44 октября 1939 г, № 74 (654)
$e
	«Алеша Пешков читает вслух Лермонтова в
иконописной мастерской». Рисунок художни.
xa Б. Лехтерева
			 
	Жупожник — поэту
	аа оттуда, как бы от самого Врубеля или
от написанных им образов, проникнуть-
ся ето настроениями...» («Моя жизнь В
	искусстве»).
О неясной тревоге, порождаемой образа-
	ми Врубеля, этого великого фантаста, го-
ворил Блок: того, в чьей душе
	Хранилась память глаз отромных
И крыл, изломанных в горах...

‚. Священная об’емлет дрожь...
‚. Его опустошает Демон,

Над кокм Врубель изнемог...
	(«Возмездие»).

a
	Реликие современники
		ки.. Когда этот поэтический Моор, этот,
падший ангел, указывает. н& распростет-.
того без чувств старца-мученика и нече-
ловеческим голосом восклицает: «0, по»
смотрите, посмотрите — это мой отец»,
когда он в натраду за великодушный по-
ступок своёго товарища возлагает на него
обязанность мстить за своего отца, и, под-
няв руки к небу, проклинает изверга
братай о! в вас нет души человеческой,
нет чувства человеческого, если при этом
вы не обомрете, не обомлеете от ужаюного
и рместе сладостното вобторга!» 1.
	Этим «ужасным и вместе сладостным

восторгом» великий актер-романтик одина-
ково воспламенял в «Разбойниках» и Ca-

мого Белинского, и Герцена и Лермон>
		Гоголь и. Щепкин, Островский и Пров
Садовский — общеизвестны эти союзы
драматурга и ‘актера, принесшие столько
славы русскому театру.
	Ни одна пьеса Лермонтова не шла при
его жизни на сцене, и, казалось бы, вего
жизни нет места такому союзу. И тем не
менее. есть одно великое актерское имя,
которое занимает прочное и важное место
в «трудах и днях» Лермонтова, в 670
Wahrheit ип@ Пюлио. Это имя Павла
Степановича Мочалова.
	В 1829 г. Лермонтов пишет своеи тетке
М. А. Шан-Гирей: «Помните ли, милая те-
тенька, Вы говорили, что наши актеры
(московские) хуже петербургских Как
жалко, что вы не видали здесь Игрока,
трагедию Разбойники. Вы бы иначе ду-
мали. Многие, из петербургских господ со-

тлашаются, что эти пьесы лучше идут,
нежели там, и что Мочалов в многих ме-

стах превосходит Каратыгина».
	Лермонтов пишет здесь о Мочалове на
‘основании своих впечатлений, вынесенных
от двух ролей великого артиста — роли
Жермани-сына в мелодраме  Дюканжа
«Тридцать лет, или жизнь игрока» и Кар-
ла Моора в «Разбойниках» Шиллера. Вни-
Manze Лермонтова к этим ролям Моча-
лова, увлечение его именно этими обра-
зами высоко примечательно.
	Как явствует из многочисленных воспо-
минаний современников, Мочалов прёвра-
щал трескучую мёлодраму Дюканжа во
вдохновенную романтическую трагедию,
насыщая образ игрока трагической неот-
вратимостью страсти, К мочаловскому `06-
разу рокового игрока вполие приложимо
то, что Аполлон Григорьев сказал о дру-
той мелодраматической роли Мочалова —
мелодраматический персонаж «вырастал у
него в лицо, полное почти байроновской
меланхолии», —
	Несчастный терой вольности и чести,
свободолюбивый Карл Моор в исполнении
Мочалова был любимым тероем целото по-
коления, к которому принадлежали Бе-
линский, Герцен, Огарев. Он был любимым
героем и юноши Лермонтова. Шиллеров-
скую роль, обильную монологами, Мочалов
насыщал сердечным пламенем своего про-
тестующего чувства и мятежного порыва.
	На примере «Разбойников» Белинский
раскрывал перед зрителем 1830-х годов всю
пропасть, лежавшую между «лейб-гвардей-
ским тратиком» и великим артистом «бури
и натиска». Сравнивая игру Каратыгина
и Мочалова в 4-м действии (картина 4-я)
«Разбойников», когда Карл встречается с
отцом, которого считал умершим, Белин-
ский пишет: «Он (Каратыгин — Карл. —
С. Д.) отвел за руки на край сцены троих
из главных радбойников и, обратившись к
одному и, ‘помнится, ожавши ему руку,
сказал: «Посмотрите, посмотрите: законы
света нарушены!» — к другому: «Узы
природы прерваны!», —к третьему: «Сын
убил отца!» Оно и дельно: — всем се-
страм по серьгам, чтобы ни одной не было
завидно, Нет, не так произносит этот мо-
нолог г, Мочалов: в его устах это лава
всеувлекающая, это черная туча, внезапно
разражающаяся громом и молниею, а не
придуманные заранее театральные штуч-
	сказ С. П. Яремича, который видел, как
уже на выставке ранним утром, ‘до’ при-
хода публики, Врубель почти заново пе-
	реписывал голову Демона, то сообщая ему
	«удивительно мягкое, болезненное, женст-
венное» выражение, то ожесточенное. Од-
нажды Яремич увидел в ‘беспомощной ру-
ке врубелевского Демона вырванные из
	Так, в великом смятеник искал Врубель
последнего эстетического и философского
обобщения «демонического». «Повержен-
ный Демон» был финалом творческой
истории образа. Это был тот самый «мо-
	нументальный Демон», который должен
был завершить дело жизни художника и
отразить все самое «прекрасное и самое
печальное» что познал Врубель, — co-
	циальную тратедию личности, так и
	нашедшей путей к миру.
	Врубель создал огромное количество ва-
	риантов «Демона». Не довольствуясь ри-
сунками и живописными изображениями,
он брал глину и лепит вое то же изму-
ченное лицо с огромными, пустыми и
страшными глазами. Он распластывал Де-
мона на земле, в ворохе  изломанных
павлиньих перьев, влагал в его простер“
тую руку меч. Композиция менялась, но
общая философекая и эстетическая  кон-
цепция одинокой и страдающей гордости
была определена (как и у Лермонтова)
сразу. Она нашла себе наиболее яркое и
эмоциональное раскрытие в «Сидящем
Демоне» 1890 года и в «Демоне повержен-
ном» 1902 года. ‘

«Сидящий  Демон», которому предше-
ствовали скульптурные работы Врубеля,
был’ наиболее об’емным вариантом и по
трактовке формы, Массивные руки © утри.
рованными мускулами должны были соз-
давать впечатление нечеловеческой мощи.
Таков был замысел художника. ’Но, эта
утрировка внешних признаков силы He
вязалась с измученным, скорбным лицом
и судорожно сжатыми руками. Этот горест-
ный образ отдаленно напоминал Христа
в пустыне, погруженного в мучительное
раздумье. Работая. над ним, Врубель гово-
рил: «Вот уж с месяц я пишу Демона.
То-есть не то, чтобы моего монументаль-
ного Демона, которого я напишу еще е0-
временем, & «демоническое».
	этом «Демоне» нет еще той эмоцио-
нальной и декоративной цельности, кото-
рая будет в финальном варианте. Пре-
красно по колориту ero блистающее си-
ним цветом покрывало, тонкие переливы
розового, ‘желтого, зеленого B фантасти-
ческих. деталях фона, в. граненых, как кри-
сталлы, цветах. И кажется, что это
«уныло-задумчивый» Демон с пепельно-
смуглым, иссушенным страданием лицом
смотрит в неведомую долину ©лез, не в
силах свершить подвиг, в которому приз-
ван художником:

Не мстительный и холодный дух зла —
Люцифер или Каин  западноевропейской
литературы, — & иной Демон, вобравший
в себя скорбь и страсти земли, предстает
в этом врубелевском творении, Нет в нем
и типичной для вицшеанства эгоистичес-
кой. отрешенности от мира. Это образ пе-
чального Демона, которому не чужды, как
и Демону Лермонтова, мучительные, 09е-
ловечивающие ето переживания:
	Тоску любви, ее волненье
Постигнул Демон в первый раз...
„. И чудо! из померкиших глаз
Слеза тяжелая катится...
	И Лермонтову и Врубелю Демон пред-
ставлялся прекрасным. . Обольстительно
красив в рисунке Врубеля Демон у ложа
Тамары. При всей своей фантастичности
этот рисунок тлубоко, по-лермонтовски,
правдив. В нем нет манерности модерна,
который отличает, например, довольно хо-
дульный немецко-беклиновский образ «Де-
мон у монастыря». Поразительно нежна и
обаятельно трагична Тамара с упавшими
до земли косами. И в рисунках Врубеля
чувствуется мастер колорита. Тушь при-
обретает глубокий бархатный оттенок в
черном плаще Демона, она становится
нежной и прозрачной в пейзаже, в доро-
гом уборе танцующей Тамары.

С редкой свободой комбинирует Врубель
реальные образы с фаятастическим узором
пейзажа, восточных ковров и утвари.
В противовес наивно-натуралистической
трактовке поэмы, к которой’ прибегали
почти все иллюстраторы Лермонтова, Вру-
бель — конгениально поэту — вокрыл ро-
мантическое ядро «Демона». Не предмет-
вый мир, а конкретность эмоций и идей
стремился воплотить Врубель в искусстве.
	Трудно без содротания читать, как Вру-
бель терзал своего уже законченного, ка-
залось, Демона. Страшен “короткий рас-
	Лермонтов заразил восторгом перед №М0-
чаловым и вольнолюбивый круг москов-
ских студентов 80-х годов. В драме
«Странный человек» Лермонтова один сту-
	дент спрапивает другого;
	В <«Поверженном Демоне» исчезла oes,
надежность, Его глаза на мрачном ли-
це тлеют, как огонь в пепле. Они сверка-
ют гневом, В нем ярко выражена идея
«отрицанья и сомненья», В

лагодаря тонкости световых отноше-
ний, благодаря об’единяющему тону —
лиловому сумраку, опустившемуся и ‘на
горные вершины и HA это поверженное
тело, создана удивительная цельность ко-
	лорита и настроения. Это — декоративная
	симфония синего, лилового, золотистого.
	В образе Демона скрещивалась we од-
на, а несколько тем, почерпнутых Врубе-
лем из’ лермонтовской поэзии. Ведь, в
сущности, и многочисленные образы’ про-
роков, созданных Врубелем, по типу; во-
‘площенному в них художником, очень
близки к ero Демону. В них Ta me
боль, смятение и тревога. Но в них Вру-
бель не смот воплотить могучей CHIBI,
жтущей сердца людей, которую © такой
силой запечатлела русская поэзия. В них
сильнее раскрывались упадочные тенден-
пии врубелевского творчества.
	Понимание Врубелем Лермонтова было
односторонним, Он глубоко и сочувствевто
воспринял романтическую стихию лермон-
Товской поэзии, его гордое’ одиночество,
ненависть к обыденщине, мещанству. Од.
нако революционная патетика’ лермонтов-
ското творчества ‘оставалась недоступной
Врубелю. Сраженный ‘суб’ективно-идеали-
стической философией декаданса, он не
видел реальных путей освобождения лич-
ности. Это обусловило трагическую гибель
гениального художника, разрушавшего се.
бя в бесплодной борьбе в самим собой.
Но есть в трагической фигуре Врубеля и
в его творчестве глубокая человечность,
великая тревога, роднившая его с поэзией
русского символизма. Она-то и породила, в
нем страстную, восхищенную любовь к мо-
гучей, протестующей поэзии Лермонтова.
	Врубель почти ‘забыт советоким искус-
ствознанием, Его полное глубоких проти-
воречий творчество ждет исследователей,
которые вскрыли бы его значение в исто-
рии русского искусства. В дни юбвлея ве-
ликого русского поэта естественнс вспом-
нить живописца, чья творческая жизнь
была отдана одному из центральных 06-
разов лермонтовской поэзии.
	‘DHX Ha гору
	Наталия СОКОЛОВА
	«Челяев! ‘был ты вчера в театре? Что
итрали?› и получает в ответ: «Общипан-
ных Разбойников Шиллера. Мочалов ле-
нилея ужасно жаль, что этот прекрасный
	актер не всегда в духе, Олучиться могло
бы, что я бы ето видел вчера в первый
	ий последний раз: таким образом он теряет
	репутацию»,
	сказ моих страданий?!» Тот, кото Мочалов
обогатил и облагородил радостью слез над
страданьями Фердинанда, не может быть
в жизни равнодушным для чужого стра.
дания. В этой мысли ваключается высшая
оценка Мочалова ках художника’ высокой
человечности, подлинното гуманизма,
	Карл Моор, ° Фердинанд, Дон-Карлос!
были для Лермонтова и его сверстникоя
жизненных и литературных (ето Волин,
Арбенин, Белинский, Заруцкий и др)
оживлены  горячею кровью «ненстового
Павла», одухотворены 60 вольно
мыслью, преисполнены его мятежной во
лей.
	Лермонтов впервые встретилея ¢ Mow
ловым в 1829 году и часто видел ето ня
сцене в 1830 и 1831 тг. Это годы, кома
Лермонтовым написано двенадцать позу,
три драмы и начат. роман («Вадим»), в ко:
торых бушгует ето романтическая «бур
и неудержим его мятежный- «натиск» на
пошлую косность и суровую неволю, под.
чиняющую себе человека, Во всех эти
образах юноши-поэта — русских, испат:
ских, итальянских, кавказских — незри
MO, HO с0 всею полнотою внутренней жиз
ни присутствует тот романтический образ
одержимого высокой страстью мятежника,
не покоряющегося проиаволу, тот скорб:
ный и возвышенный образ, который с.
давал в эти годы Мочалов: во многих ва.
риациях, но с единством общем порыва
к полноте бытия и непреклонного устрем.
ления к свободе личности.
	‚ Мочалову не пришлось играть ни в ол:
ной из драм Лермонтова, но За всё сто
летие, протекшее со времени их создания,
нет и не было акТера, который больш
Мочалова подходил бы к амплуа лермок
товского героя. Он создан был дая этих
ролей или, вернее, сни были созданы дая
него — на его творческий рост, на во
мятежное «я» художника и человека,
	Мочалов с тениальной силой читал ино
гда отрывки из «Мцыри». Есть предание
что он мечтал сыграть Арбенина в «Na
	скараде». Ноли б этому суждено был
сбыться, в этой роли Мочалову предстоя:
ла бы в известной степени встреча с сз
мим собой — с 6060ю в образе трагиче
ского игрока, овеянного байроновской ме
ланхолией, но и с 6060ю — человеком,
переживающим, подобно Арбенину, безыс-
ходную трагедию растраты великих ду’
шевных сил и дарований в удушлизой
атмосфере царской Росбни.

Суровый запрет цензуры не позволил
появиться на сцене «Маскараду», где Лер.
монтов был истинным творцом русской
романтической драмы и где Мочалов по:
	лучил бы роль, достойную ем романтиче:
ского гения.
	Tpatequa была представлена впервые
в бенефис П. С. Мочалова 3 января 1830
года. Было бы невероятным, чтобы Лер-
монтов, при его любви к Шиллеру и №:
чалову, не видел этого спектакля.
	С. ЛУРЫЛИН
	Врубель. «Тамара и ДЛемон». Рисунок 1890 года
	3 2
	‘Лермонтовские студенты отлично знают,
что на казенной сцене «Разбойники» же-
стоко «общипаны» цензурой, но романти-
ческий тений Мочалова прорывается шил-
леровской «бурей и натиском» через все
преграды, сооруженные царской цензурой.
Но Лермонтов, говорящий устами своего
студента, знает и то, что возбуждало зло-
радство вралов Мочалова и что от лица
ето друзей со скорбью выразил Герцен:
«Мочалов был человек порыва, не приве-
денного в покорность, в строй вдохнове-
ния; средства его He были ему послушны,
скорее он им. „Мочалов не работал; он
знал, что его инотда посещает какой-то
дух, превращавигий его в Гамлета, Лира
или Карла Моора, и поджидал его... а дух
не приходил, и оставался актер, дурно
знающий роль» («Былое и думы», Часть
	Студент Челяев, иначе сказать, сам Лер-
	монтов, был как раз на таком спектакле
Мочалова, когда’ никакой «дух» не «пре-
вратил» его в Карла Моора; а был виден
актер, который, по выражению Герцена,
«не работал», по выражению Лермонтова,
«ленилсея ужасно». Примечательно сожале-
ние студента Челяева, что Мочалов, играя
столь неровно, «теряет. репутацию». При-
ступая в 1837 г, к своей знаменитой ста-
тъе о Мочалове—Гамлете, Белинский дол-
жен был повторить слова Челяева—Лер-
монтова, сказанные в 1881 г.: признаваясь
в том, что, приходится «сидеть в театре
три томителыьнейших часа.., за две, за три
вспышки его (Мочалова) могучего талан-
та», великий критик с болью устанавли-
вает; «Мочалов все падал и падал во
мнении публики и наконец оделался для
нас каким-то приятным воспоминанием,
		Произведения Лермонтова иллюстрирова-
ли многие. Васнецов рисовал эпические
образы «Песни про купца Калашникова»,
Зичи дал малосодержательную «салонную»
интерпретацию «Героя нашего времени» и
«Демона», в жизни Серова лермонтовские
мотивы оказались красивым, но случай-
ным эпизодом.

И только. один художник почерпнул в
поэзни Лермонтова центральную тему
своего творчества. Это был Врубель. Вру-
бель создал замечательную серию рисун-
ков к «Демону», «Герою нашего време-
	ни», «Измаил-бею». Образ Демона, навеян-  
	ный поэмой Лермонтова, Врубель пронес
как первую любовь от своей художниче-
ской юности до конца своих дней. Он, как
и Лермонтов, явил пример подвижниче-
ской преданности своей теме. Велед за
Лермонтовым, с той же тоской и страстью,
он мот бы сказать о себе:
	Мой юный ум, бывало, возмущал
Могучий образ. Меж иных видений,
Как царь, немой и гордый он сиял
Такой волшебно-сладкой красотою,
Что было страшно... И душа тоскою
Сжималася — и этот дикий бред
Преследовал мой разум много лет.

В пору засилья вульгарной социологии
видели в творчестве рубеля прежде
всего отрицательные стороны — декадент-
скую деформацию натуры и полное бесси-
лие раскрыть боевой пафос эпохи. И, дей-
ствительно, Врубель не был ни реали-
стом, ни демократом. Он оставался чужд
демократическому пол’ему, который - пере-
живала страна. Он закончил свой творче-
ский путь до первой русской революции,
которая очистительной волной прошла по
стране, захватив в овою орбиту и передо-
вые круги художественной интеллиген-
пии. В тоды первой революции Врубель
был уже безнадежно болен, :

И все же Врубель, как великий худож-
ник, стремился выразить и в какой-то ме-
ре выразил то прекрасное и трагическое,
	чем полна была ето эпоха. Велед за Лер-  
	монтовым, но уже в другую эпоху начи-
нающегося декаданса буржуазной культу-
ры, он страстно лелеял мечту о свобод-
ком, могучем человеке, и это р его
с великим поэтом-гуманистом. Врубелю, —
истерзанному внутренними коллизиями ху.
дожнику, уже слышалась «музыка цельно-
то человека, нерасчлененното отвлечениями,
упорядоченного,  диференцированного и
бледного Запада» (из писем Врубеля).
Свое трагическое одиночество он нёс ©
гордостью и скорбью, как Демон, мечтая
найти — в любви ли, в творчестве ли —
исцеление. Пассивная потенциальная энер
тия бушевала в создаваемых им образах,
не находя себе выхода, Эти образы будо-
ражили сознание выдающихся художни-
ков, поэтов его эпохи какими-то неяс-
ными призывами к возвышенному. С ог-
ромной силой этот дар Врубеля чувство-
вал Станиславский, часами простаивав-
ший у его полотен, «чтобы не со стороны,
	ЕРМОНТОВ определял свой творче-

ский метод, как  «вдохновенный

труд». И действительно, сюжеты и
образы своих баллад и поэм он любил
строить на углубленном изучении истори-
ческих материалов и литературных источ-
ников. Ни военная служба, ни политиче-
ские сылки, ни петербургский «свет»
никогда не отвлекали его от книги. В Мо-
сковском университете он одинаково по-
ражал своей необыкновенной начитан-
ностью товарищей-студентов и профессо-
ров геральдики и нумизматики.
	Постоянный труд поэта углублял при-
сущее ему творческое восприятие вое-
мирной истории в её наиболее характер-
ных и драматических моментах. Лермонтов
гс поразительной силой и верностью схва-
тывал и выражал целые впохи мировой
культуры, Сам он товорил, что часто «CH.
лой мысли» переживал «века». Минувигие
отолетья выступали перед ним, как пе-
риоды роста человечества, как вехи Ha
пути его исторического развития, как об-
разы и типы его богатой и сложной циви-
лизации. Идеи ”’и стиль столетий — от
древнего востока до наполеоновской Фран-
ции — Лермонтову удалось чутко уловить
и творчески воссоздать в своей поэзии,
Характерно его признание Краевскому: «я
многому научился у азиатов и мне бы хо-
телось проникнуть в таинства азиатекого
миросозерцания, зачатки которого и для
самих азиатов и для нас еще мало понят-
ны. Но поверь мне, там на востоке тайник
богатых откровений».
	Целый отдел своей лирики Лермонтов
Tak и хотел озатлавить: «Восток». ‘
Колыбель человечества — Азия, и 060-
бенно передняя часть древнего материка,
а с нею и весь бассейн средивемноморской
культуры привлекали его особенное внима-
	ние. Недаром его Печорин мечтает о путе.
	шествии в Индию и Аравию. В cBoem
«Спорё» Лермонтов в нескольких строфах
	охватывает тысячелетние эпохи разнопле-
менных культур на обширном теографиче-
ском поле от Кавказского хребта до Пер-
сидского залива и от Иранского плоско:
торья до Гибралтара. Колхида с ее слад-
кими винами и расшитыми тканями, Пер-
сидская монархия, сменившая свою BORH-
скую мощь и волю к мировому господству
па наслаждения, гробницы фараонов —
пирамиды в раскаленных песках Египта,
бескрайние равнины Аравии, Оприи и Ad-
рики, где воинские подвиги бедуинов вос-
певаются в сказаниях и мифах цветистого
арабского эпоса — все это запечатлено
		Из эпизода с Челяевым ясно, что юноша
Лермонтов. не идеализировал Мочалова и
	видел в нем тео же недостатки, которые
в более’ поздние тоды примечены Герце-
ном и Белинским.
	Но никакие недостатки Мочалова-арти-
	ста и человека не могут, в глазах лер-
монтова, омрачить доротой ему образ ве:
ликого романтического художника, столь
родственного ему по духу.
	драме «Люди и страсти» Лермонтов
на минуту приводит нас на’ друтой  спек-
такль Мочалова, выступающего в шилле-
ровской пьесе «Коварство и любовь». On
не рисует самого Мочалова в роли Фер-
динанда, одной из трех ролей, в которых
он оставил неизгладимое впечатление Ha
поколение Герцена и Лермонтова, — он
только заставляет героя льесы Владимира
	  Арбенина воскликнуть: «Я видел ее (лю-
	бимую девушку. — С. Д.) в театре: слезы
блистали в глазах ее, когда играли «Ко-
варство и любовь» Шиллера!.. Неужели

он равнодушно стала бы слушать рас-
	1 «И мое мнение об игре г. Каратыгина»
(«Молва», 1835). Полное собранив сочине-
ний, под ред. С. А. Венгерова, том II,
СПБ. 1900, стр.. 105—106.
	которого можно бы живее и вернее позиа-
комиться с необычайной природой этих
тор и бытом их населения, чем из какой-
нибудь кавказской поэмы  Лермонтова», ;

Один из восточных народов 0 BBICOTE
своей древней культуры и трагизму своих
исторических судеб рано ‹привлек внима-
ние Лермонтова» Уже в шестнадцатилетнем
возрасте ему удается замечательно пере-
дать драму еврейского народа. Первая тра-
	тедия Лермонтова «Испанцы» ‘изображает
	одну из самых мрачных эпох в истории
еврейства — жестокое преследование «то-
нимого племени» испанской инквизицией.
Молодой драматург горячо выступает на
защиту преследуемых евреев oT Ipespe-
ния и ненависти иезуитов H грандов, сто-
ящих морально неизмеримо ниже своих
жертв. Вражда между людьми, вызванная
различием национальностей, раскрывается
в этой юношеской драме Лермонтова, как
бессмысленный и жестокий, предрассудок.
Тот же мотив звучит и в превосходной
балладе Лермонтова о трагедии еврейской
девушки;

Отец мой. сказал, что закон Мошеея

Любить запрещает тебя,

Мой друт, я внимала отцу, не бледнея,
Затем, что внимала любя.  
Одна эта строфа с ее глубокими перопек-
тивами национальной и личной трагедии
уже овидетельствует о гениальности ее ав:

тора.

Великая скорбь неповинных жертв ра-
совой ненависти глубокой нотой звучит
ив «Еврейских ‘мелодияхь Лермонтова:
«Плачь, Израиль, о плачь! -— Твой Солим
опустел...» Тот же глубокий «лермонтов-
ский» тон слышится и в его «библейской»
жалобе на мотив из Байрона: «Душа моя
мрачна»,

Следует думать, что один из учителей
Лермонтова, домашний доктор ето бабуш-
ки Арсеньевой, ученый еврей Ансельм Ле-
BUC, внушил подростку интерес и симпа-
тию к страдальческим судьбам своего на-
рода, Он мог рассказать своему ученику
06 ужасах инквизиции и заинтересовать
его «Натаном Мудрым» Лессингта, призыв
которого к веротерпимости оказал такое не-
сомненное влияние на первый драматиче-
ский опыт Лермонтова,

Наиболее полно и ярко, конечно, Лер-
монтов выразил черты и характер своего
родного народа, Древний Новгород ¢ ero:
	политической свободой, трагическая эпоха
		Бештау и Пятигорск», Рисунок М, Ю. Лермонтова, Хранится в отделе
рукописей Государственной Третьяковской галлереи
	Лермонтов и мировая культура
	незабываемыми “чертами в поразительном
монологё «угрюмого Казбека»
	Посмотри:.в тени чинары
Пену сладких вин

На узорные шальвары
Сонный льет грузин.

И склонясь в дыму кальяна
На цветной диван,

У жемчужного фонтана
Дремлет Тетеран.

Вот у ног Ерусалима
Богом сожжена,

Безглатольна, недвижима
Мертвая страна,

Дальше, вечно чуждый тени
Меет желтый Нил

Раюкаленные ступени
Царственных могил,

Бедуин забыл наезды
Для цветных шатров

И поет, считая звезды,
Про дела отцов,
	Как удалось Лермонтову несколькими
словами воссоздать эту пластическую и
красочную картину античных культур, по-
трузившихся в дремотные сумерки госу-
дарственного упадка? Обращалея ли он к
историкам и теотрафам древности — Ге-
родоту, Страбону, Плутарху? Читал ли но-
вейпгих исследователей ` как знаменитый
	Шамполлион. знал ли труды русских уче-
	ных — арабиста Сенковского, егиитолога
Гульянова? Во всяком случае несомненно
одно: его тениальная интуиция питалась
текстами и’ картами, преображая археоло-
гические реликвии всемирной истории
в жемчужины мировой поэзии.
	Это в полной мере относится и к «уми-
рающему гладиатору» и к другим фраг
ментам Лермонтова о классическом Риме.
В этих небольших стихотворениях «вечный
тород» выступает со своими цирками, раз’-
яренной толпой, надменными временщика-
ми, тордыми триумфаторами и истекающи-
ми кровью на песке арены пленниками.
«Могучий Рим», „«воинотвенный Рим»,
«буйный Рим», «развратный Рим» — эти
определения поэта отмечают различные фа.
зы расцвета и упадка классической циви-
лизации. Целый мир, уже вступивший в
критическую эпоху, просвечивает сквозь
образ затрустившей девушки, еще недавно
пленявшей юношей и старцев «когда, на-
певая простую песню, амфору держа над
тлавой, осторожно тропинкой к Тибру спу-
	вателя Гамбы, в книге которого рассказа
ны легенды о грешной звластительнице
Дарьяла, воспетой в знаменитой балладе.

Отсюда такая конкретность и жизнен-
ность кавказских описаний Лермонтова.
Они одинаково поражают обилием верных
этнографических подробностей и смелой об-
рисовкой характеров. Боевое снаряжение
черкеса в «Ауле Бастунджи» или «чер-
ный шелк витого кушака» на стане его
подруги описаны с такой же точностью,
как и новые народные типы: неустранги-
мые джигиты и лукавые муллы, заклина-
ющие «темным стихом из ал-кораная, по-
водыри чеченцы, хранящие предания ста.
рины, и девушки. грузинки, поющие песни
под аккомпанемент своих звонких ладоней.
Лермонтов сумел запечатлеть во всем их
динамизме и дикую скачку Хаджи-Абре-
ка. и плавную пляску Тамары, В своем
«Снидании» он показал драму ревности и
мести на фоне старого Тифлиса, где под
вечер грузинки в чадрах «выходят цепью
белою» из бань. Но не до них измученно-
му ревностью: «Кинжалом в нетерпения
изрезал я ковер...» Мысленно он угрожает
предательнице:

Я знаю, чем утешенный
По звонкой мостовой
Вчера скакал, как бешенный,
Татарин молодой.
Недаром он красуется
Перед твоим окном,
И твой отец любуется
Персидским жеребцом,

Стихи поражают своим страстным дра-
матизмом и яркой локальной колоритно-
стью. Из таких беглых и четких варисо-
вок, где черты бытового жанра невидимо
вплетаются в характерные психологические
конфликты, выступает внутренний облик
горных племен: их гордость, неустраши-
мость, верность долгу, страстная любовь к
свободе, тонкая художественная  одарен-
ность — яркое искусство красок, песен и
плясок на фоне чудесной природы. Не-
даром немецкий критик и переводчик Лер-
монтова Боденштедт считал, что русский
поэт выполнил в своих стихотворениях за-
дание, выдвинутое великим ученым Гум-
больдтом в ето «Космосе»: приложить к
области поэзии результаты современных
научных открытий и исследований приро-
ды. «Пусть назовут мне хоть одно`из мно-
жества толстых теографических, историче-
ских и других сочинений о Кавказе, из
		скаласБ она за водою иль в пляске перед
домашним порогом подруг побеждала ‘ис-
кусством,,» Драма юной римлянки ведет
к исторической трагедии целого общества,
к дням «когда царствовал грозный Тиве-
рий».

Из народов Востока Лермонтов © 060-
бенной глубиной и блеском показал В
своем творчестве быт, нравы и чарующее
искусство любимого им Кавказа. Этот «су-
ровый край свободы» заворожил поэта не’
обычным жизненным укладом своего насе-
ления и его героической борьбой за свою
независимость. Грузия, Датестан, Чечня,
Кабарда — вот место действия кавказских
баллад и романтических поэм Лермонтова.
Летенды Даръяльского ущелья и черкес-
ские песни его героев свидетельствуют о
близком знакомстве автора в богатым
фольклором кавказских народов, непосред-
ственно изученным поэтом в его скита-
ниях. Он 0б’ездил и обошел, по его собст-
BeHHOMY свидетельству, огромный райсн,
«от Кизляра до Тамани, был в Шуше; в
Кубе, в Шемахе, в Кахетии, одетый по
черкесски, с ружьем за плечами, ночевал
в чистом поле, засыпал под крик шака-
лов, ел чурек, пил кахетинское...» Старый
чеченец, водивший его по горным усту-
пам Кавказского хребта, рассказал ему по-
весть об Измаил-бее, В Мцхете горец-мо-
нах, некотда взятый в плен Ермоловым,
сообщил поэту историю своей подневоль-
ной иноческой жизни, послукившей те-
мой для «Мцыри».

Первый биограф Лермонтова П. А. Вис-
коватов, об’ехав Кавказ, пришел к заклю-
чению, что в «Демоне» отражены легенды
и поверья старой Военно-Грузинской доро-
ги. Окрестности полны сказаний о взлом
духе, полюбившем девушку-грузинку. На
правом берегу Арагвы находятся развали-
ны монастыря, куда Гудал отвел свою не-
утешную дочь, Близ перевала над Кой-
шаурской долиной осетины показывают
пещеру, где был прикован горный дух:
Лермонтов вспоминает стоны этото сказоч-
ного пленника, описывая рыдания. Тама-
ры. На вершине Казбека во льдах высит-
ся негриступная часовня — место послед-
него успокоения лермонтовской героини.
И весь этот живой материал устных ска-
заний, как воегда у Лермонтова, воспол-
нялся изучением источников: в «Герое на-
шего времени» он называет ученое путе-
шествие по Кавказу французского исследо»
	Иоанна Грозного, времена Пугачевского
восстания и великая отечественная 0600
на 1812 года — вот что особенно привлее
кало его внимание. Он рано воспринял
влияние «Дум» Рылеева, ‘как близкого ето
творческим вкусам поэтического жанра, 60
общившего его ранним историческим опы’
там живой тон гражданского протеста и
вольнолюбивой мечты. Но еще сильнее дей-
ствовали на него народные русские песни
и сказания, о которых в. 1830 г, Лермон-
тов писал; «В них верно. больше поэзии,
чем во всей французской словесности»,
	Особенно любил Лермонтов московскую
старину. К 1833 т относится ‘ето вамеча’
тельное описание древнего города, «ках.
дый камень которого хранит надпись для
толпы непонятную, но ботатую, обильную
мыслями, ‘чувством и влохновением длЯ
	ученого, патриота, поэта». Несколько 108 
же он писал:
	Москва, Москзва!.. Люблю тебя, как CHE
Как русский,—сильно, пламенно и
нежно,
Люблю овященный блеск твоих седин
И этот Кремль зубчатый. безмятежный...
	Цамятники московской архитектуры вы
зывают из прошлого образ Иоанна Гроз-
ного. Вскоре Лермонтов отнесет действие
своей поэмы «Боярин Орша» к русскому
ХУТ веку, ав своей «Песне про купца
Калашникова» даст во весь рост историче“
ский портрет трозного властителя на фойе
разгульной опричнины и одиноких поисков
правды и правосудия со стороны пред’
ставителя ущемленного третьего сословия.
Эта гениальная ‘историческая поэма выра-
стала из таких старинных источников, 285
письма Иоанна Грозного и Домостроя, #9
еще. более из устного народного творче“
ства — исторических ccTapirn, pasbolt-
ничьих сказаний и бытовых песен.
	Так создавалось и внаменитое «Бородя
но». Народные воспоминания, близость
Лермонтова на военной службе к солда
там, беседы с ветеранами 1812 г. обраще
ют его к новой разработке патриотически“
го предания в небольшом стихотворений,
™ своему значению и силе равном вели»
чайшей исторической эпопее’ Так русский
народ показан Лермонтовым в ето стрем”
лениях к свободе, в его исканиях cone
альной справедливости, в его смелых про 
тестах против тнета жестокой эпохи, #
его героически непоколебимой обороне 10
дины. Это ли не полный очерк народном
характера и не’ глубочайшее раскрыта
его исторического призвания?
	Леонид ГРОССМАН