у ФА ДЕ
Ле ee
д я fev. ££ 2 mew бт
= fe wr rt nf
за
ро ФР В Е 9: ВЗР Е
в.
вмат
«тя
мата
ne
SPR THe Tworagt
№
литер
СОЖЕНЕЕЕ ЕЕ
атурная
ЗА РУБЕЖОМ.
«ПУТИ СЛАВЫ»
Достаточно ознакомиться © «реко-
мендованным» рождественскими но-
зогодним спиеБом кыне, выпускаемых
- унифицированными терманскими из-
>
я
ый
/: ся военно-полевой
ь М
дательствамн, чтобы получить пред-
ставление о том дедгинирующем месте,
хакое заняла воеяная тематика в фя-
шистской немедкой художественной
литературе. Нд все лалы воспеваются
прусский милитаризм и зсе этапы
его развития.
Не жалеет и японский импернализм
красок APH описании картин буду-
щих ззАватнических войн.
Резинм контрастом этой зверино-
шовинистической литературы явля-
ется нелаено вышедшая в Англии и
СГИЗ, имевшая огромный успех He-
бэльшая книга нензвестного амери-
знского автора Хэмфри Кобб «Пути
авы». Вместо преднеловня к своей
книге Кобб помещает краткую теле-
трамму. появившуюся в газете «Нью-
Иорк Таймс» от 2 июля 1934 г. Те-
летрамма гласит, что высшие фран-
узские сулебные власти сняли по-
зерное пятно с памяти пяти соллат,
расстрелянных в 1915 в по обвине-
нию в бунте, причем ‘вловы убнтых
получили незначительную пенсню.
Фабула книги Кобба несложна. Ав-
тор берет один из бесчисленных слу-
Уаев, имевших место во время миро-
Бой войны во всех нупериалистиче-
<ких армиях. События, описываемые
Коббом, пронехолят в течение 48 ча-
сов. Перел читателем встают боевые
булки небольшой воинской единины.
затерявшейся гле-то в зоне запално-
европейского фронта Команлир ли-
звизнии, которому высшее командова-
ние пообешалю повышение и орлен,
бросает в атаку своих истомленных
людей на сильно укренленную гер-
манскую позицию, и когла напаленне
французов отбито с громадным уро-
ном, об’ясняет это тем, что олин из
: ето полков взбунтовался и отказался
„ выйти из окопов. Спешно наряжает-
суд. который в
ускоренном порялке разбирает дело. и
трех вытянувших жребий ни в чем
неповинных солдат приговаривают &
расстрелу, :
Автор далек от революционных вы-
водов. В его глазах. соллат имперна-
лнстической армии остается безропот-
хым и забитым существом, обязан-
ным к бесприкословному исполнению
приказов CO стороны кастовою офя-
церства. В то же время эта книга, на-
писанная непосредственным участни-
ком мировой войны (Кобб был добуо-
зольцем 3 Канадском корпусе, cpa-
хавшемся во Франция, ранен и етра-
злен $азами), достаточЕо Четхо пова-
SHBYer зняющую пропасть, отделяю-
ЕЯ ЕЕ СИЕ
После «Дневников» и «Новой пн-
Щи>» Андрэ Жила, после «Провозвест-
ницы» Ромэн Роллана мы ждем
книг, которые отразили бы так же
органично и своеобразно и надолго
сохранили бы замечательную исто-
рию людей буржуазного мира, сумев-
ших отбросить омертвевшие идеалы
целых. поколений, сумевших увидеть
обреченность своей культуры. Таков
новый роман американского писателя
Уолло Фрэнка «Смерть-и рождение
Давила Маркэнда»!, где мы нахо-
лим исторню того. как порываются
ннтимнейнгив связи со всем миром
привычных чувств и отношений, как
постепенно ‘возникает, вначалё ‘не-
осознанное. эмоциональное отчужле-
ние от всего. что составляло буржу:
азную «жизненную устойчивость».
Если имя Уолдо Фрэнка как «учи-
теля» интеллитенции ниБогда не зву-
чало в мире, как имя Ромэн Ролла-
на. то в Америке оно в определен-
ной мере звучало именно так и всег-
да было связано с переоценкой всех
ценностей американизма, с стремле-
нием приблизиться к большой евро-
пейской культуре, с глубоким соци:
альным критицизмом. с отвращением
K идейным стандартам.
Уолло Фрэнк-публицист заклеймил
«святость» собственности и мораль
«личного успеха» — основы универ?
ситетского и школьного воспитания
молодежи в США.
Постоянно ищущий источников
культуры, философии и искусства,
которые могли бы обогатить убогое
«среднее человечество», освободить
интеллигенцию от самоуспокоения, от
рабства пурнтанской морали, „он
очень часто обращался к негодному
оружию фрейлизма, мистики, анти-
индустриалиама и т. д.
Но ни тогда, когла Фрэнк’ стоял
BO главе культурного и утонченного
журнала «Семь искусств», ни тогда,
котла он, уже обогащенный опытом
«европейской учебы», влиянием уна-
нимизма и всего культурно-рафини-
рованного стиля «Нувель ревю Фрая-
сез», защищал честное и натурали-
стическое творчество Драйзера от
любителей Джеймса и Хоэллса, ни
50 время империалистнческой войны,
котда его журнал был закрыт за ан-
тивоенную пропаганду, ни тогда, ко-
1 Выходит в русском переводе в
Тосдитиздате,
¢
raseta № 13 (576).
Е Е, ОГИ
ЕРТЬ
Е ЕЕ ЕТК
«
щую соллат имперпалистической ар-
мни от господствующей офицерской
Басты, и ту судьбу, которую в наши
AHH германский фашизм ин японский
импернализм готовят для рабочих и
крестьян, если последние не обернут
оружня против подлипног своего
врага.
КУЛЬТУРТРЕГЕРЫ
ЧИКАГО
Городовой совет. Чикаго вышес по-
становление о «поправке» к. законо-
положению о тазеткых киосках. По-
правка сводится к следующему: «Вос-
преается выставлять нли продавать
какие бы-то ни фыло издания, за
исключением газет, издающихея в
Чикаго». По откровенному заявлению
олното из членов городского совета,
«поправнау имеет в виду революни-
онные н лезобуржуазные органы, как
«Дейли уэркер», «Нью мэссес», «Нью
тнатр» («Новый театр»), «Нейшенз»,
«Нью рипаблик». Еелч же кноски бу-
дут продавать излания Херета н ана-
лотнчные буржузэные органы, то в
этом случае горочской совет булет
смотреть на нарушевне лекрета сквозь
пальцы. ah
Декрет вступил в снлу © 26 февра-
ля 1936 г. «Нью мэссес» и его атент-
ство, а также центральное атентство,
распределяющее около тридцатн ле-
вых периодических иаланий, поручи-
`ти бюро алвокатов в Чикаго возбудить
протест против декрета. «Нью мэс-
сес» призывает также своих читате-
лей претявить к мэру Чикаго и чи-
кагокому городокому совету требова-
нне аннулировать декрет.
ПИСЬМО Л. РЕННА
РОМЭН РОЛЛАНУ
Ромэн Роллан получил письмо от
Людвига Ренна тотчас же по осво-
божленин Ренна из концентрационно-
то лагеря. Приводим текет этого
ПИСЬМА: ‘
«Дорогой товарищ. Роллан!
Какой ралостью было для нас, ко-
тла з немецкие газеты пробачивались
случайные сообщения о тем, что вы
и многие ‘другие делали для. вас,
заключенных. Мне кажется, что вряд
ли вы доталываетесь, — с какой лю-
бовью думают о вас многие и многие
из тех, кто во мраке заточения ждет
трядущего великого дня. Позвольте
сказать вам 0б этом. Может быть
мысль, что отголоски о вашем энер-
тичном заступничестве были для мно-
тих из нас единственным лучом све-
т3 в тюремной камере, облегчит вам
вет труд.
ЛЮДВИГ РЕНН»
J
В ТЕАТРЕ ПОД РУКОВОДСТВОМ СИМОНОВА
В мировой литературе ло нангих
дней жнвет образ старой Англии с ее
неподвижной традиционностью, с
культом уюта, «домашности», фа-
мильных церемоний и обычаев, с
культом семьи, как бы воплощенным
в рождественских рассказах Дидкен-
са. Наше театральное знакомство с
Англией кончается на иднлянческом,
патрнархальном Диккенсе. Мы не
можем назвать сколько-нибудь запо-
мнившейся английской пьесы из тех,
которые шли на советской сцене
(ПТоу не в счет, но. и его пьесы cTa-
вили неохотно и не всегда верно).
Советский театр в свое время отдал
дань увлечению немецким экспрес-
сионизмом, затем в нашем репертуа-
ре было немало американских пенхо-
логических драм, в последние два
гола театр наш буквально захлестнут
потоком французских спектаклей.
Несмотря на различие «эпох и при-
званий», все эти спектакли похожи
друг на друга, как витрины комис-
снонных магазинов. “Музейная ме-
бель, изобилие дорогих тканей, ред-
костный хрусталь, актриса, меняю-
щая костюм дважды в каждом акте,
— это кажется все, что необходимо
для того, чтобы ссылаться на париж-
ские традиции и имя Ренуара.
Ни чувства стиля. ни понимания
конкретности и своеобразия проис-
холящего на сцене. Скриб, обреме-
ненный психологической глубиной
Бальзака, Дераль, превращенный
чуть ли не в Золя, и прочие проти-
воестественные переделки и вольные
«редакции текста».
Когда смотришь подобные спектак-
ли, задаешь себе неизменный вопрос:
почему именно эти пьесы попали на
нашу сцену, что определило их вы-
бор? Произвол вкуса или случайное
знакомство с западной драматургней?
Поразмыслив о судьбах современ-
ной западной литературы на нашей
сцене, нетрудно булет оценить зна-
чение спектакля «Всегда в. пять» в
театре п/р. Симонова. :
Пьеса Сомерсет Могама — далеко
не лучшее произведение современной
английской драматургии. Порой она
кажется монотонной и не в меру’
чувствительной. Но есть иечто такое,
что отличает эту’ пьесу от остальной,
подчас ремесленно-безликой, совре-
менной английской драматической
литературы. :
«Всегда. в пять» помогает нам по-
энать те скрытые процессы, которые
происходят в недрах английской мел-
В
тда надо было сказать свое слово 0
так называемом «советском экепери-
менте», Уолд Фрэнку He изменяли
его серьезность, темпераментность,
внутренняя честность, его глубочай-
шее внимание к социальному.
Фрэнк в своем первом романе
«Лишний человек» (1914—15 rv.) cpa-
зу же поетавил проблему трагической
обособленности человека в «грустной
и неуютной Америке». Это ’был рас-
сказ о «неулачнике», о «семени, ко-
торое.не всходит, но удобряет почву
для других, немногих, восходящих».
«Поток американизма» вовлек в свое
движение и героя книги -* Кинси
Берта, в котором, как определил’ его
университетский профессор, . «был
заложен бунтарь» Но он ‘нашел пе-
чальное разрешение своему одиноче-
ству В ТОМ, «чтобы продолжить свой
путь слепо вместе со всеми».
Обособленные люди, жертвы иска-
леченных чувств, захваченные стра-
стями, не получающими выхода, на-
полняют «Перекресток» Фрэнка и
изощренные страницы его «Праздни-
каз -
Мысль 06 одиночестве человека
вырастает в гнетущее ощущение мер-
твенности, поддельности жизни, евя-
занной с буржуазным мнром, в под-
сбзнательное, сначала, стремление к
коллективу. Но не к тому“ мистиче-
скому «потоку обыденности», »KOTO-
рый когда-то захлестнул «успокоив-
шетгося» Кинси Берта, а стремаение
K TOMY «классу, который ‘один е@по-
собен` продлить развитие человече-
ства, в котором‘ сохранилось поня-
тие целостности человека»... (Высту-
пление У. Фрэнка на парижском
Конгрессе защиты культуры).
Здесь начинается история Давида
Маркэнда. Эта огромная книга пи-
салась несколько лет и появилась в
печати носле десятилетнего молчания
Фрэнка. Вы чувствуете, перелисты-
вая страницу за страницей, не толь-
ко движение героя, но и движение
автора, меняющегося на протяжении
нескольких сот-страниц этой взволно-
ванной и необычайно искренней кни-
TH.
Вы ощущаете, как -нз хаоса чувств:
подсознательных влечений и для
Маркэнда и для автора начинает во3-
никать упорядоченный, обогащенный
больной идеей и подлинным опытом
жизни новый мир.
ВЕ ТЕРЕКОМ
ен ов
Вы видите, как на фоне будто бы
‘случайных метаний все четче и чет-
че возникают контуры
целей и путей. И чем сложнее, про-
осознанных
тиворечивее эти путин, чем глубже во-
зникают и разрешаются эти ошуще-
НИЯ «смерти» я предчувствия «рож-
дения», тем органичней, тем правдн-
вей встает перед нами образ краха
буржуазного мировосприятия.
В этой органичности, в этом стрем-
лении найти в каждой клеточке. че-
ловеческого существа частичку боль-
ного процесса исканий и переоценок,
Фрэнк вырастает в тонкого, бользното
психолога и художника, Он сказал
на конгрессе (и в большой степени
осуществил это в своей книге), что
«участие человека в борьбе должно
быть органическим; он должен OT-
дать ей все — сердце, разум, тон-
чайшне чувства, глубочайшую инту-
‘ицию, — все тело должно быть про-
нивнуто единым устремлением, ина-
че ничего не получится», История Да-
вида Маркэнда подчинена этой мы-
сли Фрэнка. И поэтому она так да-
лека от рационализма, от тенденци-
©зной схематики.
Давил Маркэнд тораздо большие
буржуа, чем интеллигент. Это тот
«средний американец», судьбу кото-
рого так часто решал Фрэнк. В ро-
мане он нарочито противопоставлен
своей жене, окруженной книгами
Поу, Бергсона, Фрейла и назнедшей
мнимое оботашение жизни в католи-
цизме. Путь Маркэнда, члена табач-
ного акционерного общества, — ‘это
ни в коей мере не путь от книги, не
путь мозгового, интеллектуального
перерождения. Наоборот. В его —
Kak будто и нетипичной — биогра-
фии не кающегося даже а ищуще-
то буржуа, отражен проникающий в
тлубину даже его сознания распад
отживших форм жизни, мыслей,
чувств,
Маркэнл не может выдержать вее
растущего ощущения ложности свое-
то существования, Он уходит от дел,
от семьи прежде всего для того, что-
бы найти какое-то начало для поис-
ков новых путей. «Вы думаете, я ве-
рю в 10, что должен уйти от дел?
Уничтожить все, что отделяет мою
семью от улицы
будущее? Когда человек делает дви-
жение, чтобы спасти свою жизнь, он
двигается, — вот и все»,
ЕНИЕ ДАВИДА МАР
Думяете, я верю в.
кобуржуазной семьи. В этом об’ек-
тивизме исследователя, устанавли-
вающего вопиющее песоответствие
межлх тралицией и реальностью, ме-.
жлу консервативностью форм быта
и живым содержанием жизни, и со-
стоит. смысл ни сущность пьесы.
Мотэм вовсе не склонен хоронить
старую, респектабельную, так назы-
ваемую «орсайтовекую» Антлию. Си
всего только беенристрастный быто-
писатель. Но ‘как быть сколько-
нибудь праздивому бытописателю,
если в викторнаискую квартиру еред-
него англичанина, провинциального
адвоката Apical, врывается непрн-
тлялная действительность в вечных
ее образах нищеты, пролажности, са-
моубнйств, самодовольного ничтоже-
ства? Можно сколько утолно илеали-
зировать старое, доброе время. но
нельзя уйти от предчувствия насту-
пающей катастрофы. .
Чехов оказал бесспорное влияние
на Могэма, Впрочем. как и на мно-
гих пругих- современных английских
драматургов. Но в нанболее близких
Могэму «Трех сестрах» есть элементы
оптимизма, веры в будущее, воли к
труду. Герон Мотэма лишены какой
бы то ни было созилачельной энер-
тии. Даже самый жизнерпособный из
них, офицер, ставший фермером,
Говард, с грустью всноминает о вой-
не, когла «скучать не приходилось»,
когла к услугам каждого были «мун-
дир, виски и девушки». Быть-может,
только олна легкомысленная Лоис
способна строить своё будущее. Но
какой ценой!.. Молодая девушка со-
блазняет старото спекулянта п бежит
с ним в Лонлон. Паразитияеское при-
способление — елинственная в03-
можная для нее форма активного
участня в жизни. Вее остальные в
пьесе — обреченные, искалеченные
люли. Могэм ввел нас в обстановку
провинциальной Антлин, в гостиную
лома Арлели, спустя много лет после
войны. В этой гостиной ничто не
изменилось за последние полвека: те
же гравюры, тяжелые портьеры, ору-
жие на деревянных щитах. Вещи
9TH, давно уже утерявшие всякую
связь с жизнью; теперь . перестали
быть и символами устроенного, бла-
тополучного быта. Они всего лишь
фон, на котором глубже и острее
воспринимаешь тратедию поколения
«сорокалетних».
Театр Симонова почувствовал это
своеобразие пьесы, ее спокойную, не-
сколько однообразную форму и ее
трагическое еодержание. Это проти-
воречие между внешним благообра-
зием и внутренней опустошенностью
тероев определяет постановочный
принцин режиссера.
Как только в первом акте полы-
мается занавес, на сцене устанавли-
вается атмосфера тишины, бюргер-
ского благополучия, сытото доволь-
ства. Бьют часы на перковной башне,
торничная принесла чай. Мать отло-
жила рукоделие и мирно беседует со
слепым сыном. В интонации актеров,
в том несколько приглушенном тоне,
в котором обращаются друт к другу
обитатели дома Ардели, чувствуется
‘музыка старой Англии, ее «сверчко-
вая мелодия». Затем на сцену выбе-
гают красивые, рослые, быть может,
даже слишком молодые дочери и
друзья семьи Ардели. Они вернулись
с теннисной площадки, у них жизне-
радостный вид, хороший аппетит,
‘веселые улыбки. Ни у одного арите-
ля не возникает сомнения относи-
тельно их благополучия, И чем мяг-
че, спокойнее, замедленнее развива-
ется послелующее действие, тем
‚острее воспринимается трагическая
судьба каждого героя. Но это не про-
сто ‘семейная хроника Ардсли. Это
своеобразная «энциклопедия» быта,
где английская мелкобуржуазная
семья представлена во всем многооб-
разии ее характеров. Тут и обломок
БМ СИИ ПЕСЕН:
НА
И вот начинается «хождение» Мар-
кэнда ‘по жизни. Своеобразное палом-
ничество, в котором он заново 06о3-
нает, совсем по-иному воспринимая,
давно знакомые явления жизни,
Здесь ин жажда физического труда
(ремонт дома, гле он вырос и куда
он вернулся), здесь и любовные энпн-
воды, в которых у Маркэнла возни-
кает глубокое и иной раз нарушаю-
щее стандарт «пикантного приклю-
чения» большое чувство. человечно-
сти, здесь и столкновение с ханже-
ской мещанской моралью. об’единив-
шей все темные силы города Клир-
дена и изтнавшей Маркэнда за мни-
мые «прелюбодеяния».
Здесь и борьба уоббли и буржуаз-
но-филантропические попытки пере-
воспитания «начисто пересозлать ста-
рый мир в наших детях»... Но ин в
этом Маркэнд разочаровывается.
«Шкода вместо подлинной борьбы»...
Маркэнл интунтивно ищет болыних
народных движений. Честность, обо-
тааненный опыт жизни, внутренняя
решимость проводят Маркэнда мимо
всего «ненастоящего», что претенлует
на воскрешение умирающего’ мира,
несмотря на то, что еще недавно
марксизм в книгах «был выше его
понимания». Все чаще и чаще начи-
нает возникать у него мысль 0
классе. И эта мысль, это чувство, ро-
ждающиеся в интимнейнгих пережи-
ваниях, и в опыте работ Маркэнда
на постройках, и в мимолетном уча-
CTHH его в различных политических
лвижениях, вносит наконец в хаос
ето эмоциональной ‘жизни творче-
ский, «созилательный» порядок. И
тогда рождается образ подлинного ре-
волюционера Бирна, созданный
Фрэнком с большой любовью. Вирн—
«целостный» человек, здоровый и
крепкий своей коренной близостью ©
революционным классом.
Маркэнл втягивается в’ тероиче-
скую борьбу углекопов, лля которой.
Фрэнк нахолит горячие революцион-
ные слова. Бирн и его возлюбленная
погибают от рук черносотенных, «уза-
коненных» убийц. С поллинной не-
навистью расправляется Фрэнк с «де-
мократическим» льющим крокоднло-
вы слевы губернатором. с шайкой
озверелых «блюстителей закона» и
о ит,
Смерть Бирна стала рождением
Маркэнла. На его могиле он дает
клятву, в которой заключены все но-
вые «живые» чувства и мысли Мар-
ка
прошлого Beka — старый Ардели,
блаточестнвый пелант, ригориет, 6o-
лее всего на свете оберегающий ре-
путацию своёй семьи и своего. дела.
Фут и 60 сын’ Сидней, наиболее
патетическая фигура пьесы, мрачный
ее символ: слепой офицер; кавалер
боевого ордена, который откровенно
Товорит, что был обманут войной. И
три дочери Ардели — три чеховские
сестры, но куда болея обездоленные,
осужденные на ничтожное прозяба-
ние н будто примирившиеся е этой
участью.
Ньесе Могэма свойственен некото-
рый сентиментализм, Ничтожнейнне
причины вызывают непомерно силь-
ные чувствования;: люли неуравно-
ветнены, склонны к экзальтации.
Театр Симонова есвободил пьесу от
утомляющей чувствительности, OF
придал ей мужественность, лаконизм,
даже известную сухость, Эта реали-
стическая трезвость, этот вполне об’ -
яенимый пессимизм буржуазного ин-,
теллигеита кажется нашему зрителю
кула более трагичным, чем скучная’
любовь какой-нибудь современной
Памелы.
Режиссер А. Лобанов не пошел по
пути ложной эксцентрики. И если
«Вишневый сал» (предыдущая поста-
новка А. Лобанова в этом театре)
был построен HO принципу вненгней
иллюстративности (режиссер оживлял
скучные лналоги елой, уборкой ком-
нат, модной песенкой, пантомимой, и
тем самым частное в пьесе отвлекало
от картины целого), то «Всегда в
ПЯТЬ» не знает этой изотренности
проходных сцен, эпизодичности и
раздробленности действия. Отсюда
цельность спектакля, отсюла непре-
рывность впечатления, — то, чем в
свое время был славен Художествен-
ный театр. Техника «внешнего» ак-
терского мастерства находит здесь
опору в образе, в передаче внутрен
них психологических состояний. В
этом смысле замечательно справился
со своей ролью А. Габович (Сидней).
Не так трудно отыскать внешние
признаки этого ремарковского образа
— застывшее лицо-маска, замедлен-
ность рефлекса, особая, глухая чет-
кость голоса. Но помимо этих свойств
чисто физиологического характера в
ето нгре есть настоящая страстноеть
и горечь. Сидней ироничен, беспо-
коен, раздражителен, но он умеет
молчать и сдерживать свои чувства.
Это трагизм внешний, спокойный,
почти холодный, без крика, без тре-
молирующих нот. И только олин раз,
в минуту наибольшего пеихологиче-
ского под`’ема он говорит «во весь
голос». с чувством искреннего волне-
ния.
Состояние психологического под’е-
ма, такой «вспышки эмоции» в ка-
ком-либо критическом эпизоде, свой-
ственно всем участникам спектакля
(истерика Эвы, беседа Говарда е
Лоис, разговор Ардели с Колли н
пр.).
Эти «психологические взрывы» про-
являются по-разному; обёзумевшая
Эва устраивает истерику, спокойная,
сосредоточенная Шарлотта (роль ко-
торой интересно играет Петкер) толь-
ко на одно мгновение теряет само-
обладание. Спектакль, развивающий-
ся в одном ритме, благодаря этой
смене психологических состояний
приобретает симфоническую строй:
ность и многооб’емность,
В спектакле «Всегда в пять» мо-
лодые талантливые актеры (в первую
очередь Петкер, Габович, Булатова,
Мурзаева) доказали, что им доступно
верное чувство стиля английской дра-
матургии с ее публицистической аа8-
остренностью, с ее скептицизмом
безнадежности.
А. МАЦКИН.
кэнда, рожденные в его паломниче-
стве.
«Человеческому миру угрожает
смерть, потому что класс правящих
мертв. Но есть другой, только что на-
родившийся класс, который борется
с миром за свою жизнь... Моя жизнь
нуждается в нем. Мне осталась лишь
мертвая плоть умирающего класса»...
«Чтобы жить, мне нужна живая плоть
класса, в котором заключена сейчас
жизнь. Я булу таким, как вы. Я бу-
ду жить, как вы»,
Исчезает чувство «обособленности».
Маркэнл рождается.
И злесь Фрэнк, к недовольству и
сомнению многих критиков, возвра-
шает Маркэнда в семью. Значит ли
это. что Фрэнк завершил путь Мар-
кэнла его внутренним перерождени-
ем? Значит ли это, что сам автор ог-
раничил себя этой задачей? Нет, ко-
нечно. Мы встречаем Фрэнка послел-
них лет среди активных наших дру-
зей. Мы слышим ето речь на париж-
ском конгрессе, в которой он заявля-
ет о решении поддерживать «ту пар-
тию. которая создала Советский с0-
03>, Маркэнд вернулся не для того,
чтобы снова стать частью «мертвой
плоти». Но конец книги — это на-
чало его новой жизни, oO которой
Фрэнк еще не рассказал нам,/Она 06-
тается н8 путем Фрэнка, а путем
Маркэнда 1916 гола, ,
Путь Марканда хочется назвать па-
ломничеством. И в этой книге много
привычного лля нас во Фрэнке прав-
доискательства. Но здесь это стано-
вится горячей, плодотворной честно-
стью, напряженными понсками соцн-
альной правлы, которые так при-
влекают в «Смерти и рождении Да-
вида Маркэндаз.
Kura (это обычно у Фрэнка), 0с0-
бенно в начале, нагружена и изощ-
ренным психологическим анализом,
и несколько изысканными компови-
ционными приемами, и типертрофи-
рованными фрейдистски-сексуальны-
ми мотивами. Но все это далеко от
самоловлеющих формальных экспе-
риментов и «эротического мистициз-
ма», характерного для ранних его ве-
щей. :
Здесь с напряжением, своим пу-
тем, исходя из своего прошлого, сбра-
сывает Фрэнл «мертвую плоть».
Мы видим в этой книге, как пере-
житы и продуманы слова Фрэнка:
«Место писателя — в тлубине ново-
го мира, готового родиться».
МЕНДЕЛЕ МОЙЖЕР-СФОРИМ
1838—1936
Советская литературная общест-
венность празлнует 100-летний wé6u-
лей старейшего еврейского классика
—Менделе Мойхер-Сфорим.
В’ пору, когда Менделе Мойхер-Сфо-
рим достиг своего пятидесятилетнего
возраста. молодой тогла Шолом-Алей-
хем. посвятив ему один из своих пер-
вых и лучших романов—«Стемпеню»,
прозвал его «дедушкой еврейской ли-
тературы».
Этот титул навсегда остался за
ним, несмотря на то, что он не был,
как известно, зачинателем еврейской
литературы.
’ Он ‘скорее был классическим завер-
шителем просветительства в еврей-
ской литературе.
Основной мотив литературы 6yp-
жуазных еврейских просветителей,
предшественников Менделе Мойхер-
Сфорим, был конфликт между прос-
вещенными детьми и фанатическими,
приверженными к старине родителя-
ми. Отсюла и осповной жанр их
произведений — семейная драма.
Менделе Мойхер-Сфорим в своем
первом романе отдал дань канону
буржуазных просветителей. Но скоро
он освободился от их идейного вли-
яния, И тогла основным мотивом его
творчества стал мотив изобличения
«общественных благодетелей», борьба
против всех и всяческих форм эк-
сплоатации масс общинной олигар-
хией,
Его творчество адресовано к мас-
сам. продиктовано интересами масс и,
стало быть, оно может развиваться
только на языке этих масс.
Он становится творцом новой клас-
сической еврейской литературы. Каж-
де из его основных — произве-
дений: «Маленький человечек», «Ко-
робочный сбор». «Кляча» «Путешест-
вие Вениамина 3-го». «Фишка xpo-
МОЙ». «Волшебное кольцо», «Шлейма,
сын Хаима» — воплощало в себе су-
щественнейшие стороны еврейской
действительности его эпохи, обогаща-
ло литературу образами, которые ста-
ли типовыми понятиями и которые
поныне бытуют в еврейской публици-
стике, в. газетных статьях. в обиход-
ном языке,
Порвав с буржуазным просвети-
тельством, он заговорил во весь свой
голос как радикальный представи-
тель угнетенных социальных Macc,
включился в литературную тради-
цию Сервантеса и Свифта, слился с
художественной ‘струей Салтыкова-
Щедрина.
Мотивы борьбы против социальных
угнетателей у Менлеле Мойхер-
Сфорим теснейшим образом сливают:
ся с пзобличением фанатизма и ре-
лигиозной отсталости, с проповедью
просвещения.
В «Маленьком человечке» и драме
«Коробочный сбор» он выводит целую
таллерею мироелов—общинных благо-
детелей. Он’ им противопоставляет
одиноких протестантов из низов и
образы илеализированных просвети:
телей.
Художественная сила «Маленького
человечка» и «Коробочного сбора» бы-
ла, конечно, раньше всего в их отри-
пательных образах. Но не меньше
было общественное значенне образов
просветителей. 5 ,
Если основным для «Маленького
человечка» и «Коробочного сбора»
было изобличение социальных угнета.:
телей масс. то в центре его лвух по-
следующих. исключительно’ мастер-
ских произведений — «Путешествия
Веннамина 3-го» и «Фишки хромого»
стал вопрос о преодолении этими
массами своего средневекового рели-
тиозного сознания, вековых синаго-
тальных представлений о связанной
со всем пх феодальным прошлым
нищете и обездоленностн.
Средневековая мечта о мессианской
избранности еврейского народа в
«Путешествии Вениамина 3-го» была
взорвана с такой вилой, которая ста-
вит это произведение в ряд класси-
ческих произведений антифеодальной
литературы. Образы Вениамина 3-го
и его спутника, Сендерл-баба. неиз-
менно вызывали аналогию с Дон-Ки-
хотом и Санчо-Пансо. Эти образы
Менделе Мойхер-Сфорим поистине до-
етойны своих великих предшествен-
ников. Родство их выросло из общно-
сти социальных функций. Но взрыв
средневекового ‘сознания. коафлнкт
между старым средневековым созна-
нием и современной им действитель-
ностью завершается у Менделе Мой-
хер-Сфорим не утверждением мудро-
сети рыцаря печального образа, стазв-
шим смиренным Алонзо Квизадо, &
раблеанским гротесковым осмеянием
этих искателей мистических миров,
Включаясь всем своим творчеством
в традицию классиков антифеодаль-
ной литературы Рабле, Сервантеса,
Вольтера, Менделе Мойхер-Сфорим
был однако глубоко отличен от них
по своей социальной судьбе. >
Те воевали против феодализма на
заре буржуазного общества, полные
тлубокой веры. что торжество буржу-
азного общества — торжество народа
и всеобщего счастья.
Менлеле Мойхер-Сфорим = воевал
против старого срелневековото рели-
тиозного сознания. взрывал общинно-
сннатотальную действительность сре
ди отсталых еврейских масс в отста-
лой самодержавно-бюрократической
Россни 60—70-х годов прошлого векз.
Взрыв срелневекового мира для не.
го теснейнгим образом был связан ©
тлубочайшими сомнениями в благо-
детельности нового буржуазного ми-
ра. Его антифеолальная критика все
больше и больше имела тенденцию
перейти в антибуржуазную. В этом
смысле он смыкался с великими рус-
скими разночинцами, борьба которых
против крепостничества была связа-
на с их критикой капитализма.
Разочарованием в буржуазной ци-
вилизации. в возвещенных буржуаз-
ными просветителями идеалах про-
инкнута его книга «Кляча», русский
перевод которой был ‹ конфискован
царской цензурой.
Изобличением ужасов капитализи-
рующегося города проникнута вторая
часть его «Заветного. кольца».
Отсталость еврейских масс, худо-
жественным выразителем которых
был Мендеде Мойхер-Сфорим, их 60-
циальная безысходность не давали
`
Менделе Мойхер-Сфорим в его 50-
циально-политической направленно-
сти подняться до высот Чернышев-
ского и его революционно-демократи-
ческих соратников И последователей.
Его непреходящее литературно-ис-
торическое значение в-том, что, вары
вая своими образами еврейское сред-
невековье, он показал” драму народ>
ных масс, очутившихся после круше-
ния Ффеолально-крепостнического по-
рядка в Росени в’ буржуазно-капита-
листической «Долине плача». как оза-
главлена вторая часть его’ «Заветногс
кольца».
Классик еврейской доподлинно на-
родной ‚литературы, он вилел смысл
своего. творчества в борьбе за соци-
зльное освобождение масс, он всегда
сознавал глубокое единство своих
художественных и общественных 34-
лач. Высокая художественность ето
образов позтому сливалась с его ост-
рой пдейностью и страстной публи-
цистичностью RETHKOTO просветите-
ля.
И. НУСИНОВ.
Д. БЕРГЕЛЬСОН
„. ПЕРЕЦ МАРКИШ,
А. ХАШИН.
БОЕВОЙ ПУТЬ 25-й ЧАПАЕВСКОЙ
К 20-летию советской властв изда-
тельство «Советский писатель» наме-
тило издать книгу о славном боевом
пути 25-й Чапаевской ‘дивизии.
Недавно издательство провело пер-
вое организационное совещание, В
котором приняли участие писатели
Tl. Замойский, А. Новиков, С. Щи-
пачев, М. Юрьин, cpu Чапаева —
Александр Чапаев, 6. комиссар Ча-
паевской дивизии Горбачев, 6. пред-
седатель совнаркома _Путачевской
коммуны т. Ермошенко, 6. секретарь
пугачевского укома партии А. Ми-
хайлов и др. :
Совещание наметиляо общие конту- ле,
ры издания и выбрало комиссию для
составления плана кннги.
Книга будет состоять из четырех
разделов: первый — зарождение Ча-
пзевсвой дивизии, бон под Самарой,
взятие Уральска; второй — поход
против Колчака и разгром его, гибель
Чапаева; ликвидация ‹ уральского
фронта; третий раздел — Чапаевекая
дивизия в боях с панской Польшей.
Последняя часть посвящена работе
и учебе 25-й Чапаевской на мирном
фронте, борьбе чанаевцев за овладе-
ние техникой.
К работе над книгой решено при®-
лечь ряд крупных советских nucat@e