под барабанный бой.

і.
Бью въ барабанъ и безъ устали бью,
Смѣло иду впереди,

Совѣсти гражданъ заснуть не даю:

Надо будить, такъ буди! Я пробуждаю и въ черствыхъ сердцахъ
Добрыя чувства порой, Если безсильнымъ, у всѣхъ на глазахъ,
Падаетъ въ битвѣ герой.

Но посрамленному правымъ судомъ

Честь отъ меня ужъ не та! Тра-тата-бумъ! Тра-тата-бомъ!

Трата-та-та! Тра-та-та-та!

II.

Занятый дѣломъ сыскнымъ, временщикъ

Сыщиковъ всюду держалъ, Жертву замѣтивъ, оплошную, въ мигъ,
Алчный, ловилъ, какъ шакалъ. Онъ замѣнялъ произволомъ законъ

На полицейскихъ правахъ, Слово печатное сдавливалъ онъ

Въ страшныхъ цензурныхъ тискахъ. Съ сѣявшимъ зло расплатилися зломъ.

Кровь и его пролита...

Тра-та-та-бумъ! Тра-тата-бомъ! Трата-та-та! Тра-та-та-та!

III.

Онъ продолжателя въ дѣлѣ имѣлъ,

Былъ продолжатель хитёръ, Спорилъ съ министрами внутреннихъ дѣлъ,

Самъ въ генеральствѣ майоръ, Старыхъ и малыхъ толкалъ на правёжъ,
Хоть не вытягивалъ жилъ, Въ доблестныхъ браняхъ не ратовалъ, все-жъ

Очень патроны любилъ.

И за любовь эту - пишутъ о томъ! -

Власть у него отнята...

Тра-тата-бумъ! Тра-тата-бомъ!

Трата-та-та! Тра-та-та-та!

IV.

Властный, вліявшій на всё, изувѣръ,

Много онъ зла понадҍлалъ странѣ Долгимъ безбожнымъ гоненіемъ вѣръ;
Онъ - инквизиторъ вполнѣ! Вѣчно-свободнаго разума врагъ
И мракобѣсовъ глава, Разумъ давилъ и поддерживалъ мракъ,
Свѣта боясь, какъ сова. Старецъ, съ клеймленнымъ за прошлое лбомъ,
Тихо убрался съ поста...

Тра-тата-бумъ! Тра-тата-бомъ!

Трата-та-та! Тра-та-та та!

V.

Отъ конституціи радость не всѣмъ,
Горе есть кое-кому,

Безъ удивленія, вмѣсто - зачѣмъ? -

Надо спросить: почему?
Души бумажныя, плѣснь и гниль

Бюрократизма должны

Сгинуть, оставивъ печальную быль Въ прошломъ великой страны.
Вижу, какъ сверху летятъ кувыркомъ,

Кто-то займетъ ихъ мѣста? Тра-тата-бумъ! Тра-тата-бомъ!

Тра-та-та! Тра-та-та-та!

Николай Пановъ.

Своя рубашка ближе къ тѣлу.

- Скажите мнѣ на милость, отчего въ войнѣ съ Японіей у насъ не было пулеметовъ, а те
перь ихъ видимо-невидимо во всѣхъ городахъ Россіи на улицахъ торчитъ?
- Зачѣмъ же чужимъ отдавать то, что для своихъ пригодится!.. Парламентеръ.

Письмо черносотенца на родину.

Во первыхъ строкахъ моего письма посылаю вамъ, дражайшій родитель Кузьма Ерофеевичъ, съ любовью низкій поклонъ. А еще сообщаю вамъ, что болѣ приставъ по мордѣ меня не билъ и даже совсѣмъ наобо
ротъ. А сказалъ, что какъ ты, Ѳома, патреотъ, чтобы билъ жидовъ и вообче студентовъ и что за это ничего не будя. И еще которые съ красными флагами ходятъ и тоже ничего не будя. И далъ рупь денегъ. Кланяюсь еще дражайшей маменькѣ Марѳѣ Капито
новнѣ и еще тетенькѣ Дарьѣ Степановнѣ. А студенты хотятъ, чтобы имъ воля была, что кто хочетъ, чтобы то и дѣлать. А впередъ того служили молебенъ и батюшка тоже объяснялъ по писанію, чтобы бить кото
рые бунтовщики. И они хотятъ церкву ограбить. А мы того не дадимъ и котораго поймаемъ, тому живу не быть. Зачѣмъ бунтуете, сукины дѣти. Еще ученыхъ господъ, которые въ очкахъ, тоже сказано, чтобы бить
а которы лавки громить будемъ - тѣ всѣ у околоточ
наго на бумажкѣ списаны, чтобы ошибки не вышло. Околоточный тоже болѣ не дерется. Не то чтобы тамъ въ зубы или къ примѣру по шеѣ накласть, а вродѣ какъ бы свой братъ и даже по отчеству. Только ве
лѣлъ, когда бить пойдемъ, чтобы казаковъ не бояться. Потому имъ, - говоритъ, - приказъ тоже даденъ, чтобы которые патреоты и вообче священная охрана, чтобы значитъ и пальцемъ не моги. А чтобы нѣмцевъ бить, на то разрѣшеніе еще не вышло, и мы не смѣемъ. А поляковъ кто говоритъ можно, а кто говоритъ нельзя. И мы не знаемъ.. И приставъ не знаетъ. Говоритъ, дол
жно можно, потому такого приказу, чтобы ихъ, чертей, не бить не было. А мы за Рассеюшку-матушку посто
имъ и подъ студентомъ быть не хочемъ, а хочемъ подъ своимъ начальствомъ. А мнѣ сказалъ дворникъ: ты, Ѳома, будешь за десятскаго и тебѣ изъ казны вый
детъ револьвертъ. Вчера ужъ одного били, - потому черный, - да жаль убегъ. А ужо въ воскресенье всѣ пойдемъ. У меня дубина такая, что разъ дамъ и баш
ка пополамъ. И вино тоже намъ, идетъ таперича отъ казны, только я пью мало. А которые охочи, тѣ походя пьяные. И еще кланяюсь вамъ, дражайшіе родители, батюшка Кузьма Ерофеевичъ и матушка Марѳа Капитоновна и пришлите мнѣ родительское благосло
веніе ваше, на вѣки нерушимое и что изъ воли вашей никогда не выйду. Кланяюсь еще любезной тетенькѣ Дарьѣ Степановнѣ и еще супругу ихнему Ѳетису Ива
нычу. А затѣмъ прощайте. И я живъ и здоровъ чего и вамъ желаю.
Вашъ сынъ, Ѳома Краснорожій, десятской.