя до битых кур, Axnua Яковлевна остановилась в раздумьи: с одной стороны, было крайне жалко отда- вать такие ценные и редкие вещи чумазым ребятишкам, которые „не оценят и не поймут“; с другой стороны, ре- бята знали, что „привезли курятину“, так что забирать из кладовой всю партию было бы просто глупо. Взвесив за и против, Алина Яковлевна отложила трех кур в сто- рону, а мешок, в котором оставалось штук пятнадцать, решила просто взять с со- бой. В сущности, курами об- IN ход кладовой был закончен, и Алина Яковлевна, собрав . a в руку маленькие мешки, я L&W повернулась взять лампу; но А [AS вздрогнула и ляпнула мешки об пол: прямо в дверях в длинной рубашке стояла Птичка. WP луна, прохлада и ночь, — Сарабов двигался уже вдоль извилин реки прямо к „Заречью“: всегда находил верное направление чутьем, нюхом, подсознанием: не один отряд Колчака клял, крыл во все кишки, кости, тряпки и гро- бовую доску тонкий сарабовский нюх. И вдруг — всплеск на лунной реке, где-то у берега, в камыше: рыба, должно-быть, крупная. Нет, не рыба: рыба нежней, серебристей плещется. Что же такое? Вот что-то смутное в водё мелькнуло; не русалка же, дери их чорт, хо-хо! В два прыжка Сарабов у озера: головенка торчит из воды, стуча зубами; глаза белками пялятся: чорт во- дяной, что-ли? — Эй, даешь вылезай! — Ба-ба-ба-баюсь,— тонкий стук зубов. — Чего боишься? Ты парнишка или девченка? Ку- паешься, что ли? — Неее! не... не купаюсь. — Так чего же в воду то залез? Даешь вылезай: застудишься! — А ты, дяинька, хто... дяинька хто? — Я? Я комиссар по утопленникам. Вылезай, неча трепаться! В мокрой рубашонке и портках вылез мальчонка; зубы стучат, лицо — черное с белыми пятнами. — Ну? Ты откуда? Чего в воду полез? — То-то- топиться по- лез,.. топиться. — Счего, дурашка? Пой- дешь со мнойР — Па-па-пайду. Я забо- ялси в воде-та... стра-ашно! — Топиться лезешь, а забоялся! Эх ты, горе луко- вое! Ну, марш рысью вперед! Показывай дорогу в коло- нию, в Заречье. — Я... дяинька, показать покажу... только я туда не пойду... — Чего так? — Убьют: сбежал я от- теда. — Значит, не больно хорошо там? Ну, ладно: авось не убьют! Я заступлюсь. Даешь рассказывай: чего сбежал? — Ты—что же это: под- сма -атривать, дрянь эда- кая? —зашипела Алина Яков- левна.— Ка-ак ты смела из спальни ночью удрать? Ах ты, мерзавка! Я в кладовую, нет ли воров, а она за заве- дующей следит?! Это же чорт знает!! — Да я, теинька Алина, вот ей-бо — ничего, — глотая слезы, зашептала Птичка.— Я — вот провалиться — толь- ко... только... Вы сами, те- инька Алина, приказали де- вочкам: как хто увидит дядю Сашу с теинькой Нютой,— так чтобы бежать, вам гово- рить... — Что? Что?! С тетень- кой Нютой? А где ты их видела? — По саду в обнимку гу- ляют... а я встала до-ветру... гроить, мальчик. Покажь, где’ в окно поглядела... потом е то— эпп! смотрю... вас в комнате ва- шей нетути .. Но Алина Яковлевна уже не слушала: шваркнув ключи об пол, она бросилась по коридору, скинула засов с двери и через террасу выскочила в сад. Птичка погля- дела на открытую кладовую, вытерла рукавом слезы, схватила из открытого мешка горсть изюму, сказала: „Смехатура!“ — и, подобрав рубашонку, побежала вслед за тетей Алиной. Ночные крики вообще звучат далеко; но крик Алины Яковлевны разнесся по. всем окрестностям, разрывая на части, будя, разоряя плавный разговор лунных лучей с деревьями, травами и кустами: — Ээээто что же такое? Ах вы, негодяй! Негодяй! Негодяй! Вырвать вам ваши парршивые кудри .. Белая Нюта метнулась в сторону, Александр Павлыч вздрогнул, схватил стальной рукой тонкую руку: — Молчать, — ann? — Нет! Не буду молчать! Натерпелась я! Настрада- лась я! Оой Пустите! Бо-о-ольно! Ооооой! С террасы — одна за другой — скатились белые фи- гурки; подходили, таясь за кустами; все больше и больше; все ближе и ближе, — Ну, нечего-нечего дурака строить, мальчик. Покажь, где спрятал. Не то—эпп! Но рассказывать не при- шлось: мягкую и сырую лунную тишину прорезал ост рый горевой женский крик; не крик даже, а вопль, мольба о помощи, спасении. — В колонии это... — шепнул мальчонка, остано- ВИВШИСЬ, — Ну, и что? Там, может, пожар? А ты стал! Бежим на помощь, — есть, заметано! Ну? Даешь, что ли? И мальченка почти весело согласился: — Даешь! Культура физиологическая. Алина Яковлевна внезапно проснулась и сразу опре- делила, что, вероятно, начнется продолжительный сердеч- ный припадок. Налив полрюмки валерьянки, Алина Яко- влевна размешала ее с ликером и залпом выпила. Сердце несколько успокоилось. Подумав, Алина Яковлевна по- вторила дозу, потом привернула лампу, взяла ее с собой и отправилась на другую сторону дома, в кладовую. В кладовой было сыровато, пахло мышами, тухлым сыром и лежалой мукой. Сквозь досчатые стены ложи-