«>
14 (577).
ЕЯ
евь.
ALA:
RY
Ray
-Я
Ra.
в. 0
вер.
т}
тую
DIBA
т, 0
be
SICA
ем
ов
LTH,
нев.
кото
рай.
вн
Они
‚Ной
aX,
Да:
HM:
CT Ps
ref.
ной,
есё*
[Rar
ека.
HHI
ках
пе
The
зву“
ero
eet,
nase
С. Герасимов. Из цикла «Бепоморско-Балтийский канал им. Grahintco
Ud
Ged Св
28
Личная жизнь — самая отсталая,
самая неблагополучная тема нашей
литературы. Повелось почему-то изо-
_брежать различного рода «тлупова-
к бодряков», которые с молодёец-
“им задором отмахиваются от «про-
хлятых вопросов»; для них все про-
сто я. понятно. А любовь? А дичная
жизнь? Это ясней всего, простей про-
стог. Только так называемые «гни-
лые интелантенты» имеют право тос-
хорать, любить, мечтать 06 «одной
единственной», ревновать, чувство
вать одиночество. Для упрощенного.
выдуманного, мнимо-«нового» челове-
Ka вопрос разрешается приблизи-
тельно так: разлюбила — не надо
Всегда найдется не хуже, & много
шансов, что и лучше; личная жизнь—
яечто вроде придатка слепой кипки:
заболел — немедленно вырезать, и
дело в шляпе. Личное и общественное
представлялось двумя антиподами,
%и-7о вроде противоборствующих
сил. Если победит положительная си-
ла (общественное) — хороню, если
отрицательная сила (личное) — пло-
10. :
В действительности, конечно, не
сложность раздумий над жизнью, не
пафос больного чувства — наследие
«нилой интеллигенции», а именно
это столь легкомысленное, непрости-
чельное упрощение человека. Клим
„Самгик. легко. усванвал чужие. мыс-
ли, когда они упрощали человека.
Упрощающие мысли очень облегчали
необходимость иметь обо всем свое
мнение. Климы Сзугины всех форма-
ций упрощали человека потому, что
не уважали его, и чувства их (и лич-
вые и общественные) были одинако-
BO дрявны и пошлы.
Молодая писательниий О. Бергольц
смело ставит вопрос 0 сложности но-
вого человека, 0б единстве обществен-
Его И Личного 0 недопустимости
веякого рода упрощений *. «Журнали-
сты» — повесть о любви и работе
двух молодых советских журнали-
стов, — Павла Калганова и Тони Коз-
дозой, Образ Калтанова целен, знут-
фенне логичен. Калганов — комсомо-
деп, По собственному желанию ‘едет
оя из Ленинтрала в отдаленную сред-
хеазиатсвую республику, чтобы рабо-
тать там до конца ‚пятилетки. Он ра-
ботает уверенно, страстно. талантли-
в0. И в то же время этот сложный.
одаренный человек всячески стре-
матся упростить себя. Для него «пои-
ховнализ и’ любовь» — основные «от.
Блонения» от правильного жизненно-
to пути. Кадтанов с неуклюжей само-
‚ уверенностью восстает ‘противо ‹«ве-
`Щей не первого плана», т. е. против
атбви и быта, против нежности. про-
тив иилых и теплых слов. Всей ло-
ТЕКОй ЭТОГО образа автор убеждает
* 0. Бергольц. Ночь а «Новом ми-
№». Гослалиадат, 1935 т. }
Kei CF.
Хороший uctopwyecnuft pomak scer-
ла современен. Не в том смысле, что
38 ето героями и похождениями надо
искать аналогии злободневносхи,
лишь задраинрованной в костюмы чу-
ой эпохи. Он современен тем, что на
историческом материале ставит: проб
лемы, волнующие нас сегодня. к
«Беспокойный век» * не поднимает
Бикаких проблем. Автоф водит чита-
теля по улицам мертвого Петербур-
та и кипящего Парижа, показывая од-
50 3& другим исторические события
конца ХУШ в. Но не страсткым уча-
CTHEROM, а вялым соглядатаем их 0с+
Тается писатель вместе со своим г.
роем. i
Это отчасти вызвано выбором пози-
. Ции наблюдения, По назалу можно
ожидать, что будет показано креност-
ное крестьянство, н осью романа ста-
Жет раскрытие классовых отношений
3 России на пороге ХХ в. Но поеле
первых же глав крепостные, вызеден-
ные вначале, исчезают, и линь в 1п0с-
яедней части некоторые из них упо-
минаются очень бегло.
В центре книги — молодой лворя-
кин, подпоручик Белецкий, чья из-
вилистая биография‘ позволяет пере-
осиТЬ действие из павловокой Гат-
чины в «Большой дрор», а оттула в
Конвент. Установки Белецкого более
чем смутвы. Мало вероятно, что одик
Е ТОТ ше человек детуркт в спальне
Екатерины, доносит на якобинцев,
Спасает близких Робеспьера, стано-
* Шишко Анатолий, Беспокойный
нок. М. «Сов. писатель», 1935. 332 стр.,
тва 1 p. 2 &., 10.200
it
читателя, что люди типа Калгажова
способны только на больнюе чувство,
что нх нигилизм в области «личного»
наносен, неорганичен, случаен. Кал-
танов сбрасывает с себя шелуху пер-
вых н вторых планов, он убеждает-
ся. что большая любовь отнюдь не
противоречит большюй работе. «Те-
перь, я думаю, по-другому зарабо-
таем. Раз ты здесь, Тоня...»,
При помощи образа молодой. энту-
знастки Тони Козловой, мечтающей
быть «Ларисой _Рейснер реконструк-
тивного периода», автор с самого на-
чала повести дискредитирует ниги-
лизм Калтанова. Тоня чувствует в
ламентациях Калтанова о «вещах не
первого плана» что-то надуманное,
неверное, чужое. «Мы совсем не ‘род-
ные, мы совсем, совсем не родные»—
думает она о Калганове. И момента-
ми эта личная боль делает ее одино-
кой и несчастной. :
Такой внутренней цельности, вну+
тренней логики нет в образе журна-
листа-интеллитента Банко. Отноше-
ние автора к этому образу двойствен-
но. противоречиво. Банко — человек
высокото интеллекта, большой куль-
туры. Очень метко, с умной злостью
нападает он на выдуманных, подра-
жательных людей, на всякого рода
«тлуповатых бодряков», упрощенцев-
благополучников, «А, ты гордишься
отсутствием проклятых воцросов? Жа-
ров, что ли, писал:
Какой я идиот!
Так просто в этом мире,
А я все время не могу понять,
Что дважды два всегда дадут
четыре,
А пятью пать, конечно, двадцать
пять...
‚ Почему же автор заставляет этого
интеллигента возвратить свой комсо-
мольский билет, почему вся работа
краезой газеты для Банко «мнимая»,
почему товарищи не умеют взять
верный «утол сердца» к нему, ноче-
му он обречен на скитальчество, на
грусть и воспоминания в «своей ком-
нате»? Уход от живой работы и 06-
реченность Банко противоречат и ло-
тикеё этого образа и логике; нашей
действительности.
2
Мотут ли быть у нас неудачники,
«вечные переселенцы», тосьующие по
неосуществленной мечте? Для тех,
OMY «все так просто в этом мире»,
жалобы на «неудачную жизнь» нока-
жутся кощунственным поклепом на
нового человека, ттолоском чеховщи-
ны, упздочничеством и пр. и пр. Но
ведь в сложной, большой нашей
жизни встречаются хорошгие люди,
хоропгие работники, у которых лич-
ная жизнь все же неприбрана, неуме-
ла. сера. По какой-то странной нере-
шительности, робости или, кто его
знает, почему — пройдет вот человек
1 мы эЭ
вится приближенным Павла, готовит
республиканский заговор, Если он
выражает половинчатость и об’ектив-
ную лживость дворянского либерализ-
ма, то где же критика его? Чем автор
развенчивает своего любимого героя?
Слово «герой» здесь может иметь.
только условное значение — герой ли-
TepaTypHOTO произведения, так как в
поступках Белецкого нет никакого ге-
роизма, скорее трусость и подлость,
к напрасно автор старается их обла-
городить, еочуветвенно изображая ето
страдания и суб‘ ективно-честные Ha-
мерения.
То же сочувствие автор питает к
холодым дворянам, стоящим как бы
мёжду молотом и нажовальней — меж
монархией х крестьянством. Никвко-
то другото смысла не может иметь,
например, печальная история Гедео-
нова (вичем непосредственно He OBA-
занная © основной магистралью ромз-
на): на параде Павел замечает у сол-
дата непоралок, но яажалывает не
солдата, a сто командира, разжаловав
н оскорбив его; и вот неповинного
офицера; ставшего гадовым, в казар-
ме эвероки избивают соллаты (мстя
ему, как бывшему офицеру).
Сути событий роман не раскрывает.
По страницам романа тянутся ве-
реницы телег © осужденными , Ha
тильотину, но великой правды рево-
люции за этим не чувствуется. Нель-
зя требовать, конечно, чтобы автор
об’яснял, — «что к чему», но самим
развитием образов он обязан нока-
зать корни и сущность революции.
Этого в романе нет. Поражение же ее
истолковано и вовсе невнятно; Ши-
шео всвчески подчеркивает уста-
изнь
мимо своего счастья. В большинстве
случаев он, конечно, не опустится, не
пропадет. Но горечь несправедливой
утраты все же наложит свою печать,
Неудача в «личном» почти всегда тор-
мозит, отнюдь не повыялцает, & имен-
но понижает способность человека,
работать и жить.
«Никто не вправе жертвовать ©во-
ими обязанностями во имя сердца.
Но зато. исполняя свой долт, надо
признать за сердцем право не быть
счастливым» ( Ромен Роллан «Неонз-
лимая купина»). В нашей стране
столько забот уделено человеку, все
во имя человека, все для человека.
Но груз привычек, чувствований, тра-
диций прошлого еще не преодолен,
А пока сколько еще неумеющих
быть счастливыми, сколько Hey-
дач, сколько «вещей He перво-
то плана». Не образы отлакиро-
занных счастливчиков, & изображе-
ние сложности и глубины человече-
ских исканий, человеческой борьбы
за себя. за других, за свою страну,
за свое счастье заставит с волнени-
ем и любовью читать ту или другую
В рассказе «Ночь в «Новом мире»
радистка Айна Браун постоянно «воз-
вращалась к мысли о том, что вся
жизнь у нее какая-то неудачная, Не
такая, какой должна быть жизнь у
человека в наши дни» (подчеркнуто
мной. — Б. Б.). И Айна убеждается.
что. в наши дни человек должен -б9-
роться за себя, за свое счастье, за
то, чтобы не было неудачи в жизни,
«Если кто-нибудь из нас не борется
за себя, — тот не нужен и для дру-
тих, для всего нашего будущего оча-
стья. Потому что оно останется ему
как бы чужим...
0. Бергольц в своих рассказах изо-
бражает молодежь, у которой еще
много своих неудач, которая вовсе не
так уже кругом благополучна, кото-
рая подчас страдает и от ревности, и
от неразделенной любви, и от одино-
чества. Комсомолка Анна Морозова
(«Зерназ) исступленно оплакивает
свою неудачную любовь, и «всю ее
жгло и раздирало, как от яда, — от
жалости к себе за то, что она нико-
тда никого не полюбит, за то, что она
одинока и нелюбима». Но и Анна
Морозова, и Тоня Козлова, и Айна
Браун — все это молодежь современ-
ная, советская: она страстно любит
свою страну, она способна самозаб-
венно работать и она знает. что «это
так неверно, если кто-нибудь отка-
зывается от свой мечты в наше вре-
мя».
В книжке 0. Бертольц есть’ нело-
статки. К примеру: риторичны и на-
думанны образы интеллигентов: Бан-
ко («Журналисты») и в особенности
Реутов («Зерна»). И все же это сме
лая и талантливая книга, достойная
внимания и читателей и критиков.
В. БРАЙНИНА
9х
лость, как основной фактор истори-
ческого процесса, ведущий революцию
на ‘ущерб, т. е. игнорирует действи-
тельные исторические причины. Чув-
ствуя ложность и вредность подобной
концепции, автор вводит два эпизо-
да, говорящих о равнодутии рабочих
к Робеспьеру, но эти страницы —
посторонни сюжету; они выглядят по-
бочными вставками и не убежлают
читателя.
Отсутствие руководящей идеи ска-
зал0сь и на композиции книги: ма-
тистраль действия теряется во зиг-
затах реевозможных отступлений и
вводных эпизодов. Так в романе по-
является Дантон, явно лишь ради то-
‚го, чтобы произнести десяток своих
известных крылатых фраз. Совсем ни
к чему введен и Тальма.
Внешний тод событий, хотя и не
раскрываемых автором, представлен
довольно зримо. Обстановка этохи вос-
произведена более или менее нагдяд-
но и точно, порой охвачена меткая де-
таль. «От кафтана исходил запах, не
духов Екатерина их не выносила, —
& какой-то особенный, едва улови-
мый агомат посольских табаков, под-
хваченный в коллегии иностранных
дел. на балах у прелестниц, нивесть
тде».. Этот едва уловимый аромат
есть в книге, но неё спасает ее. Чита-
телю запомнится не только толубой
фрак на Робеспьере в день падения,
не раз подчеркиваемый в книге, но и
некоторые лина и моменты, но вер-
ность’ декораций и костюмов эпохи
-вце не делает советского историче-
ского романа.
Влад. НИКОНОВ
р КНИГЕ
Когда Густав Реглер выступил ¢
речью на конгрессе защиты культу-
ры в Париже, публика.в зале не зна-
ла о нем ничего. Он говорил нросто
и взволнованно. В его речи не было
ни философских открытий, ни особо:
го блеска красноречия: Но он товорил
о своей стране, о нечёловеческом pe-
жиме, пагнавшем из Германии ее луч-
ших людей, о страданиях заключен-
ных, 0 поднольной борьбе с такой
болью и простотой, что в полной ти-
шине люди начали медленно подни-
маться с мест. Когда он кончил, зал
запел «Интернационал».
Жизнь его похожа на жизнь Люл-
внгв Ренна. Эпиграфом к этим жиз-
ням могло бы служить олно редкое. в
Европе слово: честность,
Он родился я Сааре. в католической
еемье. Он узнлсял у незуялов, роди
телн хотеди сделать его’ священни-
ком. Семнадцайе лет он понал на
войну, дослужеля до офинерокоь
го чина и был лважлы отравлен га-
зами. Как Реннх, bolita праявёла его
к социализиу. Еще во время войны,
постущив в Гейлельбертский универ-
ситет,—тот самый, что славился MHO-
TO веков и на чей юбнлей тенерь
Окефорд. и Кембраджк отказываются
послать евон делегации, полагая, что
национал-социализм есть катастрофа
для культуры и науки; — Реглер ор-
танизовал союз студентов-социалис-
тов. Как Ренн, он сперва поверил со-
циал-демократам— немецкой респуб-
лике, даже генералам нового рейхеве-
ра. В Берлияе во время спартаков-
ского восстания он сражался на сто-
роне правительственных войск. Этот
короткий опыт оказался досталоч-
ным, чтобы он понял свои ошибки. В
мюнхеноком восстании он уже на
‘стороне революции, он командует 0т-
рядом, который занимает унниверси-
тет. При разгроме революций ему ула-
ется бежать. Он. переменил несколько
профессий, работал в кинематографе,
был коммерсантом и преподавателем,
В 1926 юду OH начал писать.
1928 он вступил в компартию Гер-
MAHHH.
Он был организатором. антифаптист-
ского движения на своей родине, в
Сааре. Он не мог встретиться со сво-
ими родителями: они жили под по-
стоянным террором, получали yrpo-
жающие письма, им ежедневно гро-
знли расправой за сына. Его самого
подстерегали на углах, на пустын-
ных дорогах. в ночной темноте. Он
появлялся всюду, организовывал, вы-
ступал, писал. На короткий срок он
вырвался с этого фронта на с’езд ©0-
ветских писателей. Его статьи печа-
тались в «Правде», в «Комсомольской
правде», он побывал в Республике
немцев Поволжья и снова вернулся
в Саар. Там он был одним из орга-
низаторов единого антифашистского
фронта, это был первый опыт вее-
мирного ныне движения. Он возтлав-
лял делегацию саарских рабочих в
Лиге наций, по ночам он писал свою
книгу «Саар в огне». После плебис-
цита Гитлер лишил ето германского
подданства. нарушив этим ‹обеща-
ние» безнаказанности тем, кто. голо-
совал против фашизма.
Изтнанником, эмигрантом Реглер
живет в Париже. Жизнь побежден-
ных, жизиь эмигрантов всегда тяже-
ла. Когда-нибудь будет рассказано,
через какие унижения, через. какую
нищету прошли немецкие эмигранты
БОРЬБА
РЕ
©. С
ГЕ Р.А
АВ И чЧ
в Европе, где власть имущие слиш-\ Нищих шварцвальлских крестьян
ком часто разделяли взгляды и не-
нависть их врага. Реглер не потерял
веры. Еслн он в чем-нибудь усом-
нился, те-дишь в том, должен ли че-
ловёЕ ежелневно обедать.
Воспитание у иезуитов не прошло
даром. Может быть, отсюда идет. его
постоянная борьба с религией, его
стремление исторически об’яенить ре-
лягНозные мифы, а в истории — ©п-
релелить точное! место религии. Его
первая книга «Ноход пастухов» —
рассказ об исходе евреев из Erunta
#е ‘по библии -- посвящена именио
этим вопросам. Вторая книга онписы-
вает бунт в неменкой тюрьме 1928—
29 те. Третья — «Баудный сын» —
посвящена антирелигиозной борьбе в
Авиньоне,. Сейчас, вобспользовзвирнсь
случайных лосугом. он ваписал на-
холящийся в печати исторический
роман «Посев». - . Я
Есть писатели, лля которох отрезок
истории — тема ‹оама в себе». Но-
нечно, как бы тщательно они ни вос-
станавливали Прошлое, как бы ни
проникались психологией ушедших
времен, к каким бы ухишрениям язы-
ка и формы HH прибегали. они не
могут порвать со своей эпохой, не
могут не глядеть в прошлое глазами
своего дня. Тем не менее, их не ин-
тересуют аналогии, они не ищут в
прошлом истоков настоящего; как
архивные историки, ‘как археологи,
они предпочитают, документы и ут-
варь выводам н анализу. Так, Фло-
бер в «Саламбо». думал на историчес-
кой канве создать внёвремениое чи-
стое произведение искусства. Вещи
казались для него важнее людей. Он
восстановил эпоху, но вместо карти-
ны получился паноптикум. Сегодня
мы сказали бы, что Флобер был фор-
малистом. Его подход к истории не
отвечает человеческой потребности
знания и проникновения в жизнь и
остается лишь блестящим онисатель:
ством.
Роман Реглера «Посев» — это ро-
ман © длительных крестьянских вос-
станиях на рубеже ХУ и ХУ! веков.
Его герой — крестьянский вожль Иосе
Фритц. Вот как сам автор пишет 06
эпохе и ее герое:
«Каждое столетие знает тот час,
когла бедняки пресыщаются своей
нищетой, когда голод переходит в не-
нависть, когда пустоту голодных дней
заполняет крик; «Смерть утнетате-
aam!> Немые обретают язык — язык
дреколья и оружия. Набожные ум-
неют. они проклинают бога богатых.
Стоят ли они ©’минуту в нереши-
тельности перед роскоптью палат, по-
строенных их же руками, и затем ло-
мают решетку, и нож находит сердце
тирана, или хитрости врата удается
еще раз’обмануть их, вырвать ору-
жне из их рук, утопить их в с0б-
ственной их крови, — все равно не
умирает священная ненависть потом-
КОВ... Иосс Фритц жил в то время,
которое искало новых путей. Жесто-
кость и хаос преследовали его. Но он
знал пути. и никто не знал их луч9-
ше, чем он. Он узнал большее, чем
поражение. Он много оттибался. 20
лет он шел своими путями, и рья-
ность его не ослабевала никогда. Он
не достался палачу. Он исчезал, как
появлялся. Ето могила неизвестна.
Ero вера доныне живет в тысячах
крестьянских сердец».
о молодо
За последние три-четыре тода в на-
шу литературу вошло новое поколе-
ние поэтов, не знавшее капитализма,
выросшее целиком на советокой поч-
ве, энакомое с прошлым только по
книжным впечатленням и рассказам
стариеих. i
Это поколение не переживало. ни
своеобразного пафоса «принятия» ре-
волюции и трагических сомнений и
колебаний, предшествовавших этому
«принятию», всего того; чем питалось
тв.рчество таких поэтов, как Батриц-
кий, Сельвинский, Лутовской, ни той
ненависти к капитализму, которым
полны стихи Маяковского, Светлова,
Безыменского, Голодного, Суркова.
Проблема индивидуализма в его бур-
жуазном понимании никогда не сто-
яла перед ним.
Что же нового, интересного и цен-
ного дают советской поэзии эти мо-
лодые поэты?
Евг. Долматовский, выпуставший в
1934 г. книжку «Лирика» и много
печатающий в периодической прессе,
пожалуй, наиболее характерен для
вновь вступившего в советскую ноз-
зию поколения.
Общие почти всей молодой позаии
особенности — чувство единства #ич-
ног и общественного, горделивая
уверенность в силе строящегося co-
циализма, лирическая непосредствен-
ность в выражении своих чувств, и,
вместе с тем, нотки сентиментализма,
малая требовательность к себе, эле-
ментарность трактовки многих слож-
ных явлений — характерны для поэ-
зни Ber. Долматовекого.
Теплый и интимный лирик, всегда
ваволнованный, часто восторженный,
Ввг. Долматовский не только не чуж-
дается публицистичности и сюжетно-
стн, но ‘особенно охотно стройт свои
стихи как небольшие стихотворные
рассказы на общественные темы.
Светлая, бодрая, полная мягкого юмо-
ра его «Лирика» есть непосредствен-
ное выражение «молодости, которая
побеждает». как удачно выразился о
ней один критик.
Молодостью, не только биологиче-
ской, но, прежде всего, социальной,
дыпгит каждая страница «Лирики».
Евг. Долматовский повествует нам
с тех, кого «взрастил пионерский от-
яд, воспитал и привел в комсомол».
х открытая и простая дружба, лег-
кая и доверчивая любовь, неразрыв-
HO сплетенная с чувством комсомоль-
ского товарищества; их нагрузки,
многотнражки, соцсоревнование, эта
неутомонная, кипучая деятельность—
вот содержание «Лирики» Евг. Дол-
матовском. Стремясь максимально
приблизить поэтическую речь к раз-
говорной, он стилизует стихи под ин-
тимный товорок: «Справа — койка
слева — войка, справа — я, а слева
— Колька», конкретизируя место и
зремя описываемого события: «И гла-
за, каких бездонней нет во Фрунзен-
оком районе».
Однако в первой книжке Евг. Дол-
матовского много еще сырых, недоде-
ланных строк, много растянутости,
строка еще в большинстве случаев
не крепка, найдены слова, только
приблизительно выражающие настрое-
ния, а не те единственные, которыми
зто настроение может быть выраже-
Е ER
но с наибольшей силой. р
Главный недостаток книжки Дол-
матовского заключается в том, что
она узка идейно и тематически. По-
этический мир поэта не велик и не
разнообразен, он ограничен рамка-
ми самой непосредственной эмпирии.
В «Сиринусе», поэме о гибели совет-
ских стратонавтов, и последних сти-
хах, разбросанных по газетам и жур-
налам, намечается выход из этой от-
раниченности, так же, как и в «Фев-
ральских стихах», своеобразном цнк-
ле о Москве, где личное и повседнев-
ное тесно оплетено с мировым и ис-
торическим.
Совсем в друюй манере, чем Евг.
Долматовский, пользуясь другими
приемами, другими ритмамю, насы-
щая свою поэзию элементами басни
и сатиры, широко пользуясь аллего-
риями пишет Ал, Шевцов. Его за-
нимают самые большие вопросы на-
его времени с первой же книжки
(«Голос» 1934 г.).
Уже один перечень затративаемых
Ал. Шевцовым тем свидетельствует
06 этом. Судьба белой армий
(«Осень»), разрушение калтиталисти-
ческого уклада («Мир», «Ломают ста-
рые дома»), судьба тех, кто не при-
нял революции или принял ее только
oer часто лицемерно («Яб-
лочко», «Перелетная птица»), одино-
чество в нашей стране мещан-собст-
зенников, от которых уходят даже
редные дети («Кривое дерево»), —
вот темы стихотворений Ал. Шевце-
ва.
В его лице молодзя поэзия заяв-
ляет свое право на поэзию мысли,
притом в очень своеобразной форме.
В стихах Ал. Шевцова нет беспеч-
ной легкости Евг. Долматовекого пе-
риода «Лирики». Холодная, манер-
ная, сатирически ограниченная инто-
нация Ал. Шевцова в соединении с
тлубоко ‹ерьезным содержанием со-
ставляет, овоеобразие. стиля молодом
поэта.
Манерность Ал. Шевцова, вызвазв-
шая нападки некоторых критиков,
думается нам, не является очень
большим грехом. Ал. Блок, В. Брюсов
в поисках своего стиля прибегали к
ней. Опасной кажется нам другая
черта творчества Шевцова, которую
можно назвать игрою в мысль.
Вместо того, чтобы штурмовать
большие проблемы в лоб, Ал. Шевцов
с лукавой усмешкой ходит вокруг
них, только намекая на возможность
их поэтического решения. Вместо на-
стоящих, действенных произведений
поэтической мыели он дает читателю
интересные, интригующие стихотвор-
ные итрушки, но порой из-под на-
громождения аллегорий и чисто сло-
весных прикрас блеснет в стихе Ал.
Шевцова настоящий самоцвет:
Ты не получишь того, что мы
пели,
Тихо шагая в низовьях реки,
‚Мимо товарища в серой шинели,
Мимо за борт заложенной руки,
С. Васильев, дебютировавший в
1933 г, книжБою стихов «Возраст»—
слабой, блелной и неубедительной,
как-то неожиданно быстро вырос. В
«Застольной песне о сыне Павле и
матери ето Анне Денисовне» он дал
яркое и целькое художественное про-
трабят князья светские. князья ду-
ховные и нх прислужники. Невыно-
симо крепостное иго. Невыносимы на-
логи, подати, поборы. Еще coxpann-
лось «право первой ночи». Боспощад-
ны солдаты, неумолима княжеская
челядь. Крестьяне нищи и чемны.
Оки не могут отделаться неё только
от страха божия, но и ‘от страха не-
ред священником. Духовенство ка-
жется им наместниками бога нз зем-
ле. Сам Иосс Фритц лишь к концу
романа понимает. что ие только пре-
латы, вв ‘и Gor — враг, Император
+ Максимилиан peter бесконечные
войны во. имя личных интересов, Ему
удается обмануть Иосса: Когда ox 06-
являет ‘крестовый похол против ту-
рок, растерянный после первой не-
удачи восстания Иосе верит импера-
‘тору и идет на войну. Ему ив время
начинает казаться, что все зло — от
турок. Но в соседней ПТвейцарии кре-
стьяне сбросили крепостное иго и
живут свободно.
Роман начинается с неудачи ма-
ленького восстания: переловяены и
казнены тлавари, рассеяны участни-
ки, спасается только Иосс. Он при-
сутствует при казни своего предше-
ственника, вождя и друга. Это одно
из самых сильных мест в романе, от-
даленно похожее на сцену казни в
«Тарасе Бульбе». Вельтина — пой-
манного вожля восстания — четвер-
туют Ha городской площади. Hoce
стоит в толне. С отрубленными рука-
ми, залитый кровью обрубок кричит
в толпу, заглушая боль: «Бундшу!.
Так называется союз крестьян. на
знамени его написан крестьянский
башмак. С этим же возгласом поги-
бает друтой, рядовой wen союза,
смерть которого видел Иосс. :
Неудачей начинается, неудачей
кончается роман. Через много лет.
когла все было готово к восстанию.
нашелся предатель и выдал назначен-
ный срок. Иосс уходит. Но между
двумя бегствами, между двумя раз-
битыми восстаниями человек вы-
растает в подлинного революционера.
«Вот что значит быть революционе-
ром, — пишет Реглер. — Засыпая,
‚думать о врагах, просыпаясь, тотчас
увидеть перед собой огни пожаров
мщения. Как вулкан, быть всегда го-
товым к извержению, огонь пожи-
рает существо до костей и навеки
изгоняет всякий покой. Огонь недо-
вольства, кто сказал «адский» о TBO-
ем происхождении? Человек, который
думал, что ад может устрашить лю-
дей, которые жизнью своей делают
борьбу с подлинным адом земли».
В романе растет сознание крестьян.
Без устали, многие годы, скрываясь,
перебираясь из деревни в деревню,
Иосс агитирует, собирает людей, * ор-
танизует, копнт ‘оружие, об’яеняет,
помогает. Что бы ни случилось, он
вербует крестьян в Бундшу. Его бли-
жайший друг и помощник — Мар-
тин, бывшай монах, цинический и
скептический человек, которого YB-
лекла сила и вера Иосса. В конце-
циник отдает за друга и вождя
Жизнь. :
Странствующие нищие, организо-
ванные Мартином, разносят вести и
ведут пропаганду. Напа об’являет нал
страной интердикт — запрещение
церковных служб, крестин, похорон
по обряду, суеверные крестьяне пе-
И ПпоЭ
изведение, выдающееся по натевно-
сти, эмоциональной насыщенности и
народности. В образе матери П. Е,
Дыбенко Анны Денисовны С. Василь-
еа поэтически прославил тяжкую до-
лю сотен тысяч крестьянок-героинь,
сумевших воспитать достойных сы-
нов социалистической родины.
Если взять твою жизнь с порога
До последних ее следов,
То по горьким, как дым, дорогам
Встанут восемьдесят годов.
Сколько тяжких снопов повязано,
Сколько скошено трав и отав,
Сколько стерплено, да не сказано,
Сколько сказано, да не так.
Сколько чаемого загублено,
Сколько высыпано на дно,
Сколько люблено, недолюблено,
Сколько вымолвить не дано.
Еще ‘очень мало напечатавиая и
не иэздавмная ни олной книжки
М. Алигер уже имеет свое лицо.
Интересная н разнообразная тема-
тика — от типично «женственных»
стихотворений («Весной», «День»,
«Бессмертие») до историко-литера-
турной «Осени в Болдине» и комтю-
зиционно-сложной оборонной «Гро-
зы», стихотворная культура, идущая
преимущественно OT символистов,
вместе с напряженностью чувств A
мысли, очень заметной на фоне при-
митивного описательства, к сожале-
С. Герасимов.
—.
————щ——— === ———————-——————ы—
«II OC E B»
режявают ‘ото’ бедствие (Kam) SyMY-
Иосс заставляет попов ‘служить на-
сильно, Hoec раз’ясняет пока толь“
ко разницу межлу б0гом и священ-
ником. Нриходит небывало суровая
зима, Иосс’ организует взаимопомощь
крестьян, справедливое браконьер
ство, первый ‘намек на кооперацию.
Приходит жестокое сухое лето’ за ним
холера. — под. снегом и под солнцем,
на свадьбах и ереди трупов, Иосс и
Мартин ведут свою работу, многолет*
нюю подготовку в восстанию,
Это роман о большом, настоящем
революционере, ‘©’ человеке своего
времени, отнюдь не мечтателе, трез-
BOM, даже холодном; но страстном в
вере и непокслебимости, точно знаю*
щем, чего он хочет, всегда пригляды-
вающемся к жизни, учащемея у нее.
В романе есть серьезвыеё недостат-
ки. Преувеличена безличность про-
фесснонального революционера. Нес-
колько скупых сцен, в которых Иосс
появляется не только. как бунтарь.
явно недостаточны для полноты че-
ловеческого образа. Не совсем ‘ясен
путь, которым пришел Иосе к 6орь-
бе. Мартин’ написан очень’ хорошо.
но как тип довольно обычен для ис
торических романов: ° Император,
епископ. только намечены, хотя в ко-
ротких сценах ‘показаны очень убе-
дительно. Других тероев вообще. вет.
крестьяне сливаются в OMHY массу.
Излишняя драматизация не, всегда
драматичных по существу ‘положе-
ний, свойственная немецкой литера-
туре вообще и издавна, стремление
показать все не через внутреннее вос-
приятие героя, а через внешние: кар-
тины -— этаны его развития, мысли
тероя только как выводы. из конкрет-
ных, не всегла убедительных и тн-
пичных примеров — вся созлающая-
ся отсюда излишняя напряженность
и пестрота, — вот формальные недо-
статки романа. у
Недостатки с лихвой искупаются
настоящей любовью Реглера не толь-
ко к своему терою, не Только сочув-
ствнем массе крестьян, но и настоя-
шим пониманием их нужд и их де-
ла. Эту книгу писал историк, но’ ее
писал также революционер. Тут мы
снова подходим к вопросу об анало-
тиях и смысле исторического романа.
к вопросу о том секрете творчества.
по которому писатель обращается к
прошлому, чтобы выразить мысли и
чувства — достояние сегодняшнего
дня. Наивному человеку, который
спросит. почему Реглер не напишет
просто о сегодняшней Германии, 0
том, что он видел и пережил, можно.
многое ответить. Но важен не этот
ответ. Важно другое. Он все-таки ска-
зал то, что хотел, что обязан был ска-
зать. Топор. который четвертует
Вельтина, H ныне зловеше блестит
над Германией. Так же нищи, голод»
ны И непокорны люди, только враг
их называётся не императором, не
папой, не рыцарем. В подпольи илет
тлухая борьба, бесстрашные “Иоссы
тотовят день великого восстания. Все
изменилось, борьба прололжается.
Чем человечней, чем глубже одписа-
на она на любом историческом при»
мере, тем понятней для ‘нас и ©етод-
нянытий и_ завтрашний xenby A. Ba...
этом смысл искусства. Есть’ ‘одна
большая дорога культуры и. борьбы.
Тот, кто уходит с нее; изменяет лю-
дям, себе и жизни. Но оставаясь н&
ней, можно любое прошлое заставить
служить грядущему.
SUN
нию, еще слишком распространенного
в нашей поэзии, привлекают внима-
ние к М. Алитер.
Образ умной, жадной до жизни,
преданной своей социалистической
родине советской девушки возникает
из ее стихов. В наличии этого образа
лирического тероя—главное преийму-
щество стихов М. Алигер над стан-
дартом молодой поззии.
Совсем другой тип поэта имеем мы
в лице С. Михалкова.
В нем нет ни доходчивой простоты
Евг. Долматовокого ни умного лу-
кавства Ал, Шевцова, ‘ли’ народной
песенности С. Васильева, ни, эмоцио-
нальной ‘напряженности М. ‘Алигер.
Главное свойство его поэани — вы-
разительная ‘элементарность, ‘такая
ценная и незаменимая в песне, мар-,
те, отчасти в детской поэзяи.
Прекрасная стилизация детской ре-
зи в стихотворении «А что у‘ вас?»,
изящная колыбельная «Светлана» и
такие занимательные детские, поэмы,
как «Дядя Степа» и «Фома», показы-
вают, что С. Михалков — хоронгий
детокий поэт. *
Молодая поэзия, ‘несмотря на ряд
недостатков, дает интересные и цен-
ные вещи, и ее чрезмерно пессими-
стическая оценка, данная в некото-
рых статьях о молодых поэтах, толь-
ко дезориентирует читателя.
Ю., ДОБРАНОВ
«Всадник и пастух». (Из цикла «Кавказ»)