В. СУХАРЕВИЧ

ЛИТЕРАТУРНАЯ ХРОНИКА Центральное произведение августовского номера «Нового мира» -- продолжение ма- стерски написанной повести Ф. Гладкова «Вольница». В журнале напечатаны также: отличное стихотворение Сергея Наровчато- ва «Тихий океан», текст кантаты компози- тора C. Прокофьева «На страже мира», принадлежащий С. Маршаку, и переведенная Д. Самойловым «Песня о партизане Бен- ко» албанского поэта Фатмира Гята. Песня эта (вернее, маленькая поэма) рассказывает о мужестве свободолюбивого албанского народа, о подвигах партизан, боровшихся с оккупантами, о дружеской помощи Совет ческой Албании. Статья Ю. Миленушкина «Новое в науке о жизни» общедоступно и увлекательно раскрывает научно-философское значение работ Г. М. Бошьяна и О. Б. Лепешинской и показывает, что их открытия подготов- лены предшествующим развитием материа- листической биологии. В журнале помеще- содержательная статья В. Николаева о Бальзако и Мопассане, а также 22 рецен- зии. Широта интересов - особенность крити- ко-библиографического отдела журнала. В этом номере помещены рецензии на кни- пи, посвященные Корее, демократической Германии, Венгрии, Франции, Южной Аме- рике, Ватикану. Отрецензированы и литера- туроведческие работы о Н. A. Некрасове, и труды по экономике и географии Украи- ны, Урала, Алтая, удачные детские пове- сти Н. Артюховой и неудачная повесть ро- стовского пасателя А. Павлова. Однако нельзя оправдать отсутствие рецензий новых значительных произведениях совет- ской литературы. Заслуживает одобрения и подражания хо- рошее нововведение журнала: в каждой рецеязии указывается фамилия редактора книги, о коей идет речь. Хотелось бы, что- бы рецензенты не только упоминали фами- лии, но и оценивали работу редакторов. Г. Маргвелашвили делает это, но впадает в другую крайность: увлекшись рассмотре- нием деятельности редактора, составителя и переводчиков антологии «Поэзия Грузии», он не охарактеризовал в должной мере ху- дожественное своеобразие грузинских поэ- тов. Выделяются в номере вдумчивая рецен- зия члена-корреспондента Академии наук СССР А. Қапустинского на труд профессо- ра П. Лукьянова, посвященный истории хи- мической промышленности России, и ре- цензия Т. Мотылевой на новый перевод «Фауста» Гете, принадлежащий Б. Пастер- наку. Т. Мотылева убедительно показала, как особенности и слабости ущербного да- рования Б. Пастернака - тяга к иррацио- нальному началу, безразличие к началу жизнеутверждающему - привели к иска- жению социально-философского смысла «Фауста». Восьмая книга «Нового мира» вышла первого августа. Сегодня, неделю спустя,Я весь стотысячный тираж журнала разослан подписчикам. Образцовая точность выхо- да верный признак слаженности рабо- ты редакции, сознания ею своей ответ- ственности перед читателем. A. Лацис Новые произведения писателей Узбекистана ТашкЕнт. Государственное издатель- ство Узбекской ССР выпустило отдельной книгой поэму «Фуркат». Писатель Сайфи (А. Атаджанов) посвятил свое произведе- ние известному узбекскому поэту-демокра- ту Фуркату, жившему в прошлом веке. Литературный журнал «Звезда Востока» начал печатать большую повесть Аскада Мухтара «Там, где сливаются реки» - об узбекских металлургах. Сейчас готовится к печати ряд новых произведений узбекских писателей. Народ- ный поэт Ислам Шаир Назаров сложил поэму товарище Сталине. Писатель III. Рашидов закончил повесть «Горячие ключи», в которой говорится об освоении новых земель. Об электрификации колхо- зов рассказывает повесть Мирмухсина «Неугасаемые огни». Лауреат Сталинской премии Гафур Гулям готовит к изданию цикл стихотворений, посвященных Китай- ской народной республике.

Обсуждаем вопросы мастерства 



Во имя жизни и мира ки, скульптор E. Вучетич и архитектор Я. Белопольский, образами своего искусства выразили думы нашего народа, разсказали о рождающем светлые надежды апофеозе второй мировой войны. …Человек, входящий под задумчивую старых деревьев парка, сень невольно остановится у первого изваяния. На скамье в глубокой задумчивости сидит Мать. Эта строгая, суровая, простая рус- ская женщина - живое олицетворение ма- тери-Родины. Платок туго натянут на пле- чо, горто поднята голова, выпрямледа спина. Не унынье, а глубокую скорбь и вместе с ней силу духа и твердость воли ощущаем мы в ее образе. А там, куда обращено ее лицо, приспу- щены два четырнадцатиметровых знамени,на высеченные из красного гранита, Надписи на русском и немецком языках: «Вечная слава воинам Советской Армии, отдавитим свою жизнь в борьбе за освобождение чело- вечества от фашистского рабства». У знамен два воина. Преклонив колена, склонив го- ловы, они как бы отают послетий ол товарищам по оружию. Пройдите мимо бойцов, и перед вами откроется грандиоз- ный партер, выложенный светлосерым гранитом и белым мрамором. К нему ведет широкая лестница. В центре прямоуголь- ника -- пять братских могил. Это квад- ратные зеленые газоны, окантованные светлосерым гранитом, по кромке которого высечены имена воинов, погибших в боях за Берлин. Стелы, стоящие по обеим сторонам пар- тера, - это тридцать две каменные стра- ницы, на которых высечены картины барельефы. Они рассказывают о мирном труде нашего народа. Но вот падает пер- вая бомба. Начинается война. 0 подвигах советских людей и городов-героев расска- зывает гранитная летопись. Праздником Победы завершаются ее страницы. Тринадцатиметровая фигура советекого воина господствует над площадью смогила- ми бойцов. Скульптор Вучетич и в этом грандиозном изваянии выразил торжество жизни над смертью, победу света и разума над темными силами мрака и разрушения. Сапог русского солдата наступил на фашиет- скую свастику. Еще напряжена одна рука, разрубившая свастику мечом, а другая прижимает к груди спазенного им ребенка. Не упосние победой, не месть гордое спокойствие освободителя, выполнившего свой долг, на лице русского воина. Самой природе советского человека чуж- ды и непонятны захватнические замыслы, хищное стремление подавить и поработить другие народы, И образы, созданные со- ветским скульптором, выражая дух совет- ского общества, с огромной эмоциональной силой рассказывают о том, как гневен, могуч и неукротим свободолюбивый народ в борьбе за свою родную землю, как пре- исполнен он глубокого уважения к мирной изни и тестному труду всего человече- Вся трудовая творческая и созидатель- ная жизнь советских людей, вся прямая, ясная, последовательная политика государ- ства и все высокие вдохновенные образы искусства нашего устремлены к одной це- ли - к миру, к счастью, к человечности. тра-ооство одного ожнио-натрнота можно найти то, чем живет, чем славится и во что твердо верит весь наш народ мир поболии войну и потомутопуссвий воин разрубил паучью свастику в Берли- не, и потому, что в старом русском городе Вязьме на гранитном постаменте, запечат- ленные на века, возвышаются солдаты и ства, генерал, которые в смертельном огненном кольце бились до последнего патрона, до последнего дыхания за жизнь, за мир и счастье человечества. …Матрос умирает. Ослабели мускулы, опустились плечи. Левая рука упирается в землю, ей еще хватает силы, чтобы удержать тело от падения, а правая, та, что сжимает пистолет, уже не может подняться. Но взгляните на лицо матроса. Опаляющую ненависть выражают по- тускневшие, но еще живые глаза. и ка- жется, если поднимется его рука и писто- лет выстрелит, этот выстрел закончит войну. Матрос --- только деталь пятифигурной композиции памятника генералу М. Г. Ефремову в Вязьме, созданного скульпто- ром Е. Вучетичем. На постаменте -- гене- рал Ефремов, окруженный горсткой бойцов, отбивается от вратов. Смертельно ранен- ный, он властно простирает руку вдаль. Только вперед - вот его последний при- каз. Человек, умирающий во имя жизни, презирает смерть. Глубочайшая мысль воплощена в этом замечательном произве- дении скульптора, Памятник погибшему герою прославляет жизнь и подвиг само мгновение смерти становится высшим про- явлением могучей духовной силы пламен- ного борца за честь, свободу, независн- мость и мирную жизнь Родины. Война! Великую силу, которую рую проявил в боях наш народ, и все суровые испыта- ния, которые выпали на его долю, знает Вучетич. Потрясающе лицо умирающего матроса - скульптор видел его своими гла- зами. Во время атаки под Боровском мина упала между двумя бойцами. Один из них - Вучетич - вскочил и побежал вперед, а другой уже не смог встать. Оглянувшись, Вучетич увидел, как боец, упершись рукой в землю, изо всех сил старался поднять обессилевшес тело. Его взгляд, полный жгучей ненависти, устрем- ленный в сторону врага, запомнился на всю жизнь и запечатлен в бронзе. Рядовой боец ополчения, скулыптор Ву- четич знал своих героев в действии, в живом движении, котовое всегда будет основой пластических искусств, И оттого, чо он видел войну своими глазами, он с особенной силой оценил живушую в на- шем народе жажду мира, труда и созида- ния. Став военным скульптором, он сде- лал содержанием своих произведений не смерть и разрушение, а борьбу за счастье человечества, за мир во всем мире. Мир! Это к нему указывала путь про- стертая вперед рука генерала Ефремова ради него гневно сражался с врагом матрос, который уже не может поднять руку с пистолетом для выстрела. Мир! Это его наступлению радуется генерал Ватутин, который, обнажив голову, стоит на пьеде- стале в Киеве и с улыбкой глядит вслед своим бойцам, вместе с ним освобождав- шим Украпну. И вот, как только прозвучал последний выстрел войны, один из создателей ее пастической летониси, боец, командир, скультор Вучетич получил за- дание соорудить монумент на могиле со- ветских воинов, павших при штурме Берлина. Какие же образы родило сердце советского художника это высокое задание? Захотел ли он утвердить только победное торжество, только могучую сил нашего оружия? Или скорбь народа, гизм утрат, понесенных в этой невиданной по размаху и ожесточению битве, должны были наложить свою печать на грандиэз- ное мемориальное сооружение? Нет, пусть те, кто не верит в миролю- бие нашего чарода-победителя, отправятся в Берлин в Трептов-парк, чтобы увидеть своими глазами, какую надгробную речь вечным языком пластического искусства произнес военный скультор над могилами павших бойцов. Здесь советские художни-

Несколько мыслей

Вера ПАНОВА

о технологии нашего ремесла тельными героями: новая эра, повысив моральные качества каждого члена об- щества, повысит и требовательность об- щества к этим качествам. Люди объявят новую борьбу с нережитками в созна- нии на новых, высочайших мораль- ных основаниях, - и нет предела это- му святому недовольству и стремлению к усовершенствованию, как нет предела об- щественному развитию. ** кое-то новое слово - не обедняем ли мы героя, отнимая у него это слово и давая взамен общелитературное, правиль- ное слово? Мне кажется - обедняем. И не только героя, но и эпоху, и родной наш язык. Я имею в виду не жаргон, не «блат- ные» словечки, не отмирающие архаиз- мы, а то новое, что органически вносит- ся временем в общенародный язык. (В частности, слова, перешедшие в русский язык из языков других народов Совет- ского Союза в результате нашего братско- го содружества). Товарищ Сталин в гениальной статье «Относительно марксизма в языкознании»жизнь, пишет: «Изменился в известной мере сло- варный состав русского языка, изменился в том смысле, что пополнился значитель- ным количеством новых слов и выраже- ний, возникших в связи с возникновени- ем нового социалистического производства, появлением нового государства, новой со- циалистической культуры, новой общест- венности, морали, паконец, в связи с ро- стом техники и науки; изменился смысл ряда слов и выражений, получивших но- вое смысловое значение…» И, конечно же, литература должна стремиться зафиксиро- ватьновые слова и выражения, а также изменения смысла «ряда слов и выраже- ний, получивших новое смысловое значе- ние». Пуризм редакторов, требующих от литературных героев идеально-правиль- ной. издавна литературно узаконенной речи, красным карандашом подчерживаю- щих в рукописи каждое слово героя, не влиотвечающее традиционно-литературной законной речи,-не препятствует ли этот пуризм развитию русского языка, по- полнению его новыми словами, органиче- ски рождаюшимися в нашем обществе? * *

Вопросы технологии письма особенно остро стоят перед писателями современ- ной темы. Наш материал таков, что не наденешь его на готовый каркас, заимст- вованный у Толстого или Щедрина: ведь невозможно о Паше Ангелиной, к примеру, написать точно так, как написано об Ан- не Карениной… Учеба у классиков под- разумевает не примитивное подражание, а углубленную самостоятельную разработку алмазных копей, открытых великими рус- скими писателями.

Очень трудно писать. За нами - ги- гантская литература, равной которой не было. Гиганты смотрят на нас со своих вершин… Есть непревзойденные образцы, созданные великими, но нет рецептов. Знаешь: надо учиться у русских класси- ков. И знаешь: надо, подобно Борткевичу, искать новые резцы для нового материа- ла. Пишешь наощупь, мучительно отыски- вая технологию, не принимая на веру да- же самый удачный опыт товарищей, «Точь в точь, как у Бабаевского», «точь в точь, как у Ажаева», - это не критерий. Сам ищешь свой резец, сам его точишь. Каждый совет обдумываешь подолгу, то принимаешь, то вновь отвергаешь, иные не приемлешь совсем. Не понимаю, на- примор, как можно писать роман или по- весть на современном материале, обхо- дясь малым количеством действующих лиц. Жизнь наша устроена так, что чело- век в своей деятельности тесно соприка- сается со многими людьми, непосредствен- но на него влияющими, и удаляя эти ния, неизбежно удалишь из книги кол- лективистский, общественный дух нашей жизни. Если герой целыми днями лежит на диване и предается ленивым размышле- ниям, то мир его, естественно, тесен: кре- постной дядька, приятель, любимая де- вушка вот, собственно, почти все, Но если герой существует в таком широком мире как наш, если интересы его так многосторонни и деятельность так разно- образна, как интересы и деятельность со- встского человека, - попробуйте обойтись в романе малым количеством действую- щих лиц и при этом показать богатства и многогранность нашей жизни. Лумаю, чтоэто невозможно. не хочу сказать, разумеется, что для полноты изображения жизни нужно без всякого смысла и толка населять роман как можно большим количеством дейст- вующих лиц. Каждое действующее лиц должно быть необходимым в романе, и каж- дое должно быть так написано, чтобы сознании читателя запечатлелся живой об- раз. Полагаю, что первая задача писате- ля-- научиться создавать живые челове- ческие образы, ибо в наших произведени- ях неизбежно получается много героев, как много их в нашей действительности, и нужно, чтобы эти герои были написа- ны такими же индивидуальными и содер- жательными, каковы они в действительно- сти. Одна из самых слабых сторон моей по- вести «Нсный берег»-то, что многие лю- ди в ней написаны невыразительно. Все эти люди были мне нужны для выявле- ния главной мысли повести, но. слабая техника письма сделала их бледнее и ма- локровнее, чем они есть в действительно- сти и потому эти люди выглялят незавоп ными жильцами на Ясном берегу. **

Вот лежит груда материала: дения, впечатления, воспоминания о лю- дях, прошедших перед тобой за твоо мысли твои и твоих современни- ков. Это - только сырой материал, руда, которую надо плавить и отливать, чтобы получилось нечто, что ты намерен сде- лать. Уже как будто совсем ясна поставлен- ная задача; как будто совсем отчетливо представляешь себе людей, которые бу- дут жить в твоей книге, их характеры, их поступки, события, происходящие ними; и тогда встает новая задача - сю- жет: расстановка событий, проявление характеров в этих событиях. Очень важная вещь - сюжет. И тут, Тто понимать под сюжетом? Какой прииции построения сюжета соответствует совтской литературе, служащей делу со- здания коммунизма, относящейся к своей миссии с глубокой серьезностью? на мой взгляд, много у нас недоговорен- ности, нелсности. Во многих наших литературных круж- ках и консультациях до сих пор изла- гают сюжет как нечто обособленное от материала, как нечто подчиняющее себе материал, дескать, чтобы произведение читалось c интересом, в нем должен быть правильно построенный сюжетный костяк- завязка, развитие, кульмина- ция (когда, по представлению оракулов «сюжетного костяка», у читателя от за- интересованности глаза лезут налоб), развязка. Хорошо, дескать, если чита- тель заинтригован, если он нипочем не может догадаться, чем же это все кон- чится. И некоторые авторы - и не только героевмолодежь из литературных кружков попадаются в лапы «костяка» и строят фальшивое здание из придуманных со- бытий, желая удержать читателя ис- кусственным путем. Так, в «Открытой книге» В. Каверина читателя трогает все, что написано там о подлинной женской судьбе, о подлинных человеческих отношениях, и оставляют подозрительно-настороженным наивные «сюжетные ходы» с гадалками, тайнами и прочей штуковиной, неведомо как при- шедшей со страниц забытых размещан- ских романов Марлитт. Мне кажется, что тут какое-то недо- разумение. Разговоры о «костяке», об «остроте» и т. п. идут из мутных истоков гнилой и безидейной американо-англий- ской обывательской литературы, вроде Пристли, Рискина и прочих в этом роде, с которыми нам не ужиться ни в чем и ни- где.

вуважаю красный карандаш, но не верю, что мыслимо написать произведение, где все герои положительные. Не верю и не понимаю, зачем нужно такое произве- дение, чем оно помогает выполнению об- щенародных задач. Некоторые критики очень не любят, когда у положительного героя имеются хо- тя бы самые незначительные отрицатель- ные черты. Эти критики требуют, чтобы положительный герой был человеком абсо- лютно гармоническим, без сучка, без задо- ринки. Боясь нареканий со стороны таких критиков, многие редакторы идут еще дальше: они хотят, чтобы вообще у не было никаких недостатков, чтобы все как есть герои были стопроцентно поло- жительные и стопроцентно гармонические. Красный карандаш бдительно отмечает каждый промах героя, каждый неправиль- ный его шаг, даже каждую выпитую ге- роем рюмку водки… Если решительно все герод являются носителями высочайших душевных ка- честв, то -- при единстве миропонимания и общности жизненной цели - между ни- ми невозможны сколько-нибудь серьезные столкновения. Вместо рабочего коллекти- ва, в поте лица, в трудах, в преодолении препятствий строящего коммунизм, - по- лучается некий ангельский хор, состоя- щий из одних сладчайших теноров. В жизни нет ангельского хора, и это очень хорошо. В жизни одни люди со- вершают ошибки, другие их поправ- ляют, - поправляют порой не очень-то ласково, наше время горячее, страдное, Сплошь и рядом случается, что человек, телько что исправивший ошибку товарища, сам впадает в ошибку, и его поправляют другие, может быть, по- правляет тот самый человек, которого он когла-то поправил… В жизни, в общем горячем труде, столкновение воль и характеров борьбапреодоление трудно- стей, и это очень хорошо, потому что ес- ли нет борьбы и преодоления трудностей, тонет движения вперед. В жизни люди, связанные единством миропонимания и все же поют разными голосами, разные вкусы, наклонности, черты характера«Нежныеі Вы любовь на Если все мы уж так хороши, что даль- ше некуда, - для чего борьба с пере- житками капитализма в сознании людей, где движение вперед, где рост советского человека? скрипки ложите. Любовь на литавры ло- ти: переложение любви на литавры тоже подразумевает натуру музыкальную…). Одни сочувствуют тем, кто «ложит» (хо- рошее слово!) любовь на скрипки, дру- тому, кто на литавры… Точки зрения на то, какие свойства в том или ином человеке положительные, а какие отрицательные, - эти точки зрения не всегда одинаковы даже у людей с оди- наковым миропониманием. жит грубый» - писал Маяковский, (Кста- Критики резко осудили Листопада, ди- ректора Кружилихи, за то, что он не хо- дил с женой в театр. (Это в годы Оте- чественной войны, когда от директора оборонного завода требовалось напряже- ние всех сил и способностей). Жене хо- телось пойти с мужем в театр, поси- деть с ним вечерок, она страдала, что муж пропадает на заводе. Если бы он сам страдал от необходимости так мно- го бывать на заводе, ей было бы легче, но он не страдал, он шел на завод с ра- лостью, там быта самал главная его жизнь, и жене это было невыносимо тя- жело. Критики были на стороне жены, они обвинили Листопада в нечуткости, нечеловечности, в том, что он любит же- ну не так, как обязан любить передовойЯ человек социалистического общества, в том, что он не умел создать в своей жизни гармонию между личным и обще- ственным, в том, наконец, что он не по- вышал свой культурный уровень посе- щениями театра… Я на стороне Листопада. Его ошибка в том, что он женился на женщине не- далекой и душевно пассивной, но, оши- бившись, он после этого не дал этой женщине повиснуть гирей у него на но- гах… Мне думается, что и при коммунизме не будет произведений с одними положи-

Горький пишет: Русской литературе никогда не было свойственно преклонение перед сюжетом во имя сюжета. Никогда русская литера- тура не подчиняла сюжету свой материал; по всегда подчиняла его идее. «Плана никогда не делаю, план соз- дается сам собою в процессе работы, его вырабатывают сами герои. Нахожу, что действующим лицам нельзя подсказывать, как они должны вести себя… Автор берет их из действительности, как свой мате- риал, но как «полуфабрикат». Далее он своего«разрабатывает» их, шлифует силою сво- еего личного опыта, своих знаний, догова- ривая за них несказанные ими слова, до- вершая поступки, которых они не совер- шили, но должны были совершить по си- ле своих «природных» и «благоприобре- тенных» качеств. Здесь место «выдум- ке» - художественному творчеству. Оно будет более или менее совершенно тогда, когда автор договорит и доделает своих героев в строгом соответствии с их основ- ными свойствами». В лучших произведениях русских клас- сиков сюжет создан так, что вы его не ощущаете; вы видите естественное тече- ние жизни, в этой жизни естественно су- ществуют люди с естественными для их времени и положения характерами, естест- венно участвующие в событиях, выпавших на их долю. Так создавалась типичность характеров и событий в творениях русской классиче- ской литературы, отсюда сила ее воздей- ствия на людские души. Человек читает и верит, что все-правда. Форма служит материалу, идее; форма становится ча- стью материала. Так сделан сюжет в «Мертвых душах (первый том), в «Войне и мире», в «От- цах и детях», в «Накануне»; так пи- сали Щедрин, Гончаров, Чехов, Горький. Так сделан сюжет в миниатюрном про- изведении Лескова «Леди Макбет Мцен- ского уезда», - произведении, которое носит скромный подзаголовок «Очерк», стоит, на мой личный взгляд, по глубине. и художественной точности всех новелл Мериме, взятых вместе. Этой тайне впадения формы в материал, как притока в главную реку, учились и учатся лучшие писатели Запада. Так пи- сали, следуя великим русским мастерам, Драйзер и Роллан. убеждена, что этому мы должны учиться, а не американским забубенно- бульварным «сюжетным костякам» с «се- кретами», «интригами» и «неожиданны- ми концами» Грошовым ухищрениям чужой и враж- дебной «культуры» мы обязаны и здесь противопоставить сокровища мудрости и глубокого знания человеческой души, на- копленные величайшей в мире русской литературой. литературная газета № 66 3

Я не уверена, что герои наших произ- ведений должны говорить чистейшим ли- тературным языком, как того требуют не- которые рецензенты, редакторы и чита- тели. Если шпроко бытует в народе ка-

Только отобрав из воспоминаний самые яркие, строго отделив закономерное от слу- чайного, все типичное от сугубо личного,гие можно добиться удачи. Именно так рабо- тал Салчак Тока. Именно это делает его повесть о прошлом боевой книгой совет- ской литературы. на-цели, Тува, как и вся Россия, разделилась на два лагеря: красные и белые, бедняки и богачи воевали за Саянами. И в Туве, как по всей России, победил народ. Для Тока не могло быть выбора. Он сердцем почувствовал правоту красных бойцов и навсегда связал свою судьбу с батраимеют вые услыхал от русского батрака о му- жественных людях, борющихся за счастье бедняков. вместе с отрядом тувинский юноша гордо и торжественно отвечает командиру: «Служим Советекой власти!» Мне хочется отметить запоминающиеся реалистические образы людей - вдовы Тас-Баштыг, батраков с hаа-Хема и Терзига. Сила повести в очень вер- хочется отметить и вдохновенную поэзию лучших глав повести: знакомство с русскими, ожидание матери, встречу с нартизанами и много других запоминаю- щихся деталей, народных обычаев и ска- зок, умело вкрапленных в текст. Пленяет мастерское описание великоленной тувин- ской природы -- порожистых рек, полных хариуса и таймени; степи, покрытой пестрым ковром трав и цветов; величест- венной тайги. но и художественно показанном единстве русских и тувинских бедняков в предрево- люционной Туве, в том, что книга вскры- вает черную сущность богачей, независи- мо от их национальности. И в заключение хочется сказать о хо- рошем переводе повести, сделанном А. Тэ- миром--русским филологом, который много лет прожил за Саянами. Повесть Салчак Тока «К большому по- рогу» - первая книга автобиографиче- ской трилогии автора. Эта книга, полная подлинной поэзии и жизненной правды, стала настольной в Туве. Она будет про- читана с большим интересом и русскими читателями.

ГУДЗЕНКО

Тока, чтобы задумываться над тем, по- чему под этим чистым счастливым небом так горька и беспросветна наша жизнь, беден и убог наш берестяной чум» Нерекочевка в русское селение на Тер- зиг помогла герою повести найти ответ на этот вопрос. Здесь, в тайге, Салчак уви- пыслыкорусского няков возделанную землю, издеваются над ними, а с бедными тувинцами обращаются хуже, чем со скотом. А тувинские князья и баи заодно с кулаками. Только русская беднота поддерживала семью вдовы Тас- Баштыг матери Салчака. Первый хлеб Тока получил из рук рус- ского мальчика. Первый раз вошел в баню здесь, в русской деревне. Первый раз ту- винский мальчик почувствовал себя чело- веком, а не лесным зверем, Как родные, отнеслись к нему добрые, трудолюбивые -люди Тубошниковы. И за это на всю жизнь он остался благодарен друзьям мальчишеских игр, первым настав- никам и учителям крестьянам с Тер- зига. Из дома в дом переходил маленький Салчак и, наконец, попал к кулаку Ми- хайлову, жадному и злому человеку. Здесь, в землянке, где спали работники, Тока услышал от сибиряка Петра Сидоро-Мне ва о том, «что придет время- народ про- гонит теперешних господ… Степана Мн- хайлова да вашего князя идамсюрюна, ко- топс пытают мунат таких полем, как мы». Это было началом той дороги, по кото- рой пошел тувинский юноша, мечтая быть таким же мужественным и справедливым, как люди, о которых рассказывал Петр Сидоров. И вот уже не во сне, а наяву встре- тилсяТока с красными бойцами знамени- того партизанского командира Щетинкина. Мальчик, которому «было невдомек, что кроме жителей Тувы, на земле существу- ют другие люди», узнал о том, что в большом городе Москве «богачи пали; под небом возвысился красный богатырь; он… собрал людских сынов с четырех краев света и пошел бедный народ защищать». об этом узнали все араты -- вдова Тас- Баштыг и батрак Чолдак-оол, охотники и скотоводы. И они пошли за партизанами.

Семен

»так Как-то в Туве довелось мне встречать рассвет на Каа-Хема. Полноводная и стре- мительная река рвалась вперед, туда, где два потока образуют Енисей, и откуда уже недалеко до Большого порога, за которым начинается Россия. Над крышами домов, над черноземными массивами стлался волнистый утренний туман. За горным кряжем всходило солн- це, подтягивая к себе белесую пе- лену, обнажая склоны хребта, поросшие лиственничным лесом, и каменные верши- ны. И вдруг на одной вершине, высоко над самым поселком, проступило в рас- светной голубизне: выложенное из белого камня знакомое имя: Тока… Мой спутник, тувинский поэт, расска- зал мне о том, как охотники и землеробы Каа-лема, гордясь своим знатным земля- ком, увенчали вершину его именем. Это было давно, еще до Великой Отечественной войны, когда Тува только мечтала о жиз- ни в дружной семье советских народов, когда верный заветам Ленина, ученик Сталина, руководитель тувинских боль- шевиков писатель Салчак Тока боролся за лучшую долю своего народа. Здесь, у подножья горы, родился Тока. По одному из притоков Каа-Хема, по быст- рой реке Мерген, кочевала его мать. 0 своем детстве, о первых университетах тувинского подростка рассказал Салчак Тока в автобиографической повести «К большому порогу». Есть в авторском предисловии место, дающее ключ к пониманию всей вещи: «Пишу это предисловие у окна самого вы- сокого здания в Москве и вспоминаю бе- рестяной чум, описанием которого начи- нается повесть. Вчера я, сын заклеймен- ной баями беднячки Тас-Баштыг, слушал оперу «Иван Сусанин» из ложи Большого театра, в которой когда-то сидел царь, Сейчас из окна дома я вижу кремлевскую башню с путеводной звездой. Это ее руби- новым светом были озарены лица парти- Салчак Тока, «К большому порогу». пере- вел с тувинского А. Тэмир. «Сибирские огни», № 2. 1950. зан, которых я встретил однажды ночью у походных костров на берегу Каа-Хема». Советская власть дала тувинскому роду жизнь, спасла его от вымирания эксплоатации купнов и баев, Из стойбиш где еще совсем недавно пропветал феода лизм, Тува шагнула далеко внеред и те- перь вме вместе со всеми пародами строит коммунистическое общество. Пол- ная контрастов жизнь арата стала темой молодой тувинской литературы. Обращаясь к недавнему прошлому своей страны, Сал- чак Тока еще сильнее подчеркивает те резкие перемены, которые принесла за Саяны советская власть. …Мать, пятеро детей и верный друг бедняцкой семьи - собака Черликиеп жили в закоптелом берестяном чуме. Над очагом отверстие для дыма, через котороесвоих ночью звезды заглядывали в пустой, отя- желевший от накини котел. В дождь чум протекал, как решето, зимой продували его студеные ветры, заваливал снег. Так жили и все их соседи-бедняки, так жила вся Тува. Мать нищенствовала, ходила на поден- ную работу по деревням русских старове- ров, по ближайшим тувинским кочевьям. Все, что удавалось выпросить и зарабо- тать непосильным трудом, приносила она детям в берестяной чум. Возвращение ма- тери к замерзшим и голодным детям, ожи- дание ее прихода - незабываемые стра- ницы повести. Трудно понять мальчику, почему в их драном шалаше никогда нет мяса и зер- на, а рядом в белой байской юрте обжи- рается «главный богач» Таш-Чалан, кото- рый сам не пасет своих овец и не ходи на охоту, не пашет и не сеет. Трудно по- нять мальчику, почему Таш-Чалан позво- ляет голодным детям любоваться своей бесконечной трапезой, но никогда не уго- щает их, а бедный охотник дядя Томбаш делит убитого в тайге козла или марала между всеми аратами своего поселения, всегда заботится о спротах, о Токе, его братьях и сестрах. «Я был тогда еще очень мал, пишет