мотивы и песни, все равно в одиночку ли, вдвоем, хором, в быту, на работе или
на улице. Десятки миллионов имеют еще гитары, мандолины, балалайки, гар-
мошки, граммофоны. Кроме того под музыку танцуют, очень часто слушают ее
в кино, в пивной, на улице, в концерте. Естественно, конечно, что есть целая
армия людей—композиторов, певцов, издателей, поэтов, организаторов-админи-
страторов,--которая обслуживает эти музыкальные потребности середняка-рабо-
чего, которая наладила уже с ним прочную связь, владеет пока что его вкусом
и привязанностью. Эти поэты и музыканты пишут для него специальные
стихи и музыку, организуют специальные концерты, а певцы выработали
и вырабатывает свой особый стиль исполнения. В огромном большинстве слу-
чаев это, так называемый, „легкий жанр“, который давно уже завоевал прочные
позиции среди гармонистов, мандолинистов, гитаристов и массы рабочих певцов
и певиц.

Что же это за репертуар, что вообще представляет собой этот легкий
жанр? Отличительная черта его, это— действительно легкость: он не трогает, не
тревожит мысль, чувство, волю, не ставит никаких острых, больших вопросов.
Он тонко и очень ловко овладевает вниманием и волей человека, а затем отвле-
кает их в сторону чувственную, эротическую. Операция происходит тонко и не-
заметно, причем различные стили этой музыки по-разному — в зависимости от
своего эмоционального содержания—овладевают нервной системой человека.

Есть музыка притупляющая. У нее однообразный, „тупой“ в полном
смысле этого слова ритм, мелодический же рисунок — повторение трех-четырех
сопряженных между собой звуков. Очень показательны в этом отношении „Кир-
пичики“. Содержание мелодического рисунка этой песни—тяга музыкального дви-
жения назад, к своей исходной точке. Мотив начинается тремя звуками вверх
по ступеням, но он сейчас же скатывается вниз к исходной точке. И так все
время. Этим ритмом и мелодией „Кирпичики“ и действуют: они притупляют
волю, отучают мысль от стремления, развития, они смазывают всякое движение
воли, поворачивая его „обратно“, приводя его к исходной точке.

Цыганщина имеет, собственно, ту же функцию —усыпление внимания и воли,
но воздействует она другими методами. Она прежде всего расслабляет. Тя-
желыми, жирными, статичными гармониями, подвываниями, „под‘ездами“ и бёс-
численными ферматами цыганщина* приучает волю быть в ослабленном состоянии,
действуя на человека подобно оранжерейной, тепличной атмосфере. В отноше-
нии цыганщины нужно поставить все точки над и. Это— проституционный
стиль, стиль, воспевающий продажную, „всегда готовую к услу-
гам“ любовь. Мы так привыкли к цыганщине, что зачастую не отдаем себе
в этом отчета. А между тем, текст любого цыганского романса, это—в полном
соответствии с музыкой—воспевание проституции. Возьмем любой цыганский
романс. Вот передо мной один, взятый наугад из кипы подобных же:

„Ты просишь любви, поцелуев, но я ведь устала любить“—говорит первая
строчка.

Спрашивается, у какой женщины „любовь“, это—профессия, работа, от ко-
торой устают? Какую действительно любящую женщину нужно просить о любви
и поцелуях (мол, „погорячее!“)?

Интересен также стиль цыганского исполнения: помню, поразила меня сво-
ей талантливой передачей основного содержания цыганского романса одна
исполнительница. Она выступала в одном из центральных московских клубов,
пела под гитару и имела бешеный успех. Я нарочно запомнил первые строчки
этого романса. Вот они:

„Я вас люблю,
Вы мне поверьте,
Я буду вас любить до смерти“.