Прошли года. Мальчикъ выросъ, доцентомъ и магистромъ онъ первый разъ за границей: его влечетъ Британскій музей.
Онъ читаетъ книги о ней, о Божественной красотѣ и мудрости, и вотъ, однажды осенью, онъ чувствуетъ ея незримое присутствіе, и молить ее явиться.
- «И только я помыслилъ это слово. Вдругъ золотой лазурыо все полно, И предо мной она сіяетъ снова, Одно ея лицо - оно одно».
Но поэтъ хочетъ увидѣть ее всю, проситъ явиться еще разъ. Тайный голосъ зоветъ его въ Египетъ.
А тамъ, уже въ Египтѣ, раздается зовъ «какъ вѣтерка прохладное
дыханье».
- «Въ пустынѣ я - иди туда за мной».
Тамъ, въ пустынѣ, на странника напали арабы, сначала связали его, потомъ отпустили и бросили среди песковъ.
Здѣсь и произошла послѣдняя лучезарная встрѣча. Поэтъ о немъ такъ говоритъ.
«И я уснулъ; когда жъ проснулся чутко, Дышали розами земля и неба кругъ. И въ пурпурѣ небеснаго блистанья. Очами, полными лазурнаго огня,
Глядѣла ты, какъ первое сіянье Всемірнаго и творческаго дня.
Все видѣлъ я, и все одно лишь было. Одинъ лишь образъ женской красоты, Безмѣрное въ его размѣръ входило, - Передо мной, во мнѣ - одна лишь ты».
Соловьевъ закапчиваетъ свою поэму удивительной красоты строками, могущими быть прекрасными жемчугами во славу вѣчной женственности.
- Еще невольникъ суетному міру, Подъ грубою корою вещества,
Такъ я прозрѣлъ нетлѣнную порфиру И ощутилъ сіянье Божества».
Мы видимъ, что въ этой поэмѣ вѣчно-женственное почти не матерьялизовано. Это пѣсня о небесномъ образѣ, явившемся и озарив
шемъ жизнь. Но на этихъ стихахъ воспитался великій поэтъ нашихъ дней Александръ Александровичъ Блокъ, съ первой же книги своей объявившій себя рыцаремъ Прекрасной Дамы.
Если въ первой юношеской книгѣ Прекрасная Дама - прежнее свѣтлое видѣнье, о которомъ поэтъ говоритъ:
«Ты въ поля отошла безъ возврата,
Да святится имя твое», то затѣмъ впервые въ русской и, можетъ быть, даже міровой литературѣ онъ ведетъ ее на шумныя городскія улицы, въ рестораны и театры.
Въ упругихъ шелкахъ и страусовыхъ траурныхъ перьяхъ она та же, что и въ одеящѣ изъ небеснаго свѣта.
Мы знаемъ это, потому что въ послѣдней своей книгѣ «Стихи о Россіи», Блокъ говоритъ въ стихотвореніи «Послѣднее напутствіе
- А когда пройдетъ все мимо, Чѣмъ тревожила земля,
Ты, кого любилъ я много, Отведешь рукой любимой Въ Елисейскія поля -
Вотъ ресторанъ, ужасный, страшный, «гдѣ пьяницы съ глазами кроликовъ in vina veritas *)» кричатъ». И поэтъ между ними можетъ быть такой же «продажный, съ кругами синими у глазъ», какъ онъ говоритъ о себѣ въ другомъ стихотвореніи. Приходитъ незнакомка - прекрасная дама.
- И каждый вечеръ въ часъ назначенный - Иль это только снится мнѣ -
Дѣвичій станъ, щелками схваченный, Въ туманномъ движется окнѣ.
Всегда безъ спутниковъ, одна, Дыша духами и туманами, Она садится у окна.
И совершается чудо - кабакъ забытъ, земное, тлѣнное не суще
ствуетъ, и только.
«Перья страуса склоненыя Въ моемъ качаются мозгу, И очи синія, бездонныя
Цвѣтутъ на дальнемъ берегу». Прим. въ винѣ истины.
Эти синія очи хочетъ найти поэтъ и на нашемъ берегу. Вотъ онъ прячется подъ порталомъ собора въ синемъ мракѣ и слѣдитъ женщину съ мальчикомъ.
Тихая, ясная, опускающая рѣсницы, похожая на вечернихъ Богородицъ, и мальчикъ въ бѣлой шапкѣ улыбается на нее.
Можетъ быть, это и есть Прекрасная Дама. Но она слишкомъ свята для города, и въ тоскѣ говоритъ ей поэтъ:
«Ахъ, зачѣмъ въ мой черный городъ Ты младенца привела».
Вотъ другая женщина, снѣжная маска, вся завѣянная мятелями. Только поэтъ увидѣлъ ее, «какъ душа» его «вступила въ предназначенный ей кругъ». Она, странная, она не наша, сфинкса «съ выщербленнымъ ликомъ», встрѣтила радостно, какъ родного, но потомъ полюбила и сѣверный-городъ, и снѣга. Она откроетъ тайну вѣчной женственности:
«Серебряный твой узкій поясъ Сужденный магу млечный путь».
А можетъ, быть она и не та - можетъ быть, она лукавая - «на концѣ ботинки узкой дремлетъ тусклая- змѣя», на книжной дверцѣ прицѣпился амуръ, божокъ лукавый.
Она насмѣшница, разрисовала лицо краснымъ и сказала: «Тоже можешь быть прекраснымъ, Темный рыцарь, ты».
Она грозна, можетъ быть, смертью грозитъ - эта невѣдомая женственность, разсѣянная но землѣ.
«На мученье, на гибель, я знаю, Все равно принимаю тебя».
Ушла, уѣхала съ другимъ, гдѣ-то смѣются золотые бубенцы. Поэтъ «пригвожденъ къ трактирной стойкѣ.
- «Я пьянъ давно. Мнѣ все равно - - Вѣдь счастіе мое на тройкѣ
Въ сребристый дымъ унесено».
Поэтъ ищетъ ее, прекрасную, измѣнчивую, многолицую всюду. - Я искалъ безконечно красивыхъ
И безсмертно влюбленныхъ въ молву.
Не все ли равно, кто она - живая ли, краснымъ плащомъ мелькнувшая въ подъѣздѣ, бѣлая ль дѣвушка въ церковномъ хорѣ, вѣрный другъ, жена, не побоявшаяся тяжелой работы и смрада ночлежекъ, или восковая, тайнымъ волшебствомъ оживающая Клеопатра Паноптикума.
А, можетъ быть, она свѣтлая Мэри, у которой больна мать, которая сама вся обвѣяна тишиной и смертью, а, можетъ быть, она маленькая мѣщаночка, плетущая на замѣшенной паперти кружева, приходящая по первому зову къ поэту въ садъ.
Ихъ много, очень много - этихъ случайно, на мигъ отразившихъ вѣчную.
Жизнь проходитъ, кажется однообразной. Все одинаково. «Съ постоянствомъ геометра отмѣчаетъ поэтъ холодно и стрѣлку, и голосъ женщины влюбленной, и храпъ копя.
Да и есть ли прекрасная дама? Можетъ быть, она только «картонная невѣста» въ Балаганчикѣ жизни.
А, можетъ быть, она и есть, она звѣзда, упавшая съ неба, въ жизни Марія, а потомъ опять звѣзда.
И, наконецъ, послѣднее откровеніе.
Какъ Соловьевъ, въ послѣдній разъ увидѣвъ «подругу вѣчную», понялъ, что въ ней все, вся вселенная, такъ Блокъ созналъ, что его Прекрасная Дама - сама Россія, блѣдная, снѣжная, въ платкѣ узор
номъ до бровей. Она самая близкая, самая желанная, она - жена. «О, Русь моя, жена моя!»
Она бѣдная, она горько плачетъ, надъ ней кричатъ лебеди Непрядвы, она озарена дымными кострами кочевниковъ.
Въ ея поляхъ бродятъ ворожеи, и «дѣвушка на злого друга подъ снѣгомъ точить лезвее».
И поэтъ грезить, все проходитъ мимо - «люди, зданья, города», и вѣчныя «ослѣпительныя очи» влекутъ его «въ туманъ».
«Все на землѣ умретъ, и мать, и младость, Жена, измѣнитъ, и покинетъ другъ,
Но ты учись вкушать иную радость», - говоритъ поэтъ. Конецъ этого стихотворенія можетъ служить синтезомъ всего его творчества, всей души, обманутой жизнью и устремленной къ иному, свѣтлому.
- И къ вздрагиваньямъ медленнаго хлада Усталую ты душу пріучи,
Чтобъ было здѣсь ей ничего не надо, Когда оттуда ринутся лучи!
Надежда Никольская.
Онъ читаетъ книги о ней, о Божественной красотѣ и мудрости, и вотъ, однажды осенью, онъ чувствуетъ ея незримое присутствіе, и молить ее явиться.
- «И только я помыслилъ это слово. Вдругъ золотой лазурыо все полно, И предо мной она сіяетъ снова, Одно ея лицо - оно одно».
Но поэтъ хочетъ увидѣть ее всю, проситъ явиться еще разъ. Тайный голосъ зоветъ его въ Египетъ.
А тамъ, уже въ Египтѣ, раздается зовъ «какъ вѣтерка прохладное
дыханье».
- «Въ пустынѣ я - иди туда за мной».
Тамъ, въ пустынѣ, на странника напали арабы, сначала связали его, потомъ отпустили и бросили среди песковъ.
Здѣсь и произошла послѣдняя лучезарная встрѣча. Поэтъ о немъ такъ говоритъ.
«И я уснулъ; когда жъ проснулся чутко, Дышали розами земля и неба кругъ. И въ пурпурѣ небеснаго блистанья. Очами, полными лазурнаго огня,
Глядѣла ты, какъ первое сіянье Всемірнаго и творческаго дня.
Все видѣлъ я, и все одно лишь было. Одинъ лишь образъ женской красоты, Безмѣрное въ его размѣръ входило, - Передо мной, во мнѣ - одна лишь ты».
Соловьевъ закапчиваетъ свою поэму удивительной красоты строками, могущими быть прекрасными жемчугами во славу вѣчной женственности.
- Еще невольникъ суетному міру, Подъ грубою корою вещества,
Такъ я прозрѣлъ нетлѣнную порфиру И ощутилъ сіянье Божества».
Мы видимъ, что въ этой поэмѣ вѣчно-женственное почти не матерьялизовано. Это пѣсня о небесномъ образѣ, явившемся и озарив
шемъ жизнь. Но на этихъ стихахъ воспитался великій поэтъ нашихъ дней Александръ Александровичъ Блокъ, съ первой же книги своей объявившій себя рыцаремъ Прекрасной Дамы.
Если въ первой юношеской книгѣ Прекрасная Дама - прежнее свѣтлое видѣнье, о которомъ поэтъ говоритъ:
«Ты въ поля отошла безъ возврата,
Да святится имя твое», то затѣмъ впервые въ русской и, можетъ быть, даже міровой литературѣ онъ ведетъ ее на шумныя городскія улицы, въ рестораны и театры.
Въ упругихъ шелкахъ и страусовыхъ траурныхъ перьяхъ она та же, что и въ одеящѣ изъ небеснаго свѣта.
Мы знаемъ это, потому что въ послѣдней своей книгѣ «Стихи о Россіи», Блокъ говоритъ въ стихотвореніи «Послѣднее напутствіе
- А когда пройдетъ все мимо, Чѣмъ тревожила земля,
Ты, кого любилъ я много, Отведешь рукой любимой Въ Елисейскія поля -
Вотъ ресторанъ, ужасный, страшный, «гдѣ пьяницы съ глазами кроликовъ in vina veritas *)» кричатъ». И поэтъ между ними можетъ быть такой же «продажный, съ кругами синими у глазъ», какъ онъ говоритъ о себѣ въ другомъ стихотвореніи. Приходитъ незнакомка - прекрасная дама.
- И каждый вечеръ въ часъ назначенный - Иль это только снится мнѣ -
Дѣвичій станъ, щелками схваченный, Въ туманномъ движется окнѣ.
Всегда безъ спутниковъ, одна, Дыша духами и туманами, Она садится у окна.
И совершается чудо - кабакъ забытъ, земное, тлѣнное не суще
ствуетъ, и только.
«Перья страуса склоненыя Въ моемъ качаются мозгу, И очи синія, бездонныя
Цвѣтутъ на дальнемъ берегу». Прим. въ винѣ истины.
Эти синія очи хочетъ найти поэтъ и на нашемъ берегу. Вотъ онъ прячется подъ порталомъ собора въ синемъ мракѣ и слѣдитъ женщину съ мальчикомъ.
Тихая, ясная, опускающая рѣсницы, похожая на вечернихъ Богородицъ, и мальчикъ въ бѣлой шапкѣ улыбается на нее.
Можетъ быть, это и есть Прекрасная Дама. Но она слишкомъ свята для города, и въ тоскѣ говоритъ ей поэтъ:
«Ахъ, зачѣмъ въ мой черный городъ Ты младенца привела».
Вотъ другая женщина, снѣжная маска, вся завѣянная мятелями. Только поэтъ увидѣлъ ее, «какъ душа» его «вступила въ предназначенный ей кругъ». Она, странная, она не наша, сфинкса «съ выщербленнымъ ликомъ», встрѣтила радостно, какъ родного, но потомъ полюбила и сѣверный-городъ, и снѣга. Она откроетъ тайну вѣчной женственности:
«Серебряный твой узкій поясъ Сужденный магу млечный путь».
А можетъ, быть она и не та - можетъ быть, она лукавая - «на концѣ ботинки узкой дремлетъ тусклая- змѣя», на книжной дверцѣ прицѣпился амуръ, божокъ лукавый.
Она насмѣшница, разрисовала лицо краснымъ и сказала: «Тоже можешь быть прекраснымъ, Темный рыцарь, ты».
Она грозна, можетъ быть, смертью грозитъ - эта невѣдомая женственность, разсѣянная но землѣ.
«На мученье, на гибель, я знаю, Все равно принимаю тебя».
Ушла, уѣхала съ другимъ, гдѣ-то смѣются золотые бубенцы. Поэтъ «пригвожденъ къ трактирной стойкѣ.
- «Я пьянъ давно. Мнѣ все равно - - Вѣдь счастіе мое на тройкѣ
Въ сребристый дымъ унесено».
Поэтъ ищетъ ее, прекрасную, измѣнчивую, многолицую всюду. - Я искалъ безконечно красивыхъ
И безсмертно влюбленныхъ въ молву.
Не все ли равно, кто она - живая ли, краснымъ плащомъ мелькнувшая въ подъѣздѣ, бѣлая ль дѣвушка въ церковномъ хорѣ, вѣрный другъ, жена, не побоявшаяся тяжелой работы и смрада ночлежекъ, или восковая, тайнымъ волшебствомъ оживающая Клеопатра Паноптикума.
А, можетъ быть, она свѣтлая Мэри, у которой больна мать, которая сама вся обвѣяна тишиной и смертью, а, можетъ быть, она маленькая мѣщаночка, плетущая на замѣшенной паперти кружева, приходящая по первому зову къ поэту въ садъ.
Ихъ много, очень много - этихъ случайно, на мигъ отразившихъ вѣчную.
Жизнь проходитъ, кажется однообразной. Все одинаково. «Съ постоянствомъ геометра отмѣчаетъ поэтъ холодно и стрѣлку, и голосъ женщины влюбленной, и храпъ копя.
Да и есть ли прекрасная дама? Можетъ быть, она только «картонная невѣста» въ Балаганчикѣ жизни.
А, можетъ быть, она и есть, она звѣзда, упавшая съ неба, въ жизни Марія, а потомъ опять звѣзда.
И, наконецъ, послѣднее откровеніе.
Какъ Соловьевъ, въ послѣдній разъ увидѣвъ «подругу вѣчную», понялъ, что въ ней все, вся вселенная, такъ Блокъ созналъ, что его Прекрасная Дама - сама Россія, блѣдная, снѣжная, въ платкѣ узор
номъ до бровей. Она самая близкая, самая желанная, она - жена. «О, Русь моя, жена моя!»
Она бѣдная, она горько плачетъ, надъ ней кричатъ лебеди Непрядвы, она озарена дымными кострами кочевниковъ.
Въ ея поляхъ бродятъ ворожеи, и «дѣвушка на злого друга подъ снѣгомъ точить лезвее».
И поэтъ грезить, все проходитъ мимо - «люди, зданья, города», и вѣчныя «ослѣпительныя очи» влекутъ его «въ туманъ».
«Все на землѣ умретъ, и мать, и младость, Жена, измѣнитъ, и покинетъ другъ,
Но ты учись вкушать иную радость», - говоритъ поэтъ. Конецъ этого стихотворенія можетъ служить синтезомъ всего его творчества, всей души, обманутой жизнью и устремленной къ иному, свѣтлому.
- И къ вздрагиваньямъ медленнаго хлада Усталую ты душу пріучи,
Чтобъ было здѣсь ей ничего не надо, Когда оттуда ринутся лучи!
Надежда Никольская.