литературная
газета
№
71
(634)
В
Е
З
Д
Е
С
У
Щ
Е
Е
Максим Горький ос-- поселения еготца еще бродили татки индейских племен и вольныелет! охотники, жизнь которых молодой Купер непосредственно наблюдал, что со временем и дало ему возможность написать свои знаменитые пять книг о жизни охотника Натаниеля Бумпо. Он написал более двадцати книг и солидную «Историю Североамерикан- ского флота». Он 16 лет, не окончив школу, поступил в матросы и служил шесть лет на военном корабле. Но, самыми удачными книгами являются. по общей оценке, пять.Они дали ему всемирную славу. Умер Фенимор Купер в 1851 году». годыним К. МУРАТОВА
он
Публикуемые произведения М. Горь- ого взяты из следующих изданий. Рассказ «Вездесущее» был напечатан журнале «Просвещение», 1913 г., 2, в котором М. Горький редакти- овал литературный и критический уделы. Рассказ не был включен M. Горьким в собрание своих сочи- кений за исключением последней давки, которая вошла в серию «Ска- рок об Италии», в виде XXIV сказки. Мы публикуем ем рассказ с небольшим сокращением. В 1923 г. М. Торький редактировал ряд произведений Ф. Купера, издан- ных в Берлине 3. Гржебиным. В первой книге Ф. Купера об охотнике Бумпо переводе
И. Введенского было помещено пе- репечатываемое нами предисловие М. Горького. Ему предшествовала сле- краткая биографическая Ф. Купере, возможно, Горькому не принадлежащая: «Джемс Фенимор Купер, прослав- ленный американский писатель, ро- дился в 1789 году в штате Нью- Джерси, соседнем со штатом Нью- Иорк. Вскоре после его рождения отец его, судья, оставив должность, пере- селился, в качестве землелельца, в глухую тогда местность штата Нью- Иорк, где основал поселок Куперсто- ун, ныне разросшийся до пределов весьма значительного города. В юности Фенимора Купера в месте
Ты знаешь меня пягнадцать ны какого-то здания - над ними задумчиво опустил тонкие ветви аро- матный эвкалипт, и когда они, трое, поравнялись с деревом, ветви его, как будто, тихо вадрогнули. - Вот - Паоло, - говорит де- вушка. Черная, высокая фигура отдели- лась от развалин и стоит среди доро- ги. - Сердцем увидала? - спросил юноша, смеясь. Впереди звучит эхом. Идешь? - Да. Вот тебә - мои. Не про- вожайте меня дальше, не нужно! меня всего пять часов пути до Рима, и я ведь намеренно пошел пешком, чтоб собраться в дороге с мысля- МИ… Остановнлись. Высокий снял шля- пу и говорит надорванным голосом: -Ты можешь быть спокоен за мать и сестру, - все будет хоро- шо! - Я знаю. До свиданья, мама! Она всхлипывает, стонет тихонько; потом звучатри крепких поцелуя мужественный голое: - Иди домой и спокойно отдыхай, поволновалась ты за эти буйные дни! Иди, все будет хорошо! Паоло такой же сын тебе, как я! Ну, сест- ренка… Снова поцелуи и сухой шорох ног по камням, - чуткая ночная тиши- на отражает все звуки, как зеркало. Четыре фигуры, окутанные тьмою, плотно слились в одно большое тело и долго не могут разъединиться. По- том, молча разорвались: трое ти- хонько поплыли к огням города, один вечерняя заря уже погасла и в синем небе разгорелось много ярких звезд. - Прощай, -- тихо и печально раз- лос: - Прощай! Не грусти, я всегда близко к своим, скоро увидимся… Сухо стучат деревянные башмаки девушки, сиповатый голос говорит утешающие слова: Он не пропадет, донна Филоме-C на, можете верить в это, как в ми- лость вашей Мадонны. У него - хороший ум, крепкое сердце, он сам умеет любить и легко заставляет дру- гих любить его… А любовь к людям- это ведь и есть те крылья, на которых человек поднимается выше всего… Город все обильней сеет во тьму свои скромные, бледные огни; слова высокого человека тоже сверкают, как искры. - Когда человек несет в сердце овоем слово, об единяющее мир, он везде найдет людей, способных оце- нить его, - везде! городокой стены, прижался к ней, присел на землю, низенький, бе- лый кабачек и призывно смотрит на людей квадратным оком освещен- ной двери. Около нее, за тремя сто-А ликами шумят темные фигуры; сто- нут струны гитары, нервно дрожит металлический голос мандолины. Когда трое поравнялись с дверью, музыка замолкла, голоса стали тише, несколько фитур поднялось… - Добрый вечер, товарищи! - ока- зал высокий. И десяток голосов ответил но, дружески: Добрый вечер, Паоло, товарищ! К нам? Стакан вина? Нет… Благодарю! Мать, вдохнув, сказала: - И тебя очень любят все - Наши, донна Филомена? - Э, не смейся… Не чужая своему народу говорит с тобой… Все любят вас: тебя и его… Высокий взял девушку под руку, говоря: - Все и - еще одна… Так? Да, - тихо сказала девушка. - Конечно… Тогда мать рассмеялась негромко: - Ах, дети!… Слушаешь вас, смот- ришь и -веришь: да, вы станете жить лучше, чем жили мы… НаИ все трое рядом скрылись в ули- це города, узкой и растрепанной, как рукав старой, изношенной одежды…
- О, да! - сдвинув ударом ладо- ни белый колпак на обезображенное ухо, внушительно кричит негр, тоже, почему-то горячась: схватил черною рукою стакан вина, поднял высоко и, указывая на него пальцем, продол- жает: - Слушать его, как пить это вч- но, - хорошо! Он - всегда - он! Он… везде говорит одно это: - все люди - люди, цветные - тоже люди! Теперь, в морях, говорят это больше, чем нрежде, - я знаю! Он очень много так геворил, так делал, За еще один-два и стало много хороших людей, о, я, старый, очень знаю. Когда белый говорит о Христе - уйди прочь, когда он го- ворит о социализме - слушай! Тут- правда! Я - видел жизнь… лю-Молодой негр привстал, серьезный и важный, протянул матросу свой стакан и юношески чистым голосом сказал по-французеки: - Это хорошо знать мне. Будем пить за то, чтобы все так жили, как вы хотите, я и все хорошие люди -и хорошо, да? - Пить - много! ко-овар, подняв стакан свой эще выше, как бы грозя кому-то, продол- жает: И гигант тоже протянул белому длинную руку со стаканом, утонув- шим в черной ладони: он хохочет, оскалив огромные зубы гориллы до ушей, похожих на звенья якорной цепи, хохочет и орет по-итальян- ски: - Это - социализм! Он - везде: на Гаити, в Глазгоу, Буэнос-Айресе везде! Как - это солнце… И все четверо смеются: громче всех итальянец, за ним густо рыча,- большой негр, юноша даже закрыл глаза и запрокинул голову, а старик, повар, омеясь не громко и визгливо, кричит: - Везде! Да! Я - знаю! *
Осенний, свинцовый вечер; холод- ный дождь, мелкий, как пыль, неуто- мимо сеет на крыши домов Берлина, да зонтики почтенных немцев и ка- мень мостовой; крупные, красноще- жие люди торопливо разносят свои сытые тела, большие животы по ули- дам, скучно прямым. Опромный город, - сегодня весь мокрый, озябший и хмурый, - уто- мительно правилен, он, точно шах- матная доска, и кто-то невидимый, но вездесущий, гоняет по ней черные фигуры, молча играя трудную, слож- ную игру. Между крыш, над черной, спутан- ной сетью деревьев, тускло блестит- купол рейхстага, как золотой шлем великана рыцаря, плененного и свя- занного толстыми цепями улиц, ка- менно серыми звеньями домов. Уже вопыхивают бледные, ные огни, и вода на мостовой в ще- лях и выбоинах камня светится сине- вато; тонкие, маленькие ручьи нало- минают вены, густую, отравленную кровь. От огней родились тени, тяже- лый город, еще более тяжелея, оседа- ет к мокрой земле: дома становятся ни- же, угрюмей, люди - меньше, сует- ливее; все вокруг стареет, морщится; гуще выступает сырость на толстых стенах, яснее слышен шум воды в во- достоках, и покорно падают на пли- ты тротуара тяжелые капли с крыш. Скучно. Этот город - такой боль- шой, серый, хвастливо чистый - неуютен, как будто он создан не для людей, а на показ, и они живут, порабощенные его камнем. Они мечут- ся в улицах его, как мыши в мыше- ловке, жалко смотреть на них: жизнь их кажется бессмысленной, непопра- вимо, навсегда, испорченной - ни- котда они встанут выше того, что создано ими до этого дня, не почувствуют себя в силе жить ина- че - свободней и светлей. Хрипло ухают и гудят автомобили, гремит и воет блестящий вагон трам- вая, синие искры брызгают из-под его колес; недоверчиво хмурятся под- слеповатые окна домов и холодно плачут о чем-то. Все кажется смер- тельно усталым и всюду - сырость, точно пот больного лихорадкой. Без- надежно дребезжит колокол церкви, не достигая слуха людей, мимо ее дверей, открытой, как без- зубый рот дряхлого старика.
лезными палками на плече; гибкий и сильный, как цирковой борец, он быстро приладил железины к фонарю - образовалось нечто подобное ма- ленькой эстраде, парень легко вско- чил на нее и, приложив одну руку ко рту, держась другою за столб фо- наря, крикнул в улицу: - Алло, ребята! Лицо у него пестрое, обрызгано веснушками, курчавые рыжие воло- сы и голубые глаза; весь он какой-то задорный, горящий; вот -- снял ста- рую, измятую шляпу, машет ею, как черным флагом, и, легко побеждая шум улицы, звучно кричит: Алло, ребята! Подарите мне две минуты вашего времени, только две минуты - хорошо? Олл-райт? Медленно, не останавливаясь, дви- холод-воза, одут моторы, идут, по- ренастые немые люди, черные, как негры. К фонарю, не спеша, покачивая клобом, надетым за ремень на руку, шагает ирландец полицейокий, коро- тенький и толстый, как двухпудовая гиря. Двенадцать ударов колокола, - улика сразу наполнилась свистом, ревом и воем, в этих звуках ясно слышишь ненасытно-голодное, злое, точно у отромного пса отняли кость, которую он не успел доглодать. И вслед за гудками, убегая от них, из домов посыпались на улицу темно- синие фитуры рабочих, мужчин, жен- щин, детей, они сразу наполнили глубокий ров новым шумом и завер- телись кубарями по мостовой, между возов, под унылыми мордами лоша- дей. Человек около фонаря вырос, вы- тянулся вверх, красное пятно его фу- файки одиноко в улице и очень резко бросается в глаза; он встряхивает ры- жей головою, все его лицо играет, каждую минуту меняя выражение: он стал маяком на одном из берегов темной реки, запруженной массою жи- вого, человечьего тела, и херошо слы- шен над раздробленной толпой его зовущий голос: бегущихТолпа течет мимо его, но постепен- - Сюда, ребята, адесь говорят правду о жизни рабочего народа, о его правах на труд и свободу! но вокруг фонаря образуется как-бы водоворот, все больше людей оста-
остановится, удивляют уверенностью, с которой прыгают в дрожащие и, ка- жется, готовые взорваться вагоны. По- том, в их движених чувствуешь дей, привыкших сознавать себя побе- дителями сил природы. Около кассы громко беседует груп- па рабочих, особенно возбужден один - горбоносый,с маленькими уса- ми, в измятой серой шляпе на за- тылке; делая рукою отсекающие же- сты, он кричит: - Ба, когда человек уходит от на- рода, - теряет не народ, а чело- век… - Так, но - Бриан… - Эта кость уже выварилась в моем супе, и мне ничуть не жалко бросить ее собакам… Звучит омех, - приятно слушать лесь, пол вемлей так рошо отвечает огромному дам наверху. Мягкий грудной голос говорит серьезно и важно: - Это правда! Очевидно, что все хорошее, что он мот дать нам, он дал, а затем. -Мы остаемся богаче, он - бед- ней… Откуда-то под ноти людей подка- тилась маленькая рыжая собака, ее пушистый хвост загнут на спину, она выоунула розовый язык и умными, черными глазами торопливо огляды- вает ноги людей, принюхиваясь. Большой человек, усатый, в белой блузе, обрызганной красками, вежли- во приподняв шляпу, опрашивает собаку: - Ваш билет?
A. М. Горький (1984 г.).
Письма
орького Мы перепечатываем сегодня два письма гениального художника слова к рабочему поэту Семенову. Они бы- ли опубликованы в украинской газе- те «Радянский степ» (Мелитополь) от 21 июля с. г. Алексей Максимович изложил в ста- тье, напечатанной журнале «Со- временный мир», 1911 г., № 2. письма относятся к 1910 году. г. смольянинов
прМаксима 1906-го по 1910 год им было получено и проредактиговано 400 ру кописей писателей-самоучек. СвоиЭти наблюдения над их творчеством В годы эмиграции, живя на ост- рове Капри, Максим Горький вел об… ширную переписку с писателями из народа. Рабочие и крестьяне, пробу- ющие свои силы в литературе, об- ращались за помощью не Бунину или Бальмонту, чуждым им по все- му строю их творчества, а к Горь- кому. I Дорогой Демьян Иванович! В стихах ваших самое ценное - их содержание, искренность, ск торой вы их пишете, но по форме они плохи. Вам надо учиться, надо читать, необходимо иметь свободное время. Я знаю, что говорить рабочему че- ловеку учись! так же бесполезно и глупо, как умирающему с голода сказать - лечись!
С поля в город тихо входит ночь в бархатных одеждах, город встречает ее волотыми огнями; две женщины и юноша идут в по о- и юноша идут в поде, тоже как бы вотречая ночь; вслед им мятко стелет- ся шум жизни, утомленной трупами Тихо шаркают три пары ног по темным плитам древней дороги, мо- щеной разноплеменными рабами Ри- ма; в теплой тишине ласково и убе- дительно звучит голоо женщины: - Не будь суров с людьми… дня. Разве ты, мама, замечала за мною это? - вдумчиво спрашивает юноша. - Ты слишком горячо споришь… - Горячо люблю мою правду… левой руки юноши идет девуш-У ка, щелкая по намню деревянными башмаками, закинув, точно слепая, голову в небо, - там горит боль- шая вечерняя звезда, а ниже ее - красноватая полоса зари и два то- поля врезались в красное, как неза- жженные факелы. Социалистов часто сажают в тюрьму, - вәдохнув говорит мать. Сын спокойно отвечает: - Перестанут. Это ведь бесполез- но… Да, не пока… - Нет и не будет сил, которые могли бы убить молодое сердце ми- ра… - Это - слова для песни, сы- нок… - Миллионы голосов поют эту пес- ню и все более внимательно слушает ее вся жиань… Вспомни-ка: разве ты прежде так терпеливо и ласково слушала меня или Паоло, как слу- шаешь теперь? - Да! Да… Но вот стачка прину- дила тебя уйти из родного города… - Он - мал для двоих, пусть остается Паоло! А стачку мы выигра- ли… -Выиграли, - звучно откликну- лась девушка. - Ты и Паоло… Но кончив, она тихонько смеется, потом с минуту все идут молча. встречу им выдвигается, поднимаясь земли, темный холм, - развали-
Здоровый, громкий хохот. Собака села у ног блузника и задней ногою чешет пушистое ухо, - он схватил ее на руки и, приплясывая, поет: -Марьетта, Моя Марьетта… - Наш труд - основание куль- туры, весь мир лежит на плечах ра- бочего… Двое-трое подпевают ему, а молодой здоровый голос тоже поет свои сло-- ва: Из белого горла топнели, вастав-С ляя трепетать жемчужные бусы оней, мчится одноокое чудовище; подкати- лось, смело с перрона всех людей, и, взвизгнув, полетело дальше в недра земли или на поверхность ее, отку- да в тоннель торжественно льется му- зыка жизни мирового города. * Мутно-зеленая вода Генузэского порта осеяна мелкой угольной пылью, прямые лучи полуденного солнца иг- рают на этой тонкой пленке серебром и причудливо спутанными цветами перламутра на жирных пятнах неф- ти. Порт теоно заставлен, огромными, всех наций, судами; густая, прязная вода едва зыблется между высоких бортов, тихо трутся друг о друга не- уклюже барки с углем, шуршат и по- скрипывают причалы, гремят якорные цепи, маленькие, как водяные жуки, паровые катера пыхтя, скользят по воде, и что-то размеренно бухает, как ленивый, негромкий удар по коже большего барабана. В жаркое небо стройно поднялась густая роща мачт, перечеркнутая го- ризонтальными линиями рей; реи, точно отромные стрелы, посланы во все края неба мощною рукой. Тихо дышит легкий ветер о моря, в синеве небес трепещут разноцветные флаги и по вантам развешаны, - сушат- ся, - фуфайки судовых команд, Всю-с ду протянуты железные цепи, тол- стые канаты, как бы для того, чтоб удержать в каменном кольце порта стройные пароходы, они опутаны та- келажем, как рыбы сетью, и уснули в отравленной воде. Тысячами светлых окон смотрит на черный порт мраморный город, разбросанный по горе, и шлет вниз, морю, живой, бодрый шум, - порт отвечает грохотом цепей, свистом вадохами пара, сонным плеском воды о железо бортов, о плиты камня. На корме небольшогогрузовика, около лебедки, в тени измятого, об- висшего брезента сидят трое негрови сожженный солнцем, почти такой же темный, итальянец, гладко острижен- ный, до синя бритый, с черными бро- вями, большими, как усы. Пред ними на грязном ящике че- тыре стакана лиловатого лигурийско- го вина, искромсанный кусок сыра, ломти хлеба, - но они не едят и не пьют: оттопырив толстые выворочен- ные губы, негры внимательно слуша- ют бойкую речь итальянца, храбро извертающего массу слов на всех язы- ках мира. Негры смотрят в рот ему и на его руки, - неутомимо летая в воздухе пред их черными лицами, пальцы матроса красноречиво лепят речь, и без слов почти понятную. Правый ру- кав его куртки разорван, болтается белым флагом, оттеняя бронзовую ту- ку до плеча голую, до локтя исписан- ную темносиним узором татуиров- Ки. одного нетра курчавые волосы седы на висках, левого уха нет у него, в нижней челюсти не видно зубов; друтой широконосый гигант, с добрым, круглым лицом и наивны- ми глазами ребенка; третий - юно- ша, гибкий, как зверь, полуголый и блестящий на солнце, высветлен- ное трением железо. Лицо у него ум- ное, почти арийски правильное, губыВ не толсты, круглые, как вишии, кла- за красиво задумчивы, - глаза влюб- ленной женщины. Он слушает с ча- пряжением особенно сильным, - весь потянулся вперед, будто хочет нуть на оратора, а тот, резким же- стом руки отталкивая что-то прочь Старый негр, утвердительно кивнув толовой, говорит овонм по-англий- себя, кричит с гордостью: Для нас нет еврея, негра, ту- ка, китайца: рабочие всей земли - братья! ски: - Для ему - нет цветных, это правда!
юм
все-таки скажу - учитесь! жно, бесконечно важно, чтобы люди II Демьян Иванович! Книги там будут высланы из Пе- тербурга. Ючень рекомендую вам вни- мательно прочитать историю Ключев- ского и книту Бельше «Любовь к радост-риродеорошоехорошо пгив, что вам нужно погодить пи- сать, а сначала поучиться. Поучи- тесь-ка, это - необходимейшее де- ло.
ем
ставьте, что вам дан кусок хорошей стали и сказано: «Семенов, опили и отшлифуй кус». А инструментов у вас нет, - что сделаете вы голыми руками? Язык - инструмент, необходимо знать его, хорошо им вла- деть. Понятно это? Если вы позволите, я оставил бы ваши стихи у себя на время. Соби- раюсь написать статью о самоучках- писателях, - им нет числа у нас, стихи ваши мне были бы нужны для ссылок, для цитат. Читайте, думайте, относитесь к лю… дям внимательней, мягче, не думай- те о себе, что вы исключительный человек, - и все пойдет хорошю. Желаю вам успеха, бодрости ду- шевной, здоровья. A. ПЕШКОВ.
навливается около живого маяка, под- На паперти, - на цоколе между нимая голову вверх; рыжий парень, наклоняясь к ним, широко размахи- вает рукою, как бы показывая дорогу, и точно удары набатного колокола звучат его вошросы: - Довольны ли вы вашей жизнью? Такова ли она должна быть, люди? Разве вы рабы и не хотите лучше- го? Толпа растет, молчит, но иногда и с каждой минутой все чаще, гром- че - раздаются из нее одобритель- ные крики: - Очень хорошо, парень! Вэри уэлл, бойс! Олл-райт! - Все, что ценно и прекрасно на земле, создается вашим трудом, поль- зуетесь ли вы всем, что ценно и пре- красно? Полицейский, прислонясь широкой спиной к чугунному столбу фонаря, сам тоже из чугуна отлит; он равно- душно жует табак, у него мертвые маленькие глаза с белыми ресницами и лиловые щеки алкоголика. Иногда он поднимает желтые брови кверху и тоже бормочет: - Очень хорошю! Олл-райт… Крики одобрения черной толгы все сильнее, а над ними свободно плава- ет мощный голос оратора, летают сло- ва, окрыленные верою, и сам он как будто летит над людьми, красная, огненная птица - предвестница но- вой жизни… * Станция подземной дороти, в обе стороны тянется узкий, длинный тон- нель, выложенный белой кафлей, весь в ярких пятнах реклам. Точно бусы ожерелья, горят, убегая вдаль, жемчужные огни электрических ламп. Стены покрыты жирным блеском, как будто смазаны салом; на черной по- лосе земли сверкают нити рельс, убе- гая направо и налево; огонь дрожит, кажется, что полосы металла расплав- лены и текут. Сверху проникает неутомимый гул надземной жизни, - сиягченный от- звук великого труда все побеждаю- щих людей, Здесь, под землею, звук этот подобен торжественному пению органа, он заставляет думать, что наверху люди уже устроили жизшь светлую, радостную и ныне славо- словят великую силу разума и воли. Из далей тоннеля, то справа, то слева, почти ежеминутно вылетают поезда, - мчатся огненные эмеи - и, наполнив белую трубу железным грохотом, воем, они исчезают в ней. Все вокруг дрожит в страшном на- пряжении; думается, что вся земля многоярусно прободена такими-же светлыми ходами, по всем направле- ниям проникают в нее со сказочной быстротою эти гремучие, сверлящие змеи, созданные человеческим умом из железа, движимые таинотвенной силой, порабощенной волею челове ка. Подлетит к станции сверкающая цепь вагонов, остановится, вздрогнет, выкинет на перрон десяток весело возбужденных людей, проглотит на место их друтой десяток, и снова ме- таллическое тело мчится вдоль тон- неля в огне и грохоте, шумно дышит запахом масла и гари, исчезает, как бы торопясь прооверлить землю еще глубже, еще больше. Нервозная дрожь вагонов и земли, безумная быстрота движения так странно не соответствует спокойст- вию людей, ожидающих овоих мет- ро. Эти люди с первого взгляда одно- образные, одинаково потертые, поно- шенные, невольно удивляют опасной торопливостью, с которой они едва прижались трое лю- двух колоин дей: старый, седоусый продавец га- зет, с широким, бритым подбородком двое чистильщиков улиц: один - маленький, коренастый, с разрублен- ным от уха к носу лицом, другой - сутулый, изогнувшийся вопроситель- ным знаком. Над его головою, в кожаной фу- ражке, - бронзовый окислившийся консоль, скупо горит маленькая лам- пючка, бледный свет ее падает на раз- вернутый лист газеты в руках смугло- го; он вполголоса, внятно и торже- ственно -- как священное писание, читает что-то, а из-за плеч его на лист смотрит жадно газетчик, тихо восклицая: - Прекрасно! О, это прекрасно! И коренастый, утвердительно качая гловой в такт голосу чтеца, тоже юворит уверенно: - Это - правда!… * Со дна глубокой улицы Нью-Иорка, сквозь пыль и копоть, неподвиж- ною пеленою висящею в жарком воз- духе, небо кажется сизым и мутным, вак вода болота. Окоро полдень, но солнце спрята- но где-то за крышами десятиэтаж- ных домов, их однообразно гладкие, грявные стены - в тени, эта тень - душна и не дает прохлады. Кое-где через крыши, в окна верхних этажей, знойно смотрит солнце, не доститая разноцветных вывесок: все стены ис- пещрены их пестрыми заплатами, это делает дома похожими на нищих. Улица до крыш налита тецлом, лишким воздухом, все окна открыты ни в одном нет ни цветка, ни вет- ки зелени, ни яркого пятна; из окон смотрит темное; все вакоптело в дыму, густо напудрено пылью, и отовсюду текут вниз на черную, сорную мосто- вую запахи машинного масла, клея, кожи, пота. Вместе с запахами на улицу из окон непрерывно течет тлухой тул работы: тарахтят машины, свистят, строгая дерево, столярные станки, всхлипыва- ет пила, барабанят палки, выбивая волосы из меха. Улица кажется оточной канавой; медленно льется по ней, куда-то в мутную пустоту дали, широкий, гу- отой, как нефть, поток шума и запа- хов, а в нем плывут обломками разрушенной жизни, избитые грузо- вые моторы, серые, как весенние жъдины, черные телеги утля и еще каких-то товаров, все угловатое, прямолинейное, тяжелое. Неутомимый шум работы звучит победоносно, а фантазия, возбужденная им, создает странные уподобления: гладкие сте- ны многоэтажных домов напоминают неприступные замки средневековья, ждешь, что вот сейчас, в улице поя- вятся рыцари, закованные в железо, они что-то разрушили, ограбили и опокойно увозят из города краденое, уводят пленников. Люди, пленники труда, почти не- наметны, среди возов, автобусов и толстых лошадей, тяжелых, как сло- ны, потные и грязные фигурки дву- ногих слишком ничтожны в сравне- ли с массами домов, товаров и со всем, что, окружая их, тяжко и мед- нно катится по дну улицы. Люди очень мелки и, когда видишь их ра- стерянными в улице, невольно ду- мается, что едва ли сумеют они пре- одолеть эту прямолинейную, угнетаю- щую жизнь в ядовитой духоте, в гря- зи и колоти. Вдруг, незаметно откуда, под окном а фонарей встал большой парень красной
далы
В стихах, присланных вами, мно- наши…стихах приспанных вамии ний, язык русский вы знаете не важно, красоту и силу ето чувству- ете слабо, а это надо знать, надо чувствовать, иначе ничего путного не напишете. Ваши чуества, ваши впечатления могут быть очень ценны, интересны, но надо уметь их обработать. Пред-
к писателям и рабкорам Письма М. Горького
Эшистолярное наследие А. М. Горь- кого огромно. В течение десятилетий писатель вел оживленную переписку с крупнейшими иностранными и рус- скими прозаиками и поэтами, с рабо- чими, крестьянами, учителями, начи- нающими литератогами и т. д. Для каждого из них А. М. Горький нахо- дил слова привета и ласки, ни одно- му не отказывал в нужном совете и помощи, С предельной ясностью от- ражены в письмах великого писателя мечты о светлом будущем, его безгра- ничная преданность созидающему это будущее народу, его многообразная и плодотворная деятельность на пользу родной земли и современных хозяев ee трудящихся масс. К сожалению, до сих пор письма А. М. Горького не только не изуче- ны, но даже полностью не собраны. Многне из них еще совсем не появи- лись в печати, многие опубликованы в различных краевых и областных газетах и жугналах и неизвестны ши- рокому кругу советских читателей. одно-Наши литературные издательства до сих пор не заинтересовались эпи- столярным богатством великого про- летарского классика: ни одного сбор- ника горьковских писем ни Гослит- издат, ни «Советский писагель» не из- дали. И здесь необхюдимо отметить инициативу (пока не подхваченную издательствами) редакции «Библиоте- ки «Огонька», выпустиешей недавне сборничек писем А. М. Горькогок писателям и рабкорам. Редакция ограничилась одной книжкой, в бли- жайшем времени она выпускает еще два сборника. Сборники эти не велики по об е- му - печатных листа в обоих. В них собрано 43 опубликованных, но малоизвестных письма Горького. В числе адресатов - Л. Толстой, Ро- мән Роллан, Бернард Шоу, В. Коро- ленко, В. Врюсов, Д. Мамин-Сибиряк, начипающие писатели, литкружковы, рабкоры, селькоры. О чем пишет им Горький? Обо всем. Достаточно беглого про- смотра книг, чтобы убедиться, как широки и многообразны были инте- ресы этого великана современной ли- тературы. Ето волновала и первая по- весть литкружковца, и рабселькоров- ское движение, и организованный в далекой Сибири литературный нал. Не было, кажется, дела, собы- тия, мимо котогого он прошел бы равнодушно, которое не заставило бы его написать теплое тогарищеское или гневное, протестующее письмо.
В 1912 г. с Капри он пишет гру- зинскому литератору Н. Канделаки: «…Мы живем в момент, когда духов- ное «собирание Руси» должно быть немедля начато в противовес злым силам, разрушающим его и грозящим совершенно разрушить. Говоря о «со- бирании Руси», я, конечно, не под- разумеваю под этим необходимость упрочить гегемонию культуры того или иного племени, но имею в виду лишь необходимость тесногосоюза племен, входящих в состав разнород- ной нашей «империи», - необходи- мость союза, основанного на взаим- ном понимании духа племен, истори- ческой работой, совершенной и совер- шаемой ими, союза, основанного на уважении к их законным требовани- ям свободы самоопределения. Силен только союз свободных, как вы зна- ете». Не уставая беседует Горький в сво- их письмах с начинающими писате- лями. Дает советы, одобряет, указы- вает на ошибки. «Многие из вас любят «мораль пу- щать», - пишет он рабкорам «Прав- ды». - Это занятие не очень полез… ное. Лучше бейте смехом. А суровое слого должно звучать кратко, как удар». В письме к журналисту Б. Поле- вому, приславшему рукопись, писа- тель подвергает обстоятельному раз- бору каждую неудачную фразу: не«Лампочки точно желтые глаза со- баки», - этот образ повторяется у вас дважды - на тринадцатой и ше- стнадцатой страницах. «Тускло цедят желтый грязный воздух». Цедят все- гда сквозь что-нибудь и медленно или быстро, а «тускло» цедить - это ни- кто не поймет. И как могут лампоч- ки цедить, т. е. пропускать сквозь себя воздух? Затем: если вы сказали «лампочки желтые», этим вы уже ска- зали, что и свет желтый, не нужно повторять одно и то же слово на близком расстоянии, скучно это». И далее: «Все это -- не пустяки, не ме- лочки, а техника. Так же, как то- карь по дереву или металлу, литера- тор должен хорошо знать свой мате- риал - язык, слово, иначе он будет не в силах сизобразить» овой опыт, свои чувства, мысли, не сумеет соз- дать картин, характеров и т. п.». жур-«Письма Горького к рабкорами писателям» собраны и прокомменти- рованы Г. Смольяниновым. Предисло- вия написаны Еф. Зозулей.
О Фениморе Купере Максим Горький идбал, воплощенный нами же в ней, , уже не удовлетворяет нас, - мы имеем, - создали в воображении … иной, лучший. Поэтому я говорю: безразлично, существовал ли Ната- ниель Бумпо на земле Америки как живой человек плоти и крови, важно, что о нем написано пять книг, в которых он живет, как воплощение лучших свойств человеческого духа. «Зверобой» в первой книге, «Сле- допыт» или «Разведчик» во второй, верный друг индейскоговождя «По- следнего» из племени могикан в третьей, «Кожаный Чулок» в четвер- той, наконец, в пятой книге - пони дряхлый телом бродята траппер - Натти Бумпо всюду воз- бужает симпатии читателя честной простотой своей мысли и мужеством деяний своих. Такова - часто - судьба многих огих пионеров - разведчиков, - людей, которые нзучая жизн заходят глу- боко дальше своих современников, И с этой точки зрения безграмотный Бумпо является почти аллегориче- ской фигурой, становясь в ряды тех истинных друзей человечества, чьи вте-страдания и подвиги так богато укра- шают нашу жизнь. Исследователь лесов и степей «Но- ного Света», он проложил в них пу- ти для людей, которые потом осудили его, как преступника за то, что он нарушил их корыстные законы, не- понлтные его чувству свободы. Он всю жизнь, бессознательно, служил великому делу географического рас- пространения материальной культу- ры в стране диких людей и - ока- зался неспособным жить в условиях этой культуры, тропинки для кото- рой он впервые открыл. че-Воспитательное значение книг Ку- пера - несомненно. Они, на протя- жении почти ста лет, были любимым чтением юношества всех стран и, чи- тая воспоминания, например, русских революционеров, мы нередко встре- тим указания, что книги Купера слу- жили для них хорошим воспитателем чувства чести, мужества, стремления к деянию.
и«Зверобой», «Следопыт», «Послед- ний из могикан», «Кожаный чулок» и «Прерия», - эти пять книг спра- ведливо считаются лучшими произ- ведениями ума и сердца Фенимора Купера. Написанные почти сто лет тому назад, они вызывали всеобщее восхищение Америки и Европы, ими зачитывался наш знаменитый критик Виссарион Белинский и восхищались многие из крупных русоких людей первой половины XIX столетия. Романы Купера и до сего дня не потеряли интереса правдивых и кра- сиво сделанных картин к истории за- селения Северо-Американских шта- тов, - история, которая поучительно рассказывает нам о том, как әнергич- тет ные люди в течение полутораста лет организовали мощное государство стране дремучих лесов, пустынных степей, среди кочевых племен индей- цев. Все пять книг связаны между со- бою личностью вольного охотника На- таниеля Бумпо. Начиная с романа «Зверобой», перед читателем живет и действует странный человек, безграмотный, полудикарь, но обла- дающий в совершенстве лучшими ка- чествами истинно культурного чело- века: безукоризненной честностью в отношении к людям, ничем несокру- шимой любовью к ним и постоянным органическим стремлением помочь ближнему, облегчить его жизнь, не щадя своих сил. предисловии к своим книгам Ку- пер не однажды указывал, что Натти Бумпо -- живое лицо, человек дейст- ввительно существовавший, - но для прыт-лелитобсзразлично,оо ния и вещи воображаемые, - иде- отьныевоспитывают истинно ловеческое в человеке с успехом не меньше, чем явления и вещи реаль- ные. Жизнь идет к совершенству, руководлсь идеалом, - тем, что еще не существует, но мыслится, вообра- жается возможным к осуществлению. Действительность всегда есть во- площение идеала и, отрицая, изменяя ее, - мы делаем это потому, что
фуфайке, о какими-то же- кивают из поеада,