К 500-левило со дия рождения Алищефа Навои ОПАЛЯЮШЧИЙ СЕРЛЦА > С. ЛИПКИН . > Пространны и разнообразны вступитель- ные и заключительные главы поэм Навои. Здесь и посвящения, и просьбы о мило- сти неба, и восхваления предшественни- ков. Здесь стиль эпохи и ее заблуждения. Здесь — и это для нас наиболее ценно— философекие, политические и литератур- ные взгляды поэта. «Семь планет» — четвертая поэма На- pon. Она закончена в июне 1484 гола. Позади — «Смятение праведных», «Фар- xan a Ширин», «Лейли и Меджнун», по- зади — бурная политическая деятель- ность и удаление от двора, позади-—иллю- зии 06 идеальном монархе, развеянные же- CTOKHM правлением султана Хусейна. Еше. сильны в ToaMe обольшающие обманы юности, еше ясно обозначается в ее за- мысле желание наставить самодержца на путь справедливости, но уже начинает по- HHMaTh поэт, что це к самодержцу, а к на- роду он должен обратитьея (co словами 10бра и правды’ Иди, мое творение, в нарол, Пусть он в тебе святыню обретет. Вак и другие поэмы Навои, «Семь пла- нет» является ответом на поэмы предшест- венников: «Семь красавиц» великого азер- байджанца Низами и «Восемь раев» индо- персидекого поэта Эмира Хосрова. Поэма представляет собою рассказ о любви шаха Бахрама и певицы Диларам, в который чрезвычайно искусно вставлены семь по- вестей, ничего общего не имеющих с по- вестями Низами и Хосрова: узбекский по- эт ироко использовал сказки и легенды, бытовавшие у народов Средней Азии. Да и «рамка» поэмы -— сказание о Бахраме и Лиларам — по своему внутреннему смыслу, по характерам героев и мотиви- ровкам их поступков отличается от пред: пих образцов. Между тем в западноевропейском восто- коведении укоренилась мыель, что На- вой — всего лишь подражатель, перевод- чик знаменитых ‘персидеких поэтов. Фран- пузекай востоковед Эд. Блоше утверждает, что Навои «ограничивается паесивным подражанием великим поэтам, имена коих были прославлены в анналах персидской литературы». Отчасти Tex Re взглядов придерживалиеь и другие исследователи. Такого рода утверждения, нервооеновой которых является высокомерное пренебре- жение к «нецивилизованным» нациям, робость перед литературными традиция- ми, оказалуеь результатом поверхностного знакомства с произведениями Навои, фор- мального подхода к его творчеству. Эти утверждения часто подкреплялиевь словами самого Навои, писавшего, что по сравнз- нию с Низами иди Хосровом он только «пылинка на солнце», «капля в Море», «муравей» и т. д. Bee эти самоуничижительные эпитеты-— не более, как риторические фигуры. В действительности же Навои спорил со сво- ими предшественниками, критиковал их, подчеркивал их оптибки. Он упрекает своих предшественников: Те двое, о которых шли слова, Явили нам вершины мастерства, Явили ткань прошедшего они, Но ткали опрометчиво ОНИ... Но я ошибки нахожу у них. Послушаешь — я расскажу о них. Hanon считает, что образ Бахрама, c03- jana Низами, противоречив. Мыелимо ли, чтобы благородный человек, каким Низами изображает Бахрама, приказывал своим наложницам: ..Хочу послушать вас. Без отговорок вы должны сейчас Мне сказку рассказать: пришла пора Вы, бодрствуя, томитесь до утра, А я; поев в насладясь вином, Х Забудусь тихим, безмятежным сном... Где слыхано, чтоб умный человек К такому принуждению прибег? Но помимо знакомства © «письменами», у Навои, по его мнению, есть ещё одно преимущество перед «несравненными Ma- стерами». Здесь Навои парадоксален: он считает, что его неопытноеть, его слабый и безвеетный дар помогут ему достичь с0- вершенетва. Эта парадоксальность ‘кажу- щаяея. За нею скрываются глубокие мы- ети? Тот мастер, что искусством знаменит, Не зная страха, жемчуг просверлит. И что ж? Испортит жемчуг дорогой Умелой но бестрепетной рукой. Кто слишком горд и слишком знаменит: Тот в промахе себя не -обвинит... Незряч самоуверенный певец, Не видит упущения слепец. Я — робкий подмастерье, без. заслуг. Неискушен, неопытен мой слух. Как я боюсь в приемах согрещить, Страмусь невольный промах соверитить! В сравненьи с прежними—ничтожен я! Вот почему так осторожен я! И все же, несмотря на эти преимуще- ства, поэт не уверен в себе. Ему нужев судья, беспристрастный и строгий, & 6806 он таким судьей быть не может: Как мне понять достоинства стиха! Работа хороша или плоха? Известность обретут мои труды, Иль даром пропадут мои труды? Когла же труды поэта пропадают даром? Навои отвечает: когда они чужды народу. Формула «искусетво для искусства» по- казалась бы Алишеру просто нелепой. Ш его понятиям, поэзия должна учить на- pol — вот ее елинственная цель. Когда нельзя стихом зажечь сердца, Бессмысленны все тяготы певца. Увы, мы скажем о певце таком: «Стремился в храм, попал в питейный TOM!» Высокое значение литературы, ее учи- тельскую роль не понимали многие пред- ставители литературного окружения Навои, упрекавшие его в том, что он пишет не Ha персидском — придворном-—языке, а на языке простого народа — на етаро- узбекском. Навои противопоставлял этим «знатокам» свой «пожар и смуту сеюпий глагол», он умел поражать их метким и мудрым стихом: Творенья моего звезда взошла,— Что для нее ничтожеетва хула? Пусть онемеет у того язык, Кто постоянно порицать привык! Навои вел упорную, длительную борьбу в критиками, «привыкшими постоянно по- рицать»: порицать выбранный поэтом «презренный» язык, порицать антиклери- кальную сущность его газелей. С горечью говорит Навои: Не потому ли я страдал и чах; Что проходили дни в пустых речах, В той смене лживых и правдивых слов, От коих я лавно бежать готов? Елинственным утешением Навои было сознание, что его нееня «и возмутит и опалит сердца», что «примет песню ¢0- ловья народ». Только народ — выеший и беспристрастный судья поэта. Этой мые- лью завершает Навои свою поэму: Мой труд! Найди к душе народной путь, Hapony моему желанным будь, Чтобы могла сердца людей зажечь Моя правдовзыскующая речь! Многое в творчестве Навои, конечно, устарело, ` но осталось плавное, вечно жи- вое, то, что будет веками служить разви- тию узбекской литературы, что навеки с0- хранится в благодарной памяти всего про- грессивного человечества. заказу Правительственного юбилейного комитета при Совете Министров Узбекской COP художники Е. Мандельберг и Б. Симонов выпол- HHH светящимися красками огромный портрет Алишера Навои (22 кв. м.). Портрет будет установлен на сцене Большого Академического театра оперы и балета имени в Ташкенте. По Здесь выражено требование цельности образа, здесь уже намечается противоно- ставление жизненной правлы литератур- ной условности. Навои развивает это про- тивопоставление. Он критикует самый за- мысел Низами — заставить наложняц Бахрама, дочерей владык семи частей зем- ли, рассказывать своему повелителю чу- лесные повести, Как могут царевны, вы- росшие в гаремах, не переступавшие по- ` рога дворцов, рассказывать повести, ис- полненные народной мудрости, метких ‚на- блюдений, знания жизни и быта различ- ных стран и племен, различных слоев на- селения? Так делают не дочери царей, А дочери сказителей скорей! Вот почему Навои, желая приблизиться Е реальности, вкладывает свои семь пове- стей в уста странников, умудренных жиз- нью, много видавших на’ своем веку. На- вой облагораживает образ Бахрама, делает его более цельным; душу его героя возвы- тает любовь. Навои убеждает поэтов: Когда. созвучья ищешь слову ты, Любовь клади в его основу ты, Чтобы серлечной глубины доетиг Огнем любви воснламененный стих. Мы видим, что Навои достаточно суро- BO отнаситея к творениям своих предшеет- венников, Какая уж тут «пассивная под- ражательноеть», которую выдумал 94. Блоше! Французского ориенталиста обма- нули восточные комплименты Навои, но эти комплименты прикрывают строгую, подчас жестокую критику. Эмира Хосрова Навои величает «колду- ном», «хмельною чарой», «храмом огня любви». Но в поэзии Хосрова, как заметил советский востоковед проф. Е. 9. Бертельс, «есть что-то напудренное». Не случайно прилвоерная аристократия ценила Хосрова больше, чем Низами: в поэзии Низами =— народная мощь, в ноэзии Хосрова = гре- мучий жемчуг стиха, нарядное о письмо, изящество. Навои, воздавая должное сти- хотворному блеску Хосрова, первый обра- тил внимание читателей на летковееность его писаний. Вот как он сравнивает Низа- ми и Хоерова: Всю прелесть первозданную дворцов Украсил позолотою Хосров. Тот нам раскрыл иремских роз красу, А этот пролил на цветы росу. Привел нам ‘тот, чья родина Ганджа, Красавицу: она была свежа, — Индус, преемник Низами прямой, Натер ее румянами, басмой... Тот нам красавиц скромных показал, А этот их явил без покрывал. Не удовлетворяют Навои и другие нпер- сидские поэты, писавшие Ha Té же темы. 06 отном из них, Ашрафе, он замечает довольно едко: Неважно, был он плох или хорош, Но зажно что неплох и нехоронт. Посредетвенности, холодные «умельцы» раздражали Навои, поэта огненного темпе- рамента, стремившегося «и возмутить. и опалить вердца». Навои защищает свое право отходить от исторических источников, вотупать в полемику с летописпами, критически от- носиться к аетописным данным. Низами и Хосров, по мнению Навои, пользовались непроверенными источника- ми: кроме того, многие сведения о Бах- раме и его эпохе открыты позднее, Вот по- чему «их грехи — невольные грехи». Они с наукою ветупили в Спор, Ученые винят их до сих пор... Я письмена открыл, и в этот MAI Увидел. что желанного достиг, На снимке: художники Е. Mane Б. Симонов за работой над портретом. пережитках буржуазного национализма в белорусском литературоведении > В ГАЛЬПЕРИН В активе белорусского советского лите- ратуроведения немало ценных работ. До Октябрьской революлии иселедований по истории белорусской литературы не суще- ствовало вовсе. В трудах советеких кри- THROB и литературоведов освещены мно- гие важнейшие вопросы белорусской доре- волюционной и советской литературы. Но отдельные идейные ошибки, результат непреодоленных националиетических влия- ний, свойственные некоторым критикам и литературоведам, могут стать серьезным препятетвием на пути дальнейшего раз- вития науки о делеруеекой ‘литературе. Нанионализм в белорусских условиях всегда соединялся с откровенным и цинич- ным низкопоклонством перед буржуазной культурой, Агентура международной реакции в Бе- лоруссии превозносила буржуазно-номе- щичью культуру санационной Нольыни и сметоновской Литвы. Пытаясь оторвать белорусский народ от русского, реакцио- неры-националисты в 6в0е время выду- Manu легенду о «золотом веке» белорус- ской культуры, который, по их утвержде- ниям, приходится на период. порабощения Белоруссии польскими и литовскими маг- натами. Мрачная эпоха, когда белорусский народ не имел собетвенной письменности, изображалась ими кав время невиданного политического, культурного и эвономиче: ского расцвета. Проповедники этих взглядов, фальсифицирующих историю, маскировали ненависть в русскому народу ссылками на гнет царского самодержавия, игнорируя ленинское ‘учение о двух культурах — культуре демократической й культуре бур- жуазно-помещичьей. Илейным источником подобных «установок» является печаль- ной памяти «История белорусской литера- туры» махрового, националиета Максима Горецкого. Миф о «золотом веке» должен быть окончательно разоблачен, kak издевз- тельство над национальным достоинетвом белорусского народа. A между тем до самого последнего вре- мени авторы работ о крупном белорусском поэте конца ХГХ века Ф. Богушевиче стыд- ливо обходили молчанием то обстоятель- ство, что Ф. Богушевич. изображал насиль- ственное присоединение Белоруссии к du- товскому княжеству, как «лобровольное», и имеализировал жизнь трудящихея масс в эпоху этого мнимого «золотого века». В работах некоторых белорусских лите- ралуроведов неправильно и поверхностно освешается связь белорусской культуры с русской демократической литературой xix и ХХ вв. и усиленно возвеличиваются вто- роетененные писатели-——проводники запад- ных влияний тица Я. Чечота, Я, Боршев- ‘ского, А. Рипинского, А, Ельского, А. Га- ‘руна, деятельность которых была направ- нию, впадает в упрощение, ставя soHdb равенства между патриотизмом Белинского и. Толстого, Чернышевского и Тургенева, Салтыкова-Щедрина и Гоголя. В другом месте М. Лыньков категорически заявляет: «Макеим Богданович унаследовал лучшие патриотичесние (подчеркнуто мною.— В. Г.) традиции русской классической литера- туры». 0 М. Богдановиче следует поговорить 0с0бо. Как поэт, М. Богданович складывался под влиянием В, Брюсова и А. Блока. Его творческая деятельность протекала в пе- риод от поражения революции 1905 года до 1917 года — года ранней смерти поэта. Творчество М. Богдановича полно глубочай- ших внутренних противоречий. В лучших своих произведениях он под- нималея до смелого протеста против капи- талистической действительности. Но число стихотворений с революционными мотивами у Богдановича невелико. Рядом с ними мы найдем много стихов, отмеченных не- чатью пессимизма и созернательности, с0- зданных под влиянием теории и практики символизма. Отдельные нроизведения Бот: дановича навеяны напионалистичеекой романтикой. В статьях. последних лет o Боглановиче белорусские литерату- роведы, — вопреки фактам, отрицают ‘воздействие на поэта националистического ‘окружения, изображая Богдановича в виде `последовательного революционера-демократа ‚в цельным оптимистичесвим мировоззрени- ем. Именно на примере Богдановича видна вся несостоятельноеть теории о том, что белорусская литература, благодаря своему «национальному» характеру, не знала якобы декадентских влияний. М. Богданович не видел ничего положи- тельного в присоединении Белоруссии в Роесии, целиком включая Белоруссию. в сферу влияний Западной Европы. М. Бог- данович разделял националиетическую точ- ку зрения о «бесклассовом» характере бело- русского народа и его культуры. В 1915 тоду в статье «Белорусы» он писал: «Белорусский народ, как и его’ интеллитен- ‘ция, военело принадлежит в трудовым классам населения» — («Творы», т. ЦП, стр. 156). Совершенно понятно, что было бы неправомерно целиком сводить обще- ственно-нолитические взгляды М. Богдано- вича к приведенным выше высказыва- ниям, но они показывают, сколь далек от исторической правды и М. Лыньков, го- воря 00 унаследованных М. Богдановичем «лучших патриотических традиций класеи- ческой русской литературы»... Вступительная статья С. Майхровича к’ тому «Избранных произведений» М. Вогда- новича (Минск, 1946) лакирует образ пи- сателя, обходя молчанием глубокие внутрен- ние противоречия его творчества. 0с0бен- ному искажению подвергся М. Богданович в «юбилейных» статьях, приуроченных в 30-летию’ с0 дня смерти (статьи В. Вар- пова и Я. Шараховекого в журнале «По- лыма» №№ 4, 5 за 1947 год). Вопроесы связи белорусской литературы е литературой других славянских народов Ве всегла находят правильное освещение в работах белорусеких литературоведов. В журнале «Беларусь» (№ 8, 1947) опубли- кована статья Н. Перкина «Алам Мицкевич и Ян Чечот». Деятельноеть Яна Чечота, сомневавшегося в том, что «Пелорусский Язык когда-либо станет письменным», бы- ла направлена на примирение противоре- чий между польскими нанами и белорус- CREM трудовым крестьянством. Игнораруя эти факты, И. Перкин восхваляет Чечота за’ «искренность стремлений и бли- зость (?!) к трудящемуся народу». В статье Н. Неркина националистиче- ским студенческим кружкам «<филаретов» и «филоматов» приписывается «прогрессив- ность». Автор «обосновывает» свои утвер- ждения, указывая на «оптозилионноеть» этих кружков, в то время как известно, что и «филареты» и «филоматы» вели борьбу за отрыв Белоруссии от России и если и представляли собою оппозицию, то чисто напионалистическую. Следы некритического отношения к за- падной буржуазной науке обнаруживаются и в белорусской фольклористике. В полной зависимости от западноевронейских уче- ных Аарне и Томнеона строит свое форма- листическое исследование о белорусской фантастической сказке Л. Вараг («Велорус- ская фантастическая сказка», «Полымя», №1, 1947). Фигура сказачного белорус- ского мужика приводится путем сложных умозаключений в генетическую связь 6 ин- лийскими богами Сани и Лактими, Плодотворная работа белорусевой кври- тики и литературоведения возможна личть при условии улучшения соответствующих отделов журналов «Полымя» и «Беларусь». Только в ренгительной борьбе с рециди- вами буржуазного национализма, с любыми проявлениями низкопоклонства перед бу- жуазной культурой Запада сможет преодо- леть свое отставание белорусское советекое литературовеление. ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА № 38 ee 3 лена на отрыв Белоруссии от русского освободительного движения. Типичный представитель этих исевдобелорусских пи- сателей, А. Рипинекий, живший в середи- не Х]Х века, доказывал, что Белоруссия— польская провинция, & белорусский язык— диалект польского языка. Восхваление А. Рипинского и А. Ельско- го содержится в стальях М. Ларченко («Беларусь», № 6, 1945), А. Домиников- ского («Беларусь», № 8, 1946), который даже снабдил свою статью о помещике-ре- зкционере А. Юльском патетическим заго- ловком «Выдающийся белорусекий этно- граф и краевед». В том же журнале М. Ларченко выступил в защиту «горячего патриота» А. Гаруна, который на деле был активным членом контрреволюционной «Белорусской рады». Вритик Л. Фиглов- ская («Беларусь», № 1, 1946), говоря о второстепенном писателе К. Ваганце, не раскрывает реаклионный смысл национа- листической романтики в его произведе- НИЯХ. Отдел «Наш справочник» журнала «Бела- русь» неоднократно восхвалял Ученых «западной» ориентации или просто пеевдо- ученых наподобие помещиков — графев Тышкевичей, занимавшихся коллекционн- рованием раритетов и, между прочим, «этнографией», с недвусмысленной целью доказать, что исторически Белоруссия — часть Польского государства. В некоторых из тех редких случаев, когда журнал обращалея к темам револю- ционно-демократичеекой литературы, его постигла неудача. Так, В. Агиевич в ста- тье «Путь народного поэта» («Беларусь», № 10, 1946) ни словом не обмолвился об органической связи дореволюционной по- эзии Якуба Коласа с передовыми традици- ями русской литературы, об идейном влия- нии Максима Горького на поэта. Это не случайно, ибо еще слишком мало сделано в области изучения таких актуальных проблем, как влияние русских революционных демократов, поэзии Некра- сова, творчества Горького и Маяковского на развитие белорусекой литературы. Бе- лорусские литературоведы должны смелее выходить за рамки национальной ограни- ченности, рассматривая белорусский лите- ратурный процесс в более тесной и орга- нической связи в русской класвической и мноронациональной советской литературой. В «Литературной газете» уже говорилось в программах и учебниках по белорусской литературе, составленных М. ЛТарченко. ПЕ КП(б) Белоруссии осудил ошибки этих учебных пособий, в которых национальная борьба белорусского народа искусственно отрывается от его общественно-политиче- ской борьбы, тесно связанной с освободи- тельным движением русского народа. Велед ва М. Ларченко отдельные ошиб- ки буржуазно-напионалиетического харак- тера допустили Ю. Шпирков и М. Влимко- вич. Их статьям присуще желание уета- новить «единую напиональную литератур- ную линию» от Я. Борщевекого и А. Ри- пинекого* до Я. Купалы и Я. Воласа. 10. ПШиирков (ст. «Я. Вупала — редактор «Нашей Нивы», «Беларусь», № 5—6, 1946) ‘утверждает, будто все писатели, грунпировавитиеся вокруг газеты «Наша Нива», «стремились создать народную (подчеркнуто мною. — В. Г.) литературу, такую . литературу, которая высказы- вала бы думы и чуветва народа, его мечты, веру и уверенность в лучшее, будущее». Критику не мешало бы вепомнить о рае- Коле писателей-нашенивцев на два лаге- ря—националистов-либералов и революци- онных демократов. Не менее грубые ошибки содержит статья М, Влимковича о творчестве В. Ду- нина-Марцинкевича («Полымя», № 2—3, 1945). Отарательно замазывая реакциол- ные взгляды значительного писателя ХХ века, он представляет дело так, что этот типичный либерал, который идеализи- ровал патриархальные отношения между барином и мужиком и выстунал проповед- ником классового мира, был, якобы, «вы- разителем интересов угнетенного крестьян- ства». Для ряда литературоведов Белоруссии характерна серъезная путаница в обраще- нии с понятием натриотизм. Просветитель ХУ века Г. Окарина, основоположник йе- лорусской советской литературы Я. Купа- ла и либераа В. Дунин-Марцинке- вич оказываются в одной компании писателей-«патриотов», «просветителей». Больше того, в семью <«аросветите- лей» и «патриотов» зачисляются и такие откровенные мракобесы, как польский помещик А. Ельский. Справедливо указывая на эти ошибки, один из руководителей белорусской писа- тельской организации тов. М. Лыньков в статье «Идеи патриотизма в белорусской дореволюционной и советской литературе» («Полымя», № 8, 1947) сам, к сожале- Иван АРАМИЛЕВ характер, тип. Они не согреты обогащаю- щим дыханием художника. Все внимание писателя сосредоточено на братьях Рубанюк, и эти образы представ- ляют собою несомненную удачу. В харак- тере Петра Рубанюка воплощены лучитие качества нашей советской молодежи. В бе- седе с другом он говорит ‘о назначении че- ловека: «У каждого из нас своя дорога, но все мы идем к одной цели — к 698- стью... Вели я понял, что мое счастье — в счастье и радости моего народа, должен ли я, вернее, могу ли стремиться туда, где только мне будет лучше и cnonon- ней?» Петр блестяще окончил Тимирязевекуло академию. Он мог остаться в аспирантуре, в Москве, но вместо этого едет в родную Чистую Криницу, чтобы занять скромную должность агронома, выращивать к01х03- ные мичуринские сады. В первые дни войны райком предлагает ему, kak CDE пиалиету, броню. Ho Петр добровольно на- девает солдатскую итинель, Уходит На фронт. На фронте он становится пулеметчи- ком, участвует в ряде сражении, прояз- ляет себя мужественным бойцом, расто- ропным командиром: раченый, остается в строю, получает орден Красного Знамени. Его фронтовая «карьера» типична для многих интеллигентов, не получивитих во- енного образования. Иван Рубанюк, в отличие от Петра, — кадровый офицер. Война застает его в звании подполковника, в должности RO- мандира стрелкового полка. Это Отлично подготовленный, властный, требователь- ный командир. Полк, воспитанный им, попадает на фронте в сложную обстанов- ку, дерется умело и отважно. Истории это- го подка на протяжении первого года вой- ны в романе отведено значительное М8- ето. г Сульбы геровв. Чистой Бриницы еще не завериюны. Мы расстаемея с ними Ha рубеже второго года войны. Им предстоят новые иснытания, радости, горести. 06 этом будет рассказано во втором томе р0- мана. нал которым автор сейчас работает. в лагерях, за колючей проволокой и ра- бота в усальбах прусских помещиков мог- ли внушить Малынну симпатии в $4- шистской Германии. Павел Сычик вырос в годы советской власти. Что ето толкнуло в стан врага, — неизвестно. Также He об яснено преступление агронома Збан- дуто. Страницы романа, посвященные колхоз- ному селу в дни мира, наиболее впечат-_ ляющи. Е. Поповкин убедительно показал, как проникает социалистическая культу- ра в деревню. Волхоз создает свою интел- лигенцию. Старший сын Остапа Рубанюка Иван — подполковник, Петро кончил Тимирязевку. Hows Кузьмы ОДевятко, Ок- сана, учится в киевском медицинском ин- ституте. Сыновья многих колхозников =— инженеры, механики, учителя, летчики. Заметно повысился общий уровень куль- туры колхозников. В, Поповкин подчерви- вает это в изображении быта, моральнз- го облика людей, их языка, обогащенного множеством слов, не известных ранее В деревне. Когда бригадир Тятгнибеда презри- тельно говорит о лентяях: «психология но- таная», пли Octan Рубанюк: «Примечаю, сынку, твое настроение», — городские слова не режут слух, потому что они стд- ли уже обычным явлением в сельской Жизни, Части романа, посвященные Отечествен- ной войне, слабее колхозных. Автор был на фронте, пишет о военных операциях 6 достоверностью очевидца, иногда создает ‘яркие батальные сцены. Однако в этих страницах нет собранности, той концентра- ции материала, которая отличает картины колхозного строительства и труда. Автор вводит десятки военных персона- жей. Вомандир дивизии полковник Осад- чий, бригадный комиссар Ильиных, К0- миссар полка Путрев, капитан Тимков- ский, комбаты Стрельников и Яскин, Ка- питан ° Каладзе, лейтенант Татаринцев, сержанты, рядовые, — все действуют, ках положено по уетаву, некоторые соверша- ют выдающиеся подвиги. Но в этих обра- зах нет обобщенной правды и глубины, преврашающей «моментальную» фотогра- фию в портрет, человека в собирательный Судьба семьи Рубанюк отдает общественному служению, создаст образновый плодовый ‘питомник, завоевы- вает вевобогую любовь колхозников. Интересны образы бригадира Тягнибе- лы, тракториста Отепана Лихолит, стаха- HOROR колхозных полей Ганны Рубанюк, Нюси Костюк и др. Это — люди широкие в мечтах, неутомимые в труде, новаторьг, искатели. Несомненная удача писателя — образ секретаря райкома партии Игната Семечо- вича Бутенко. Волевой большевик, органи- затор и вдохновитель колхозных добед, “я прекрасно разбирается в людях, знает, RTO Ha что способен, руководит без крика в суеты. Юму чужды методы администри- рования, приказа. Начинается война. Район оккупирован врагом. Приходят черные дни. Немпы 3ЗА>. бирают скот, ле, угоняют на Баторгу девушек и подростков. В романе правдиво показана Ненависть колхозников к 9а- шистеким захватчикам, борьба советского народа с врагом в тылу немецкой армия. Вригалир Тягнибеда и Ганна Рубанюк гибнут на виселице, как «непокорные». Игнат Бутенко уходит в подполье, органи- зует партизанский отрял кляь борьбы 6 немпами. По директиве Бутенко, старый садовод Остап Рубанюк принимает пост сельского статюеты, чтобы саботировать мероприятия врага. Менее жизненны отрицательные герои. Агроном Збандуто, ставший при немпах бургомистром, nominal Павел Обычик и почтарь Никифор Малынеп в роли старо- сты и немецкого согляхатая выписаны по стандартным схемам, Они не живут па странидах романа, а лишь выполняют па- вязанную им «функцию», Их измена, по- ступки не мотивированы. Почтарь Малы- Hey B годы первой мировой войны был в плену Y немпев, знает немецкий язык. Олнако этого недостаточно, чтобы Tod против своего народа. Вряд ли пребывание В прошлом году на страницах журнале «Октябрь» был напечатан в сокращенном виде роман Евгения Поповкина «Семъя Рубанюк». Издательство «Молодая гвар- дия» выпустило теперь это произведение полностью под заглавием «Чистая Врини- ца». Излательство серьезно порабогало © автором, и новый вариант значительно лучше журнального. . В первой части романа Е, Поповвин изображает мирную жизнь украинского села Чистая Криница в последнем пред- военном году. В книге показан могучий колх0з-миллионер, оснащенный первоклас- спыми машинами, освоивший новую агро- технику. Плодороден чернозем Придне- провья, тучны нивы, богаты фруктовые сады, велики стада общественного скотз. Самоотверженно трудятся люди Ha свобод- ной земле, и социалистический труд пря- нес им зажиточную, культурную жизнь, о которой тщетно мечтали поколения пред- ROB. Председатель колхоза Кузьма Степано- вич Девятко нетороптиво, с палочкой В руках обходит за день 866 бригалы И. звенья, ПТИЧЬЮ И животноводческую фор- мы, пасеку, кузнечную столярную ма- стерские. «И веюлу, где бы он ни. появ- лялся, его встречали © искренней почти- тельностью. Знали, что если ий подметит Кузьма Степанович какие-нибудь упущеч ния, то бранитьея не ставет, & спокойно Bee растолкует, покажет, но зато назавт- ра наведается снова. Bee, ло последних мелочей, он держал в памяти, не запиеы- вая». Левятко — самобытная фигура, ум- ный и рачительный хозяин, новый чело- век советской деревни. В одном ряду с Девятко стоит бывитий батрак, партизан гражданской войны, кдл- хозный садовод Остап Григорьевич Руба- tor. On энтузиаст своего дела,’ ве силы Крг. Поровкин. «Чистая Кринида». Изд-во «Молодая гвардия», 1948, 51 СТР.