Я не думаю, чтобы мы были какимъ нибудь особеннымъ, избраннымъ народомъ, но разность происхожденія, разность въ источ
никахъ первоначальной цивилизаціи, вмѣстѣ съ разностью въ пути всей исторіи, наложили на насъ нѣсколько иную печать, которой не нужно стыдиться, какъ ручатель
ства въ томѣ, что мы оставимъ въ исторіи
всемірнаго развитія свое оригинальное и, вѣроятно, вѣсское слово.
Неужели, спрашиваю еще разъ,—возможно, что станутъ ссылать, на лучшіе годы жизни, въ заглосшее римское болото, не только художниковъ и архитекторовъ, какъ дѣлали раньше, а и историковъ, филологовъ? Неужели примѣръ ссылки туда лучшихъ молодыхъ силъ двухъ первыхъ категорій не выяснилъ непригодности этого способа
усовершенствованія талантовъ? Въ Римѣ властвуетъ рутина, рутиною тамъ вос
хищаются, рутину изучаютъ, рутину же естественно и назадъ будутъ привозить,— а чего другого, но этого добра у насъ и своего довольно.
Чему новому можеть научить Римъ въ области мысли? Какимъ новымъ пріемамъ научитъ онъ въ области техники?
Римъ—мать Франціи, но даже и не мачиха, а лишь далекая родня—намъ; почему не навѣстить ее, но поселяться у нея не слѣдуетъ.
Римъ чуждъ намъ не только по духовному развитію, но и рѣшительно по всему строю жизни, климату, почвѣ, темпераменту наро
да, и непонятно, чему такому наши молодые ученые будутъ обучаться тамъ, что они не могутъ изучить дома, при богатствѣ и разнообразіи нынѣшнихъ изданій по всѣмъ отрасямъ искусства и литературы? Неужели нужно, чтобы наша молодежь именно на мѣстѣ пережевывала высказанное западными учеными? собственными силами и руками рылась въ землѣ, списывала и коментировала надписи и т п., на полѣ уже вспаханномъ и перепаханномъ, въ то самое время, какъ иностранцы проходятъ плугомъ и бороною по вовсе нетронутымъ полямъ Востока, поднимаютъ новину въ нашемъ ближайшемъ сосѣдствѣ, буквально у насъ подъ носомъ?
Взять хоть бы Персію — стыдно отвѣтить на вопросѣ: что сдѣлано у этой на
шей сосѣдки Французами и Англичанами и что нами? Ихъ музеи и библioтеки полны
важнѣйшими и интереснѣйшими документами всѣхъ родовъ, относящимися до вели
каго прошлаго Персіи,— у насъ нѣтъ почти ничего, если не считать тѣхъ крупицъ, которыя они же намъ уступили.
А Греція? А Турція съ византійскимъ и греческимъ перioдами, сохранившимися въ ней какъ подъ стекляннымъ колпакомъ! (Помню около Силиври, близъ моря, пастуха, сидѣв
шаго на курганѣ, между торчавшими со всѣхъ сторонѣ концами чудесныхъ витыхъ колоннъ и капителей бѣлаго мрамора).
— А Средняя Азія и Китайскій Туркестанъ?
— Будто нуженъ Институтъ для то го, чтобы изучать латинскій и итальян
скій языки; будто нуженъ Институтъ для разбора или изданія тѣхъ или другихъ свѣ
дѣній и документовъ — вѣдь не дѣлать же второй разъ того, что уже сдѣлано Западомъ, только для того, чтобы имѣть «свое!»
Будто нужно и намъ горевать на развалинахъ Рима о его быломъ величіи — мало еще объ этомъ пролито слезъ! Римъ былъ великъ, но, построенный на цементѣ раб
ства, не смогѣ, не съумѣлъ, не захотѣлъ примириться съ идеею равенства людей
передъ Всемірнымъ порядкомъ и — палѣ! Туда ему и дорога — скажемъ «вѣчную память», или изъ нашего прекраснаго далекаго, или при случаѣ посѣщенія этого славнаго клад
бища, но и только,—жертвы приносить не будемъ.
— И когда, повторяю, поднимаютъ вопросъ объ этомъ Институтъ — когда не окрѣпъ ни средствами, ни дѣятельностью, недавно основанный Институтъ въ Кон
стантинополѣ, во всякомъ случаѣ имѣющій болѣе правъ на наши симпатіи и на нашу поддержку, когда ничего подобнаго нѣтъ для Аѳинъ. А между тѣмъ, ужѣ если выбирать, то Аѳины имѣютъ не меньше значенія, чѣмъ Римъ, и не для однихъ насъ русскихъ—оригиналъ для всѣхъ предпочтительнѣе копій.
Беру примѣръ, который уже приводилъ: если бы правительство рѣшило устроить Институтъ военныхъ наукъ,—неужели оно выбрало бы мѣстомъ для него Аѳины или римъ, потому, что когда-то Греческо-Ма
кедонская Фаланга и римская Когорта поко
рили міръ? Не резоннѣе ли думать, что учредили бы Институтъ въ Берлинѣ, какъ въ мѣстѣ гдѣ военная наука стоитъ на вы
никахъ первоначальной цивилизаціи, вмѣстѣ съ разностью въ пути всей исторіи, наложили на насъ нѣсколько иную печать, которой не нужно стыдиться, какъ ручатель
ства въ томѣ, что мы оставимъ въ исторіи
всемірнаго развитія свое оригинальное и, вѣроятно, вѣсское слово.
Неужели, спрашиваю еще разъ,—возможно, что станутъ ссылать, на лучшіе годы жизни, въ заглосшее римское болото, не только художниковъ и архитекторовъ, какъ дѣлали раньше, а и историковъ, филологовъ? Неужели примѣръ ссылки туда лучшихъ молодыхъ силъ двухъ первыхъ категорій не выяснилъ непригодности этого способа
усовершенствованія талантовъ? Въ Римѣ властвуетъ рутина, рутиною тамъ вос
хищаются, рутину изучаютъ, рутину же естественно и назадъ будутъ привозить,— а чего другого, но этого добра у насъ и своего довольно.
Чему новому можеть научить Римъ въ области мысли? Какимъ новымъ пріемамъ научитъ онъ въ области техники?
Римъ—мать Франціи, но даже и не мачиха, а лишь далекая родня—намъ; почему не навѣстить ее, но поселяться у нея не слѣдуетъ.
Римъ чуждъ намъ не только по духовному развитію, но и рѣшительно по всему строю жизни, климату, почвѣ, темпераменту наро
да, и непонятно, чему такому наши молодые ученые будутъ обучаться тамъ, что они не могутъ изучить дома, при богатствѣ и разнообразіи нынѣшнихъ изданій по всѣмъ отрасямъ искусства и литературы? Неужели нужно, чтобы наша молодежь именно на мѣстѣ пережевывала высказанное западными учеными? собственными силами и руками рылась въ землѣ, списывала и коментировала надписи и т п., на полѣ уже вспаханномъ и перепаханномъ, въ то самое время, какъ иностранцы проходятъ плугомъ и бороною по вовсе нетронутымъ полямъ Востока, поднимаютъ новину въ нашемъ ближайшемъ сосѣдствѣ, буквально у насъ подъ носомъ?
Взять хоть бы Персію — стыдно отвѣтить на вопросѣ: что сдѣлано у этой на
шей сосѣдки Французами и Англичанами и что нами? Ихъ музеи и библioтеки полны
важнѣйшими и интереснѣйшими документами всѣхъ родовъ, относящимися до вели
каго прошлаго Персіи,— у насъ нѣтъ почти ничего, если не считать тѣхъ крупицъ, которыя они же намъ уступили.
А Греція? А Турція съ византійскимъ и греческимъ перioдами, сохранившимися въ ней какъ подъ стекляннымъ колпакомъ! (Помню около Силиври, близъ моря, пастуха, сидѣв
шаго на курганѣ, между торчавшими со всѣхъ сторонѣ концами чудесныхъ витыхъ колоннъ и капителей бѣлаго мрамора).
— А Средняя Азія и Китайскій Туркестанъ?
— Будто нуженъ Институтъ для то го, чтобы изучать латинскій и итальян
скій языки; будто нуженъ Институтъ для разбора или изданія тѣхъ или другихъ свѣ
дѣній и документовъ — вѣдь не дѣлать же второй разъ того, что уже сдѣлано Западомъ, только для того, чтобы имѣть «свое!»
Будто нужно и намъ горевать на развалинахъ Рима о его быломъ величіи — мало еще объ этомъ пролито слезъ! Римъ былъ великъ, но, построенный на цементѣ раб
ства, не смогѣ, не съумѣлъ, не захотѣлъ примириться съ идеею равенства людей
передъ Всемірнымъ порядкомъ и — палѣ! Туда ему и дорога — скажемъ «вѣчную память», или изъ нашего прекраснаго далекаго, или при случаѣ посѣщенія этого славнаго клад
бища, но и только,—жертвы приносить не будемъ.
— И когда, повторяю, поднимаютъ вопросъ объ этомъ Институтъ — когда не окрѣпъ ни средствами, ни дѣятельностью, недавно основанный Институтъ въ Кон
стантинополѣ, во всякомъ случаѣ имѣющій болѣе правъ на наши симпатіи и на нашу поддержку, когда ничего подобнаго нѣтъ для Аѳинъ. А между тѣмъ, ужѣ если выбирать, то Аѳины имѣютъ не меньше значенія, чѣмъ Римъ, и не для однихъ насъ русскихъ—оригиналъ для всѣхъ предпочтительнѣе копій.
Беру примѣръ, который уже приводилъ: если бы правительство рѣшило устроить Институтъ военныхъ наукъ,—неужели оно выбрало бы мѣстомъ для него Аѳины или римъ, потому, что когда-то Греческо-Ма
кедонская Фаланга и римская Когорта поко
рили міръ? Не резоннѣе ли думать, что учредили бы Институтъ въ Берлинѣ, какъ въ мѣстѣ гдѣ военная наука стоитъ на вы