Исповѣдникъ въ затрудненіи.

Новелла Роберта Бракко.
(Съ итальянскаго.)
Сестра Филомена, касаясь устами исповѣдной рѣшетки, начала:
- Отецъ, я не увѣрена въ томъ, что согрѣшила. Въ нѣкоторыя минуты совѣсть говоритъ мнѣ „да“, въ другія же „нѣтъ . И когда совѣсть говоритъ мнѣ „нѣтъ , я страдаю больше, чѣмъ тогда, когда она говоритъ мнѣ „да“. Исповѣдникъ не понялъ:
- Объясни толковѣй, дочь моя. Объясни толковѣй. И старайся хорошенько вспомнить обо всемъ. Ты еще такъ молода!.. Въ 18 лѣтъ совѣсть не много значитъ... Предоставь судить мнѣ... Господь меня осѣнитъ. Я въ большомъ страхѣ... Говори, говори.
- Отецъ, вотъ вамъ вся правда. Около полуночи въ понедѣльникъ номеръ 7 изъ пятой палаты, въ которой я замѣстила сестру Марію съ тѣхъ поръ, какъ поступила въ больницу, принялъ святое причастіе.
Дежурный врачъ объявилъ, что никакой надежды больше нѣтъ. Онъ сказалъ мнѣ, что агонія будетъ короткой и смерть должна будетъ наступить еще до зари. „Сильно страдать онъ не будетъ, но если бы вамъ показалось - прибавилъ докторъ - что мое присутствіе необходимо, зовите меня безъ церемоній. О другихъ боль
ныхъ безпокоиться нечего: они не потревожатъ ни васъ, ни меня“. И ушелъ спать. Я должна была лишь давать каждые полчаса ложечку приготовленнаго уже лѣкарства. Я сѣла на своемъ обыч
номъ мѣстѣ около постели и начала мысленно молиться за его душу.
- За чью душу?
- За душу этого несчастнаго въ агоніи. - Это былъ мужчина?
- Развѣ я вамъ этого не сказала, отецъ?
- Ты говорила о седьмомъ номерѣ, если я не ошибаюсь, дочь моя, а номеръ 7 пола не имѣетъ. Ну, говори дальше.
- Было ровно три часа, когда онъ пробормоталъ еле слышнымъ голосомъ, въ которомъ слышалось уже предсмертное хри
пѣніе: „Сестра Филомена, часъ наступилъ! Съ полуночи онъ былъ все время молчаливъ, какъ бы въ полуснѣ. „Мужайтесь, братъ - прошептала я ему на ухо, - мужайтесь!
Тогда медленно, медленно, съ трудомъ выговаривая слова, онъ продолжалъ: „Я готовъ. Печально умереть въ двадцать пять лѣтъ, но я освоился съ этой мыслью. Быть можетъ оно и къ лучшему. Я былъ одинокъ. Былъ бѣденъ. Я считалъ себя поэтомъ, но былъ ничѣмъ. Я думалъ быть любимымъ, но никто меня не любилъ. Не имѣй я сейчасъ васъ около себя, я умеръ-бы покинутымъ, какъ въ пустынѣ .
Онъ замолчалъ и я повторила: „Мужайтесь, братъ мой, съ вами Богъ . Черезъ нѣсколько минутъ я увидала, что его глубо
кіе голубые глаза наполнились слезами. Онъ спросилъ меня: „Хотите оказать мнѣ милость, сестра Филомена? И я отвѣтила: „Все, что только могу, братъ мой“. Онъ; „Хотите ли вы, чтобы я умеръ, благословляя создавшаго меня? - „Такъ долженъ умереть каждый праведный христіанинъ отвѣтила я...
- Отлично!
Умирающій продолжалъ съ большой нѣжностью: - Помогите же мнѣ быть таковымъ!
- Какимъ образомъ, братъ мой? И онъ отвѣтилъ: „Сдѣлайте же, чтобы я переступилъ порогъ жизни, которую покидаю, безъ злыхъ мыслей! Сдѣлайте такъ, чтобы я унесъ съ собой воспоминаніе о добротѣ! Сестра Филомена, сжальтесь надъ умирающимъ... Дайте мнѣ... поцѣлуй! - Поцѣлуй!?.
- Я опять повторила: „Мужайтесь, братъ мой; приготовьтесь къ поцѣлую Господа! - Отлично!
Но собравъ послѣднія силы, несчастный молилъ: „Окажите мнѣ эту милость! Неужели вы не понимаете, что это будетъ моимъ спасеніемъ? Хотите ли вы, чтобы васъ всю жизнь мучило угрызе
ніе совѣсти? Неужели вы хотите меня погубить? Неужели хотите меня приговорить?
- - А ты?.. А ты?..
- Отецъ, эти слова меня такъ напугали!.. Я подумала, что умри онъ безъ воспоминанія о добротѣ, онъ рисковалъ бы вѣч
нымъ проклятіемъ. Я подумала, что угрызеніе совѣсти прокляло-бы и меня. Я думала, что смерть должна была наступить еще до зари и что съ каждымъ мгновеніемъ она была къ нему все ближе и ближе. Въ тишинѣ я могла ясно слышать его дыханіе, стано
вившееся все болѣе затрудненнымъ. Въ этой палатѣ было всего нѣсколько больныхъ, которые спали, не шевелясь. Лампы начи
нали гаснуть. Бѣлыя кровати въ полумракѣ казались могилами. Онъ ожидалъ. Меня охватила глубокая тоска. Я осмотрѣлась вокругъ. Потомъ слегка наклонилась и поцѣловала его. Мнѣ казалось, что я услыхала еле слышное „спасибо!
И я снова начала молиться.
- Куда ты поцѣловала его - спросилъ сильно встревоженный исповѣдникъ, стараясь скрыть свое замѣшательство.
- Отецъ, было почти темно - отвѣтила спокойно сестра Филомена, - но мнѣ кажется, что я поцѣловала его въ губы.
- Неосторожность, вотъ! По меньшей мѣрѣ неосторожность! Я понимаю, что сдѣлано было это съ доброй цѣлью. Ты, дочь моя, повиновалась чувству христіанскаго состраданія, святого, если хочешь, но ошибочнаго. Я могъ бы даже сказать опаснаго!
Въ лобъ было бы гораздо лучше, чѣмъ въ губы. И для спасенія его души было бы вполнѣ достаточно. Къ тому же ты цѣловала вѣдь почти мертваго...
- И я говорю же это.
- И теперь, когда онъ и на самомъ дѣлѣ мертвъ и погребенъ, requiescat in расе и не будемъ больше объ этомъ думать.
- Нѣтъ, отецъ, это не такъ. Онъ живетъ. - Живетъ?!.
- Взаправду. Несчастный былъ въ агоніи лишь до зари. Первые же лучи солнца его облегчили. Дежурный врачъ, войдя въ палату, не сумѣлъ даже скрыть своего удивленія предъ больнымъ, на губахъ котораго появилась легкая улыбка. Онъ осмо
трѣлъ его очень внимательно, сдѣлалъ впрыскиваніе и сказалъ мнѣ потомъ вполголоса: „Странно, быть можетъ мы и сможемъ побороть болѣзнь .
- Но это вѣдь несчастье! воскликнулъ внезапно исповѣдникъ. - Отецъ, что вы говорите?!
- Эхъ! Нечего тутъ обманывать себя. Разъ ты поцѣловала въ губы живого мужчину, который продолжаетъ жить, я не могу никоимъ образомъ найти средство для спасенія. Со смертью его было бы дѣло другое. Все бы оправдалось предъ глазами Создателя. Но такъ, это гибель! Въ какое только затрудненіе приво
дишь ты Божьяго посланника? Будемъ же говорить откровенно. Какъ бы то ни было, а надо же хоть для вида спасти!
И послѣ паузы размышленія исповѣдникъ вновь началъ допросъ. - Скажи мнѣ, сестра Филомена, что за особа этотъ врачъ? - О, особа очень хорошая.
- Но какъ врачъ, что представляетъ онъ собой? - Одинъ изъ наилучшихъ.
- А сегодня какъ чувствуетъ себя больной? - Лучше.
- Ты погибла! - Боже мой!
- И ты смѣешь еще произносить Его имя? - Великая ли я грѣшница, отецъ? - Недостойная носить эту одежду!
И такъ какъ сестра Филомена разразилась громкимъ рыданіемъ, исповѣдникъ рѣшилъ быть менѣе жестокимъ.
- А все же я не могу разобраться! Ты увѣряла меня недавно, что, когда совѣсть говоритъ тебѣ, что ты не согрѣшила, ты страдаешь больше, чѣмъ тогда, когда она говоритъ тебѣ противное. Возможно ли подобное противорѣчіе? Понятно ли?
- Я ничего не знаю, отецъ. Я чувствую то, что чувствую и сознаюсь вамъ въ этомъ, какъ оно есть.
- И ты раскаиваешься теперь въ томъ, что сдѣлала?
- Если это великій грѣхъ, я должна въ немъ раскаяться поневолѣ.
- Но не надѣйся, чтобы я сейчасъ же далъ тебѣ отпущеніе. Обождемъ еще нѣсколько дней... Какъ знать!.. Посмотримъ,
что за поворотъ приметъ болѣзнь этого юноши и соотвѣтственно этому поступимъ. Иди, иди. Сегодня я не хочу больше тебя слушать. И когда ты подходишь къ его постели, краснѣй! Поняла?
- Я всегда краснѣла, отецъ! - Тѣмъ лучше!
* * *
И дѣйствительно, черезъ нѣсколько дней сестра Филомена возвратилась къ исповѣднику.
- Итакъ, какъ чувствуетъ себя номеръ седьмой? - Мнѣ кажется, что ему гораздо лучше.
- Послѣ того, какъ онъ стоялъ на краю могилы? - Видно, что у него очень крѣпкій организмъ. - Что же говорятъ врачи въ концѣ концовъ? - Они говорятъ... что онъ выздоровѣетъ.