литературная газета № 17 (580) N О

ФОРМАЛИЗМЕ И

НАТУРАЛИЗМЕ В ЛИТЕРАТУРЕ НОВОМ ТИ ПЕ ПИСАТЕЛЯ ЕИ З РЕ Ч И ТО в. В. Л УГ О В С КО Г О о том, что лучшие художники мира гордились званием «народный пеэт», гордились этим словом знаролный про-олинись этим словом «народный». Когда Пушкин писал: На вечере в Лондоне в Королевской библиотеке од из крупнейших по- этов Англии Рэд приветствовал трех советских поэтов. Он сказал: «При- вет вам, поэтам новой цивилизации, от поэтов старой цивилизации». Когда я услышал эти слова, мне сделалось немного страшно. Я почув- ствовал себя как бы в перевернутом бинокле. Была огромная труба и был маленький человек, и этой овромной трубой было то время, та цивилиза- ция, которую я действительно творю со всеми вами. «Конечно, у них был гранднозный успех, потому что над ними стояла марка советокой культуры», - так писали о нашем выстуллении в Пра- ге белые газеты. Я переживаю чувство огромной от- ветственности за новую цивилизацию Мы не только поэты и писатели Сою- за, мы писатели и поэты мира. Мы поэты мировой революции. Об этом не пужно забывать ни на одно моно- венье, И когда отсюда, с этой сторо- ны, поомотришь на то, как мы рабо- таем, на язык, на форму, на силу убеждения, на мысль, - то совершен- но по-другому, по-особенному пово- рачиваются все задачи, которые сто- перед нами. И здесь вопросы ят перед нами. И здесь вопросы про- стоты, вопросы большой мысли, боль- волевого содержания, вопросы настоящего человеческого оптимизма, веры человека в лучшее будущее стоят на первом плане, и поэтому осо- бенно важно нам сейчас поставить во- прос о формализме. Тов. Пастернак говорил, что фор- мализма в конце концов не сущест- вует, Я укажу на Запад, где десятки художников, близких нам, - форма- листы с ног до головы. Что такое революционное искус- ство? Революционным иокусством на- вывают себя сюрреалисты в Чехо- Словакии и Франции, так называют себя и крайние формалисты во всей Ввропе. Когда я познакомился с сюр. реализмом, я пришел в ужас от это- го искусства. Оно базирует всю свою сущность на том, что истинное выс- вобождение человеческой мысли и че- ловеческих чувств может быть толь- но в полнейшей размагниченности, «варывной» имажинации. у нас называли революционным искусством какой-нибудь клуб, по- строенный в виде серпа и молота. Этот убогий унылый аллегоризм вы- давался за искусство революции. Что же такое революционное искус- ство в нашем представлении сейчас. что такое тот наш человек, к кото- рому мы обращаемся? В 1922 г. я звонил своим друзьям ночью и гово- рил: «Я прочел Бальзака -- это здо- рово!» Кто были люди моего поколе- ния? «Печальные дети земли», что знали мы, входя в революцию? Мы знали, что теория Станиславского хо- рошая, мы знали, что существуют Врубель и Бергсон и что скрябинские концерты тоже замечательны. С этим маленьким уботим багажем мы вхо- в революцию. Она нас перевер- дили в революцию. Она нас перевер- тывала, освещала наш мир и давала безграничный простор для того, что- бы всходили здоровые и мощные се- мена настоящего ощущения красоты, действительной, реально ощутимой красоты и правды. Сегодня же миллионные массы лю- дей с каждым днем все глубже про- никают в самые сокровенные области культуры. Народность! Еще несколько лет на- зад на наших литературных собра- ниях это слово никак не распростра- нялось. Мы как будто совсем забыли

Н А О Б ЩЕ М О С К О В С К О М С О Б Р А Н И И ПИ С А ТЕ ЛЕЙ 3 ЧУЖДОЕ ИСКУССТВО  ИЗ РЕЧИ тов. З А Н О В У Ю П О Ч В У Е Ч Ь ТО В. М. Ш А ГИ Н Я Н R если их резко покритикуют, то про- педет охота работать. Уверяю их, что и тут пронсходит обратное. За эти пятнадцать дней у меня бывали, ко- кечно, разные минуты, всяческие на- строения. Но поверх всего всплыло в конце концов новое отношение к работе. И вот что удивительно: тянет писать, стимулирует что-то изнутри, а когда разберешься, видишь, что сти- мулирует не только работа, но и но- вая точка зрения на работу, До свое- го орыва я два о половиной года работала над романом о втором за- коне термодинамики. Готовилась, со- бирала материал, снова принялась за математику, - и когда-нибудь еще напишу этот роман, Но сейчас поня- ла, что эта вещь уводит от трудно- стей, что выбор такой темы тоже симптоматичен, что в данную минуту она опасна, отвлечет в научную про- блематику, и это может совершенно оторвать меня от настоящей живой действительности. Я отложила эту работу. Взяла не- что гораздо более простое и, как сей- час вижу, гораздо более трудное. Вот тут - подхожу и к вопросу о фор- мализме.

принцип, я хочу сейчас привести два Г. КОРАБЕЛЬНИКОВА «Правда» в своих статьях, по сути дела, поставила основные вопросы нс- кусства. И среди критиков и среди писа- телей очень долгое время царило убе- ждение, что если такой-то писатель в своих произведениях политически лойялен или политически симпати- зкрует советской власти, то это уже целиком советский писатель. От со- ветских писателей, однако, мы тре- буем не только политического при- знания, авитапни или пропаганды за нашу действительность, но и того, чтобы это было сделано в тех формах искусства, которые являются соцна- листическими формами. Социалисти- ческий реализм - это критерий не только материала, но и художествен- ной формы. У нас яногда говорят: «Не мешай- те изображать действительность так, как я хочу, вы меня учить не мо- жете, я сам знаю», Это неправильное утверждение. Возьмем к примеру по- следнее произведенне тов. Пильняка - «Созревание плодов». Видно по тону произведения, что автор очень симпатизирует нашей действитель- ности. Но сама форма изображения такова, что она входит в прямое про- тиворечие с об ектом изображенияят Дело не в том, что формализмшого просто плохое искусство, а в том, что формализм это прежде всего чуждое нам искусство.   Формализм - явление исторически закономерное, он возник на конкрет- ной исторической почве. Эта почва - эпоха загнивания капитализма, ког- да мир для художника потерял свою эстетическую ценность. Для формали- ста совершенно безразлично, рисовать ли сутенера, убивающего проститут- ку, или парижского коммунара на баррикадах. Для него об ект изобра- жения не играет эстетической роли. Такое отношение к действительности, как к инертному, безразличному к форме изображения материалу, ска- вывается на произведениях ряда пи- сателей. Возьмем, например, описание труда в ряде художественных произзедений. Вы наверное все помните описание косьбы Левина в «Анне Карениной» Толстого. Когда читаешь это место, поэтически ощущаешь радость час- лаждения трудом. A нас? Мы в стране возродили труд как форму жизнедеятельности, как пот- ребность, как наслаждение. Но как подчас пишут у нас о труде? Возьмем к приме у последнее про- нзведение Гладкова. Там труд описан так, что кроме скуки и равнодушия это ничего не вызывает. Он абсо- лютно не поэтичен. Тов. Ставский правильно говорил в своем докладе, что статьи «Прав- ды» вовсе не требуют от писателей, чтобы они переходили от одной темы к другой, чтобы писатель непременно писал о стахановском движении или колхозе и т. д. Речь идет о слиянин внутренней темы писателя с общей темой нашей И нужно сказать, что неко- торые писатели вообще утеряли свою внутреннюю тему. Им гораздо легче выступать как литературным реме- сленникам, обрабатывать какой бы то ни было материал. B критике наших недостатков «Правдой» сказались настоящая лю- бовь к подлинному искусству и то огромнейшее доверие страны, которое она оказывает писателям. (Аплоди- сменты). исторических примера, совершенно неожиданно помогающих нам осмы- слить то, что происходит у нас сей- час. Я беру Данте и его эпоху. И ока- зывается, что во времена Данте су- ществовило левое движение в искус- стве, которое смотрело на Данте при- мерно так, как смотрели символисты -на Некрасова, Эта группа феодальных поэтов, группа представителей так называе- мой куртуазной поэзии и сочините- лей «марнолатрий», занималась тем, что утончала до предела старый ла- тинский язык и старые формы, ко- торые в то время были в поэзии. Этим, очень культурным в овое время людям произведения Данте казались упрощенческими, демократическими. В эпоху рафинировки латинской речи Данте выступил с лозунгом - на- родный итальянский язык. Он написал «Божественную коме- дию» и «Новую жизнь» на народном втальянском языке. К школе Данте леваки-формалисты того времени от- носились как к упрощенческой, вуль- гаризаторской школе. Однако к нам Данте дошел именно как гений-но- ватор, который стремился выразить в нскусстве передовые начала своего времени. Характерна в этом отношении и эпоха Мольера. У него есть одна ко- медия. Она называется, если не оши- баюсь, «Смешные жеманницы». В этой комедии Мольер выводит мод- ного поэта Трессотиниуса, который создает необычанно изысканные фор- малистокие вирши, и жеманницы, по Мольеру, наслаждаются его алжчте- рациями; представитель же нового класса - нарождающейся буржуа- эни - со всем своим здравым смы- слом вышучивает этого поэта. Представьте себе театр времен Мо- льера, сцену и на ней комедию Моль- ера. В первых рядах сидят сливки сбщества - остатки дворянской куль- туры, изысканные люди, рафиниро- ванная молодежь, культурная, талан- тливая, люи, которые создают обще- ственное мнение. Эти люди слушают с омерзением Мольера. Им кажется. что Мольер - мужик, что от него пахнет конюшней, потому что он гру- бо бьет по тому, что с их точки зре- ния является рафинированным, точь в точь таким, чем было для нас де- кадентстввдо революции. Но проходит время, историческая перспектива меняется. И Мольер до нас дошел во всей ясной классике своей речи как передовой гений, как подлинный новатор, в то время как мнимые новаторы-Трессотиниусы, ес- ли и запомнились, так только в сво- ем пародийном образе у Мольера. Это должно нас научить, помочь нам переставить оси направления на- творчества, понять, чем шего сейчас настоящая новизна и На каком новом принципе мы должны открывать эти Америки, - это пелая большая тема. Я здесь только ставлю перед нами эту тему. Думаю, что небы-ооестраны. хологически. Я имею в виду хотя бы наших переводчиков, которые рабо- тают над переводами национальных советских поэтов. Когда художник может сказать «мы» от огромной миллионной массы, строящей новую культуру, когда ху- дожник может сказать это «мы» с глубоким пафосом и его интонация не прозвучит фальшью, - это зна- чит, что он нащупал почву под но- гами, и я думаю, что за эту почву, нам всем нужно бороться. (Аплодис- менты).

Прежде чем сказать свое слово о формалнаме, я хочу обратиться к тем писателям, которые хотят отвести от нас иля, по крайней мере, смягчить статьн в «Правде». Эти товарищи говорят: нас, писателей, лучше не бить совсем, или если уж бить, то полегче, чтоб не пропала охота рабо- тать. Я - битый человек и могу вам чистосердечно сказать, что такая по- зиция, тзкое отношение к критике иошибочно, губительно и для нас и для нашего общего дела. Вы знаете, что я сорвалась до гру- .бой долитической ошгибки, энаете, что меня за нее крепко ударили. Не зумогу похвастать, что мне было легко, что wне легко сейчас и что вообще тание срывы - пустяки. Но устоять на ногах и не скосить- ся окончательно мне помогла как раз беспощадность, абсолютная реакость критики и ее прямота. Эта беспощад- ность меня сразу же отрезвила, она помогла понять, что наказанне за- служенное, что его нужно принять как операцию, а операция, по чести сказать, очень хорошая вещь. Конеч- но, во время операции покричишь от болн, потому что что-то вырезати, но вырезали гнилье, аловредную опу- холь, и когда все это переболит, то жить и работать человеку становится легче. Я себе представляла такую карти- ну: допустим, мне бы сделали скид- ку, спроработали» бы меня мягче. Легче лн было бы мне? Нет, не лег- че, а хуже. Остался бы какой-то ку- сочек заблужденья, и он мог бы пой- ти на разводку новых заблуждений. шибку надо выкорчевывать до по- меднего корня. Такому выкорчевыванию наших ошибок учит нас большевистская об- щественность, учит нас партия. Я должна сказать, что это не только онзиболее правильно, но в этом и наи- большая доброта.

И что же, когда мне хочется, как старые письма, как фотографиче- ские карточки - перебрать пережи- вания того времени, я нахожу толь- ко груды разломанной мебели там, где должны были быть стихи. Здесь особенно серьезно нужно бы- ло бы возразить тов. Зелинскому, ко- торый говорил о расширении поэти- ческих возможностей для некоторых поэтов, в частности Сельвинского и Кирсанова («Цыганская рапсодия» или «Новое»). Я должен сказать, что я тоже ув- лекался этим. И искренне верил, что таким образом я завоевываю абсолют- ное приближение к музыке, что это тождество ритма и звука. Но это было очередной иллюзией. Формализм с этой стороны может выглядеть очень богато. Здесь ваше- му взору является много внешне привлекательных вещей. Но это толь- ко «варшавский ассортимент», когда за пять рублей вам предлагают и брюки, и цепочку с часами, и стерео- скоп. Для меня есть еще одна область, которая до сих пор темна и таин- ственна, это все, что окружает имя -лебникова, потому что здесь вокрш накручено столько же мистики, сколь- ко и правды. Я хочу, чтобы, наконец, наша большая, серьезная критика проникла в эту таинственную об- ласть, потому что лично мне совсем не по душе последняя, совершенно апологитическая статья Асеева о Хлебникове. Мне хотелось бы, чтобы Кирсанов был более ориентирован на Маяковского, а не на Хлебникова, как это было в последних его вещах. уважали и уважаем Пастерна- ка за его честное, точное, скрупулез- ное отношение к своему искусству. Хочется ему скаазть одну вещь. Ког- да мы входили в Нью-Хафен в боль- шой шторм, четырехәтажные волны перекатывались через брек-ватер пор- та. И вдруг невдалеке от маяка я увидел застекленную комнатку, и там сидел человек. Он курил трубку, чи- тал газету, и пиджак у него был по- вешен на стул. Он был за десятью стеклянными окошками от меня. Че- рез мгновенье он пропал, а я был от- делен от него только пятып метрами бури, Я вижу Пастернака ясно, но через стекло. Ему нужно выходить на большую бурю и не останавли- ваться в пути. Как часто у нас говорят о том, что невозможно реально фиксировать яв- ления, потому что все очень быстро движется вперед. Одна форма сменяет другую, Не уопеешь проонуться ут- ром, как видишь что-то совершенно сногсшибательное, что ориентирует тебя в новом направлении. Так гово- рят люди, которые не поспевают за жизнью. времени.Чувство огромной ориентации во времени мы называем фантазией или умением предвидеть, но фантазия то- же на наблюдениях за жи- основана выми людьми, нужно только глубже проникать в них, и раскроется огром- ный горизонт. не-Мне хочется кончить тем, что мы стоим за настоящую индивидуаль- ность против индивидуализма. Огром- ное многообразие творческих возмож- ностен, творческие искания ни перед кем не закрыты. Я хотел бы, чтобы каждый из нас был такой фигурой - человеческой, писательской, философской, чтобы мы с честью могли назвать себя и своих друзей действительно писателями и поэтами новой цивилизации. (Апло- дисменты).

b.

от.

не

ды

Бот ро 01 ти

сть и іст

ль мя как им как 

Я памятник себе воздвиг неруко- творный, К нему не зарастет народная тро- па Совершенно особое место занимает в нашей поэзни Маяковский. ОешаМы был прав, когда говорил о мощных попытках этого замечательного чело- века вырваться к настоящей аудито- рии, вырваться к народу, говорить на-языком народа, быть понятным наро- ду. Вся необычайная целеустремлен- нооть Маяковокого шла в эту сторо- - это было огромным желанием ге- ния. Я хочу, чтобы литература меня учила, я хочу, чтобы искусство меня учило правдивому и прекрасному. Правда художника в отромном при- ближении всех его эмоций и мыслей к аудитории, для которой он работает - к народу.

ная го ag. ов, че- лев ва,

Олелаю вам еще одно признание, Все эти два года работы у меня было убольшое ощущение одиночества и оторванности. Я писательского кол- лектива не чувствовала, писатель- скую среду не любила, мне казалось - этого коллектива вовсе не суще- ствует, эта среда насквозь гнилая. И это чувство одиночества не исчезало оннн от каких похвал, ни от какого личного внимания ко мне. Но вот, наконец, я впервые испытала чувство писательского коллектива, и случи- дось это, как ни странно, именно на моей спроработке». Что на ней про- всходило? Вставали товарищи ком- мунисты и с абсолютной точностью и беспощадностью говорили мне в лицо такие вещи, к которым наш пи- сательский избаловалный слух совер- шенно не привык. Такие вещи, ко- торых наши критики и во сне не на- тишут. И вот, когда вы, кряхтя, вы- слушиваете все это, - а ведь вы все-таки профессионал, и во всех слу- чаях жнэни профессионал в вас оста- чутьем вы чувствуете, что это больно, но не обидно. Это гораздо менее обидно, чем то злепыхательство, те сплетни, те разговоры, к которым мы привыкли. Почему это не обидно? Потому что в лицо, прямо, по-товарищески, хоть резко, но без всякого личного зло- радства.

нт ме

Поэтому мне было печально слу- шать слова Кирсанова о «паралле- лизме». Параллелизм в эстетике а эстетика есть часть философии - очень нехорошая вещь. Существова- ние двух правд в нашем искусстве невозможно. Оно монистично. Не мо- жет быть, чтобы советский художник уходил со свечкой в пещеру в на- дежде, что придет время, когда его собственная правда, сохраненная вну- три, выйдет наружу. Нет, наше искус- ство сильно тем, что оно бросалось во все великие переделки Мы в этом закалялись, мы в этом приобретали мужество и чувство ог- ромной ответственности. И это мони- стическое ощущение правды и ис- кусства - первое условие ответствен- ности писателя. Формализм для нас страшен пото- му, что он касается поверхности ве- щей, поверхности явлений. И для го явление это не побудитель собы- тий, это только обыгрыш событий. Две стороны особенно выделяются в формализме. Первая сторона - это украшательство и сугубое внимание к внешнему. Вторая сторона это затемнение мысли, обрыв мыслей. Я целый период своего поэтическо- го существования искренне увлекал- ся этим затемнением смысла, потому что мне казалось, что в полутемной омпате легче ноансироватьмежлу одной вещью и другой, между одним настроением и другим,

де- оч.

Мне, конечно, не к лицу сегодня много говорить, но скажу все же, как я понимаю ту кампанию против фор- малиэма, которую ведет сейчас наша партия и общественность. Нам, художникам, особенно моему поколению, людям старой школы, людям старой выучки, очень важно ваоствопеедидили пснять, чего партия ждет от нас. Партия не только не отнимает у наю права на экспериментаторство и но- ваторство, но она заставляет нас быть новаторами. Партия дает нам валую по трудности задачу построе- ния нового искусства. Но только принцип построения нового - новый. Люди старой школы, особенно те, ксторых мы называем формалистами, ищут нового по старому принципу новизны. И вот этот старый принцип новизны, он как раз характерен для формализма. Партия дает нам новый принцип новизны, и чтобы понять, какой это

Я пережила это очень больно, но без обиды, и тут-то впервые поняла, что не одна, что писательский кол- лектив у нас есть и, хоть со знаком «минус» для меня, а встреча с ним произошла, и я почувствовала себя в этом коллективе. (Апподисменты). Теперь насчет работы. Некоторые наших товарищей думают, что

 Все дело в том, что у нас един- ственное, из чего исходит мысль ру- ководства, есть мысль о народе. Интересы народа руководителям доро- же, чем интересы того искусства, так называемого изысканного, рафиниро- ванного, которое нам чногда кажется милым и которое в конце концов яв- ляется так или иначе отголоском упадка искусства Запада. Товарищи, читая статьи в «Прав-  де», я подумал о том, что под этими статьями поднисался бы Лев Толстой, чей авторитет для меня непоколебим, Я не собираюсь находить сходство между духом Толстого и духом тех строителей социализма, которые уп- равляют нашей страной. Но страст- ная ненстован любовь к народу. ваемым «авторитетам», ко лжи -- эти черты об единяют великого русского писателя с вождями нашей великой родины. (Аплодисменты). -Я вспомнил место в статье «Что такое иокусство», где Толстой под- вергает новых тогда французских поэтов Бодлэра и Верлена и других беспощадной, злой, тонкой Во главе утла ее стоит требование яоности и мысль, что они непонятны народу. Читая эту статью, я не отказыва- стого, так же, как читая «Правды», я не отказываюсь от люб- ви к Шостаковичу, но чувствую ве- ликую правоту этих статей. Великое искусство не может быть ненародным. Я помню яростное стре- мление Маяковского быть признан- ным народом, его эстраду, выступле- ния на заводах, его прислушивание к мнению читателей. Маяковский, умный, огромного роста, поднимав- шийся головой над остальными, ви- дел, что настоящая слава есть слава, которой награждает народ. Статьи «Правды» многими были поняты как отрицание художествен- ности, как удар по художественности. Но ведь человек не может не мыс- лить образно, Все песни и поговорки образны, а не формалистичны. За этим образом всегда стоят идея и чувство. Можно без конца приводить при- меры. Метафоричен язык у Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. «Экс- порт революции - это чепуха», - так сказал Сталин, и это есть мета- форическая речь. Разница между художественностью и формализмом в том, что формализм рождается из пустоты. Художествен- ность приходит тогда, когда идея - ость приходит тогда, когда идебим одежды. Когда идея продумана, сло- ва, как дети, прибегают сами. Это лучше всего доказывается на приме- ре науки. Когда ученый хочет опре- делить какой-нибудь факт, тогда у него сами собой роялаются метафю- ры, Инженер, а не поэт придумал выражение «усталость металла», ана- том, а не художник нашел сходство между ухом и раковиной. Это не формализм,a настоящая художе- ственность. У меня в одном расоказе есть ме- сто, где я говорю о собаке, которая Я начал что-то об яснять: это то огненное кольцо, которое появляется вокрут солнца во время затмения, - Вот и надо было написать, - прорычал Маяковский, - собаку ох- ватило огненное кольцо, тлупо име- нуемое наукой, - протуберанец. (Смех. Аплодисменты). критике,Маяковский таким образом ругал меня за формализм, потому что, в самом деле, как можно допускать в рассказе юлово, требующее подстроч- ного об яснения. Я думаю, что многие из композито- ров, писателей, живописцев, актеров, ему интересны эпигоны, подражате- ли, эклектики, какими являются на- ши формалисты? Когда читаешь западных писателей, вдруг открываешь следующее: глав- ная мысль, которая владеет этими писателями, - это мысль о смерти. И вот некоторые из нас оглядыва- ются на этот боящийся смерти Запад. Никакой творящей идеи у художни- ков Запада нет. Они развлекаются формой. Вместо мощных разговоров Бетховена с богом, с судьбой и смертью сейчас остались только при- чудливые сочетания,разложение ткани, интерес к странному, к со- кровенному, к сумасшедшему. Некоторые из нас переносят это на нашу почву, -и , конечно, народ, чья сущность в наши дни есть рост и молодость, не принимает этого Товарищи, художник прежде всего - конструктор, а не разлагатель, ху- дожник создает мир, свой прекрас- ный мир. Художник должен говорить человеку: «Да, да, да», а Джойс го- ворит: «Нет, нет, нет». «Все плохо на земле», - говорит Джойс. И поэтому вся его гениальность для меня не нужна. И поэтому несмотря на то, что Горький формально для меня менее интересен, чем Джойс, я все-таки знаю, что Горький, всю жизнь гово- ривший о человеке, искавший прав. ду, конструировавший сверкающую сферу своего мира, говоривший чело- веку: «да, да», «человек это звучит гордо», для меня великий писатель, а что такое и в чем смысл Джойса, я сказать не могу. Чтобы понять, что такое формализм и что такое натурализм и почему эти враждебны нам, я приведу явления враждебны нам, я приведу Вот, товарищи, как страшно. Писа- тель Запада увидел смерть молока. Сказал, что молоко может быть мерт- вым. Хорошо это сказано? Хорошо. Это сказано правильно, но мы не хо- тим такой правильности. Мы хотим не натурализма, не формальных ухищрений, а художественной диа- лектической правды, А с точки зре- ния этой правды молоко никогда не может быть трупом, оно течет из груди матери в уста ребенка и по- этому оно бессмертно. (Продолжи- аплодисмәнтым. статьиработая над своими вещами, где-то в душе равняются на Запад, Когда мы говорим об иокусстве, то забы- ваем о том, что в мире существу- ют непримиримые социальные систе- мы, что есть классовая борьба, что разница между нашей страной и Ев- ропой огромна не только в экономи- ческом и политическом строе, но в самом духе, в самой идее, т. е .как раз в том, что выражается в искус- стве. Мы забываем, что художник Запада и художник социалистической страны отражают разные идеи, и разница между ними еще более су- щественна, чем между экономистами или солдатами, потому что художник определяет не только ставшее, но угадывает становление, предоказыва- ет судьбу, будущее. Мы, советские художники, разде- ляем причины от следствий, не толь- ко отражаем наш мир, но мы делаем судьбу этого мира совершенно от- лично от Европы. Вместе с тем неко- торые из нас думают, что существу- ет мировое содружество поэтов и ар- тистов, содружество искусства, что все художники в Америке и Европе есть дети, затерянные среди войн, диптоматии, государственных актов, политических убийств и т. д. Мы лю- думать, что в искусстве мир не- делим, что царства проходят, а ис- кусство остается. Опять-таки, повто- ряю, нам кажется, что цех художни- ков обособлен от мира и всегда оди- паков. Инотда нам кажется, что все в мире суета и что мы, художники, знаем главное. А главное это то, что вос проходит, пди умирают и ро- ждаются. До сих пор нам хочется получить признание от Запада. До сих пор мы относимся к западному иокусству как к передовому искусству эпохи. Забы- то главное: что великая идея, кото- уже умерла.явления рам, как строит Корбюзье, писателям, как пишет Джойс. А между тем уже появляются на Западе люди, которые отворачиваются от западного искус- ства. Эти люди стремятся к нам. По миру мечется нервный, вдохно- венный, умный Мальро, и всякий раз он прилетает к нам. Он более рафи- нирован, чем все наши формалисты, он более утончен, больше видел и знает, - однако, его душа, душа на- стоящего артиста видит, что идея Запада умерла, и он знает, что новое - у нас. Неужели ему, который даже такого большого, такого первого в своем смысле художника, как Пикас. оо, очитает уже мертвым, -- неужелительные ВЕ Л И К О Е Н А Р О Д Н О Е И С К У С С Т В О И З РЕ Л Е Ш И Ч И т О в. Ю. О У нас, товарищи, весь рисунок об- щественной жизни чрезвычайно сцеп- лен. У нас нет в жизни и деятель- ности государства самостоятельно растущих и движущихся линий. Все части рисунка сцеплены, зависят друг от друга и подчинены одной линии. Эта линия есть забота и не- усыпная, страстная мысль о пользе народа, о том, чтобы народу было хорошо. Если я не соглашусь с этой линией в каком-либо отрезке, то сложный рисунок жизни, о котором я думаю и пишу, для меня лично рухнет: мне должно перестать нра- виться многое, что кажется мне та- ким обаятельным. Например, то, что молодой рабочий в одну ночь произ- вел переворот в деле добычи угля и стал всемирно знаменитым. Или то, что Литвинов ездит в Женеву и про- износит речи, влияющие на судьбы Европы. Или то, что советские стрел- ки в состязании с американскими оказываются победителями, или то, что ответы Сталина Рой Говарду с восторженным уважением цитируют- ся печатью всего мира. мнение коллективное, значит: либо я ошибаюсь, либо ошибается «Правда». Легче всего было сказать себе: я не ошибаюсь, и отверинуть для самого себя, внутри, мнение «Правды». К чему бы это привело? К очень тяжелым психологическим послед- ствиям. Если я не соглашаюсь со статьями «Правды» об искусстве, то я не имею права получать патриотическое удо- вольствие от восприятия этих пре- восходных вещей - от восприятия этого аромата новизны, победонос- ности, удачи, который мне так нра- вится и который говорит о том, что (Аплодисменты). Если я в чем-либо не соглашусь со страной, то вся картина жизни полжна для меня потускнеть, потому что все части, все детали этой кар- тины связаны, возникают одна из другой, и ни одна из них не может быть порочной. И потому я соглашаюсь и говорю, что и на этом отрезке, на отрезке искусства, партия, как и во всем, права. И с этих позиций я начинаю думать о музыке Шостаковича. Как и прежде, она мне продолжает нра- виться. Но я вспоминаю: в некото- эторых местах опа всегда казалась мне

какой-то пренебрежительной. К кому пренебрежительной? -- Ко мне. Этот человек очень одарен, очень обособлен и замкнут.

Должен признаться, что когда я протел статью «Сумбур вместо музы- ки», я растерялся. Первым ощущени- ем был протест. Я подумал: это не- верно. Шостаковича ругать нельзя, Шостакович - исключительное явле- нне в нашем искусстве. Эта статья сильно ударила по моему сознанию. Музыка Шостаковича мне всегда нравилась, Я слышал его симфонию, балетную сюнту «Болт», его концерт для рояля. Все это мне нравилось. Я знаю Шостаковича лично, он всегда производил на меня впечат- ление необычайного человека. Это настоящий артист, от него исходит отромное обаяние, - это личность, которой охотно увлекаешься и вни- мание которой хочется заслужить. Когда мне нравится тот или иной художник, я с радостью иду на по- клонение ему, с радостью вхожу под власть его индивидуальности. Мне всегда кажутся достойными подра- жания те отношения, которые суще- ствовали между мастерами прошлого. Этот замечательный стиль, когда один художник, сознавая свою цену, никак не считает унизительным для себя признать и даже увеличить це- ну другого. Мне нравится в письмах Микель Анджело место, где он пишет Бен- венуто Челлини: «Мой великий Бенвенуто, я видел бююст вашей работы. Он прекрасен, как все, что вы создаете. Но мне кажется, что вы неверно поставили Отатья, помещенная в «Правде», восит характер принципиальный, его, Если бы он был правильно осве- щен, он казался бы еще более пре- красным». Этот стиль строгости по отношению друг другом зущество вали у мастеров прошлого. Когда мне ства и прощать ему все, как бы веря в то, что он не может ошибаться. Именно так я относился к Шоста- вовичу. Когда я писал какую-нибудь новую вещь, мне среди прочего было текже очень важно, что скажет о мсен новой вещи Шостакович, и ко- гда появлялись новые вещи Шоста- ковича, я всегда восторженно хвалил их. И вдруг я читаю в газете «Прав- да», что опера Шостаковича есть «Сумбур вместо музыки». Это сказа- да «Правда». Как же мне быть с мо- им отношением к Шостаковичу?

Внешне гений может проявляться двояко: влучезарности, как у Моцар- та, и в пренебрежительной замкнуто- сти, как у Шостаковича, Эта прене- брежительность к «черни» и рождает некоторые особенности музыки Шо- стаковича - те неясности, причуды, которые нужны только ему и ко- торые принижаютнас. Вот причуды, которые рождаются из пренебрежительности, названы в «Правде» сумбуром и кривлянием. Мелодия есть лучшее, что может из- влечь художник из мира. Я выпра- шиваю у Шостаковича мелодию, он весь ломает ее в угоду неизвестно чему, и это меня принижает. И, наоборот, когда из под тех же пальцев льется ясная мелодия, тогдаШостакович, сидящий за роялем, юный, с растре- панными волосами, является образом той лучезарности, которая так дорога людям и за которую люди так любят настоящих художников. Товарищи, не будем скрывать: мы очень часто пишем друг для друга Нам очень часто бывает важней по- хвала кого-нибудь из тех, кого мы считаем знатоками, чем похвала слу- шателя или читателя. Кории этого явления в том воспо- минании, которое ооталось у нас, что народ ничего не понимает, что вкус это достояние маленькой группы. Виновато в этом также и то время, когда ответственность за вку- сы народа брали на себя литерато- ры и писатели, которых мы не слиш- вом уважали, я в виду эпоку РАПП. ша, именно советская особенность, новая и смелая. Когда артист понра- вился народу, его вознносят очень вы- соко. Когда молодой Бабочкин, сы- грав Чапаева, понравился народу, ему против всех правил и традиций дали звание народного артиста. И если любой из тех музыкантов, кого теперь «прорабатывают», - Шо- стакович, Книппер, Шебалин, - на- пишет оперу, которая будет нужна народу, его вознесут высоко и награ- дят орденом.

  H0 TO у-   

 T

ер- . 50- 508     e

У нас совсем особая жизнь и у нас юсь от любви в Бодлеру и Верлену, видят правду. (Аплодисменты). но чувствую великую правоту Тол-

 е