весьма бѣдная внѣшними фактами, можетъ быть разсказана въ одномъ словѣ: трудъ, трудъ и трудъ. Сначала онъ работалъ въ нѣсколькихъ болѣе значитель
ныхъ художественныхъ центрахъ Германіи, затѣмъ съ такимъ же упорствомъ работалъ въ Парижѣ, потомъ въ Римѣ, а теперь вотъ уже много лѣтъ окончательно осѣлся въ своемъ родномъ Лейпцигѣ и здѣсь почти въ отшельническомъ уединеніи продолжаетъ все ту же упорную работу, одинаково игно
рируя поклонниковъ и хулителей. Въ каждомъ новомъ его произведеніи видна новая серьезная мысль, новая художественная задача. Не каждый его шагъ сопровождается безусловнымъ успѣхомъ, очень часто мнѣнія раздѣляются, многіе
отказываются понимать нововведенія художника; но онъ остается спокоенъ: встрѣчаютъ его работы признаніе — отлично, не находятъ покупателей — онъ ставитъ ихъ обратно въ свою мастерскую и ожидаетъ будущаго. И будущее уже не разъ становилось на его сторону: то, что шокировало и казалось не
позволительною смѣлостью при первомъ появленіи, — черезъ нѣсколько лѣтъ становилось общимъ достояніемъ и занимало мѣсто въ коллекпіяхъ класси

ческихъ произведеній. Какъ рисовальщикъ и граверъ, Клингеръ стоитъ уже на высотѣ славы, дальше которой идти некуда. Каждый зигзагъ его пера цѣ

нится въ Германіи не вѣсть какъ высоко. Лейпцигскій музей и Дрезденскій кабинетъ гравюръ и рисунковъ (Kupferstichkabinet) коллекціонируютъ его ученическіе рисунки и безформенные наброски, — какъ будто дѣло идетъ объ эскизахъ Рембрандта или Микель-Анджело. Почти такую же славу имѣютъ скульптуры Клингера. Меньше поклонниковъ имѣютъ его картины. Объ его произ
веденіяхъ этихъ двухъ родовъ искусства мы будемъ говорить впослѣдствіи, а теперь обратимся къ его офортамъ, которые составляютъ его настоящую силу.
Рѣзко порвавъ со всякою школьною красотою, со всѣми условностями композиціи, Клингеръ создалъ себѣ въ рисункѣ своеобразную манеру, въ которой крайній реализмъ сочетается съ самыми фантастическими образами и безыс
кусственной символикой. Въ своей техникѣ онъ также оригиналенъ, какъ и въ содержаніи. Онъ не владѣетъ смѣлой, элегантной линіей: его перо, каран
дашъ или сила всегда какъ будто колеблются и ищутъ правильнаго контура; у него нѣтъ и красивой ловкой штриховки: его короткіе, несмѣлые штрихи часто перекрѣщиваются подъ прямымъ угломъ, сплошь да рядомъ идутъ поперекъ направленія тѣни, его рука никогда не движится заученымъ спо
собомъ. Но онъ умѣетъ заставить видѣть въ своихъ произведеніяхъ не штрихи, а дѣйствительныя картины жизни, полныя то тонкой ироніи, то захватываю
щаго драматизма. Въ каждомъ его рисункѣ чувствуется современный мыслящій человѣкъ, котораго волнуютъ проблемы жизни, который отзывается на все человѣческое. Какъ Гогартъ, Гойя и Ретель, Клингеръ любитъ давать своему замыслу форму цѣлаго цикла произведеній, вводя такимъ образомъ въ плас
тическое искусство элементъ повѣствовательный. Главнѣйшіе изъ подобныхъ цикловъ офортовъ и появились въ Варшавѣ.
Воображеніе Клингера чаще всего принимаетъ мрачное направленіе. Онъ принадлежитъ къ тому поколѣнію нѣмецкой интелигенціи, которое воспиталось какъ разъ въ періодъ разочарованія послѣ французской войны и осно
ванія Германской имперіи. Въ то время, какъ оффиціальныя сферы, а также тѣ элементы общества, которые успѣли повернуть результаты великихъ націо