Иллюстр. худ. УХАНОВА Рассказ ВЕНЕЛИКТА МАРТА БАЗА ТРЕПАНГОЛОВОВ С хороший безоблачный день, на редкость теплый для начала апреля. — Этакой денек нам не на руку, — проворчал мрачно водолаз Выдрин в сторону неразлучного своего спут- ника — Семги Ерша. «Семга Ерш» — под такой кличкой знали сигнальщика во всех дальневосточных тавернах. Настоящее его имя было Семен Ершов. Корейцы и китайцы трепанголовы озабоченно ‘зади- рали головы, прикладывали козырьком ладони и тоже косо и недружелюбно щурились на веселое, сверкавшее солнце. Прибрежные поселяне радовались теплому дню. А у трепанголовов — забота, тревога. _ Ни к чему им ранняя теплынь преждевременного лета. Капризный морской червь, трепанг, не выносит жары. и как только морская вода начнет нагреваться выше 14 гра- дусов, трепанг, в поисках прохлады, медленно и упорно передвигается в глубь моря. Вот почему ранней весною и позднею осенью — самый разгар трепангового промысла в наших советских дальневосточных водах. В такую пору червь еще ютится у берегов на небольшой глубине. Грамотей Семга Ерш подсел поближе к Выдрину: — Что-то неладно в природе, — сказал он, зевая и Щу- рясь на солнце. — Наводнения, тайфуны пошли y Hac... Опять же эта «иваси» — селедка японская... Раньше никогда она у нас не водилась, а вот после землетрясения япон- ского, с 1923 года, как пошла, как пошла, — все кругом у наших берегов кишит ею — девать некуда! — Да,— согласился Выдрин,— иной раз’ эта иваси сильно мешает в подводной работе водолазу на ловле трепанга... напрет-напрет, —и откуда только берется. Наглая такая — всего облепит, хоть работу бросай! Тьфу!.. Выдрин сплюнул на песок и вынул из-за пазухи пачку контрабандных сигарет «Пират». Протянул небрежно Семге Ершу и подошедшему приятелю — корейцу. Цою... — Шыпыка ‘`пуроха! (очень плохо!) — сказал Цой и присел на корточки возле русских. Он тоже был недо- волен хорошим, теплым днем. Вокруг на базе. суетились. Кули раскладывали пи- рамидами пустые боченки из-под рисовой японской водки —саке; навешивали громадные котлы для варки червя; раскладывали по золотистому шуршащему `песку досчатые платформы для сушки трепангов. Сгрудившись на берегу, бились тупыми кормами не- уклюжие потемневшие за зиму кунгасы 1. Казалось, они только-только. пробуждались от глубокой зимней спячки. Кой-где и на кунгасах копошились желтолицые люди. Цой набрал на пригорке охапку сухого лозняка дикого винограда. Выдрин настругал рогаток, и друзья развели костер на песке, возле самого моря. Семга Ерш заёрзал у костра. Приладил по краям ро- гульки, и мигом в самую пасть желтого пламени нырнул котелок, наполненный водой и жирной рыбой, — Ушица, что и говорить — на-ять, — весело заявил Семга и, заметив мрачный неподвижный взгляд Выдрина, устремленный на разгорающееся пламя, добавил: -— что-то ты не ве@&л, парень!.. Никак опять о голубом черве задумался? Выдрин досадливо отмахнулся от Ерша; взгляд его остался попрежиему неподвижным. Семга попал в точку. Выдрин, действительно, мечтал о голубом трепанге. Много всякой всячины на дне морском. Но ничто так не пленит мечты молчаливого ловца-водолаза, как голу- Кунгасы — рыбачьи лодки. бой червь! И светло-шоколадной «песчанки», и темно-ко- ричневого, блестящего «скалистого» трепанга— не счесть, сколько выловил Выдрин на своем веку... Но увы, ему, избороздившему вдоль и поперек чуть ли не весь залив Петра Великого, ни разу не встречались выродки — голу- пые и белые трепанги. - Выдрин отлично знал, что корейцы находили таких червей лишь по одиночке и очень редко. Но мечтал он найти сразу «место» — гнездо голубого трепанга. Ведь лю- бители — китайцы-габтрономы — платят и по червонцу за каждого голубого выродка. «Найду, — думал Выдрин, — целый выводок голубых, брошу этот проклятый подводный промысел... и займусь каким ни на есть хозяйством»... Вода в котелке закипела, на поверхности запрыгали жирные пятна... Разноречивый гортанный говор людей смешивался с треском лозняка, с всплеском волн, хрустом песка, с пронзительными криками неугомонных несметных чаек. Пахло дымом, бобовым маслом, чесноком и морем. НА КУНГАСЕ № 15 С 1923 года трепанговый промысел в советских водах в корне изменен, Вовсе запрещена хищническая охота на червя острогой и драгой. Залив Петра Великого разделен на «трехполье». Пер- вое поле начинается от границы советского побережья, с реки Тюмень-Ула, и тянется до мыса Стенина; второе— от мыса Стенина до мыса Маньчжура и третье — от мыса Маньчжура до полуострова Поворотного. Ловить разрешено лишь с кунгасов водолазам каждый год на новом поле. Два остальных поля в это время «от- дыхают», —на них привольно подрастают новые вызодки червя. Трехполье и чередование лова на полях введено для сохранения ценного червя. Иначе малоподвижный тре- панг легко мог бы быть выловлен и истреблен... В этом году лов разрешен на среднем поле. Теплый день, с которого начался наш рассказ, на- прасно встревожил ловцов. Вслед за ним потянулись па- смурные туманные дни с крепкими утренними заморозками. На базе повеселели. Каждое утро кунгасы‘ разворачи- вали паруса ‘и рассыпались в разные стороны — на весен- нюю охоту. Г Кунгас № 13, на котором охотились Выдрин и Семга Ерш, единственные русские ловцы среди китайцев и Ke- рейцев, заметно отличался от ‘остальных кунгасов. На его деревянном. приподнятом носу с двух бортов таращи- лись огромные зырезные рыбьи глаза. По поверью суевер- ных азиатов, судно без этих глаз —слепо, легко может потерпеть аварию: и даже заблудиться в открытом море. На огромном «юло» —= единственном кормовом весле кунгаса — постоянное маячила фигура коренастог” силача корейца Llosa, старого приятеля Выдрина, с ..Варым рус- ский ловец долгие годы привольно хищничал с шампунок острогой и драгой по Амурскому и Уссурийскому заливам. И остальные пять человек кунгасовой команды были подобраны водолазом из старых бывалых хищников-тре- панголовов и контрабандистов. Среди китайцев и корейцев Выдрин — свой человек. Он говорил не плохо на их языках, перенял их привычки, си- живал часами на корточках по-азиатски и отлично орудо- вал за обедом парой полированных палочек, которые заме- няли ему и вилку и ложку. Перенял Выдрин от своих желтолицых товарищей и их пагубную страсть к страшному маковому соку — «таяну»