дилетанты, всюду и везде обанкротившиеся критики (Блюм), лжекомпозиторы и кабацкие музыканты (Месман, Хайт и т. д.). Разговоры о том, что мы терроризируем кого-то являются особенно вред- ным вздором еще и потому, что именно ВАПМ все эти годы, вплоть до 1999 г., была в полосе жесточайшего террора, зажима и репрессий со стороны музы- кальной реакции. Вот факты. До 1929 г. ВАПМ лишена была журнала, помощи, помещения, ее работников близко не подпускали к работе музыкальных учреждений, Как же не притги в бешенство музыкальной реакции, не начать клеветать и клику- шествовать против ВАПМ, если все же, несмотря на подобный зажим, попытки изоляции, лишения, Ассоциация не сдала, не ликвидировала лозунга пролетар- ской музыки, как того требовали от нее, сохранила организацию и движение, выработала свою теорию, сгруппировала вокруг себя и повела за собой пере- довое попутническое ядро, выявила себя в творчестве, добилась своей трибуны. Кричат, что в произведениях пролетарских композиторов есть цыганшина. Опять таки мы в праве потребовать фактов, указаний на конкретные произведе- ния. Блюм, этот неудачный теа-репортер, ставший почему-то музыкальным кри- тиком, пытается доказать, что в эстрадной песне „Мать“ Давиденко использовал якобы мотивы цыганских романсов. Но это всего на всего оказалось результатом безграмотности Блюма, так как Давиденко доказал, что использованный для этого произведения материал — две сибирские каторжные песни: „Глухой неве- домой тайгой“ и „Эх, ты доля“. Продолжая после этого кричать о пролетцыганщине, Блюмы, во первых, хотят отвести удары от раслителей и развратителей музыкальных вкусов рабо- чего класса — Хайтов, Кручининых и осениных, во-вторых — замазать тот вели- чайший факт, что творчество пролетарских композиторов, несмотря на некото- рую вполне естественную незрелость и противоречивость его, становится огром- ной художественной силой, что в нем нашло свое отражение все развитие нашей революции, все стороны нашего советского быта, что борьба Красной армии, борьба за промфинплан, колхозное строительство; борьба с религией, траур о погибших героях и вождях сопровождаются нашими песнями и нашей музыкой. Пишут о саморекламе пролетарских композиторов. На поверку оказывается, что саморекламой называют нашу активность, нашу напористую упорную про- паганду в массах новой массовой песни, пролетарского и близкого нам попут- нического творчества. Месманы, Хайты хотели бы, конечно, чтобы мы отказались от этого, чтобы мы пропагандировали (как это делает ныне Блюм в „Веч. Москве“ и как он делал это в прошлом на радио) фокстроты и упадочную музыку сов- ременной буржуазии. Хайты и Месманы никогда не дождутся этого от нас! Достаточно того, что это делают они и что их, верных лакеев буржуазии, пока что в музыке тысячи и десятки тысяч, а нас — пролетарских музыкантов — десятки и сотни. Но и вэтом обвинении, как бы мелко оно-ни казалось, как в зеркале отра- зилась, вся буржуазность, весь торгашеский душок нэпманской группы. Она не может, нев силах представить себе, что пропаганда какой либо музыки может диктоваться исключительно идейными мотивами: самореклама, честолюбие, гоно- рары мерещатся героям денежного котла бывшего МОДПИКа. Нет, отныне мы будем в гораздо большей степени, чем раньше, продвигать свою литературу в массы. Но и тогда нам долго еще не догнать (и это наш минус) Месмана, Переселенцева и Блюма в умении пропагандировать свою продукцию. Выдвигая против нас обвинение в саморекламе, хотят кинуть тень на тот всем известный факт, что творчество пролетарских. композиторов распростра- няется с поразительной быстротой, что издательство не успевает ныне издавать в достаточных тиражах некоторые произведения пролетарских композиторов, такой огромный спрос они имеют в массах. Вот несколько показательных в этом отношении цифр: ‘ Пролетарский музыкант № 7 (15).