механики, и архитекторы, неужели для васъ, г. Бенуа, ихъ значеніе еще до сихъ поръ невыяснилось?!
А нашъ современникъ Адольфъ Мендель, который точно также «слишкомъ за многое брался»,—неужели вы и о немъ ничего опредѣленнаго сказать не можете?
Но вспомните Мутера—этого апологета новѣйшаго искусства съ Манэ, Дегасомъ и Беклиномъ во главѣ, который однако не только не забылъ въ своей исторіи Менделя, но даже называетъ его «утесомъ среди моря», всеобъемлющимъ геніемъ.
Если приведенная выходка съ перваго разу кажется несовсѣмъ понятной, то самъ авторъ на слѣдующей страницѣ даетъ всему этому свое объясненіе: разбирая нашихъ молодыхъ современныхъ художниковъ послѣдней фор
маціи , онъ ставитъ на пьедесталъ и выдвигаетъ на первый планъ такихъ комиковъ-младенцевъ искусства, какъ К. Сомовъ, Цioнглинскій, Врубель e tutti quanti — значеніе этихъ господъ въ исторіи для г. Бенуа уже совершенно опредѣлилось.
Ясно, какой это произволъ личнаго вкуса и личныхъ симпатій и антипатій. Я никогда не пойму, зачѣмъ нужны эта ограниченная
кружковщина, стушевываніе однихъ фактовъ и раздуваніе другихъ. Если, по выраженію г. Бенуа, «причудливый, но поэтичный (sіс) Сомовъ одинаково интересенъ, и въ своихъ декоративныхъ затѣяхъ, и въ своихъ истори
ческихъ фантазіяхъ», то именно потому, что Сомовъ никогда не дѣлалъ историческихъ фантазій. Всякій пойметъ, что это фальшь, которою авторъ пытается кого-то надуть, или хоть, по крайней мѣрѣ, выдвинуть свою узкую тенденцію.
Потому что Рѣпинъ и Крамской, по мнѣнію г. Бенуа, принимались за историческую и религiозную живопись «безъ достаточной убѣж
денности»...—они не годны. Этотъ странный упрекъ, на ряду съ «похвалой глупости» Со
мова, — уже настоящій шедёвръ откровенной, развязной и циничной критики г. Бенуа.
Но что допустимо, можетъ быть «смѣхотворно», на страницахъ «Міра искусства», —того никакъ нельзя допускать на страницахъ исто
ріи: здѣсь не должны имѣть мѣсто никакое кумовство и кружковщина. Здѣсь нужны вѣсы правосудія и всевидящее око нелицепріятія и безпристрастія. А этого-то у г-на Бенуа, къ сожалѣнію, и нѣтъ ни капли.
Л. А—скій.
Скульпторъ князь П. Трубецкой въ огромной, спеціально построенной мастерской-павильонѣ закончилъ недавно изъ глины ко
лоссальную конную статую Императора Але
ксандра III. въ натуральную величину. Теперь статуя эта отливается изъ гипса. Отливка производится нарочно выписаннымъ изъ Ита
ліи мастеромъ г. Робекки и его помощникомъ, также итальянцемъ, и подъ ударами ихъ молотковъ и стамесокъ работа быстро подви
гается впередъ. Хотя статуя мало отличается по своей компоновкѣ отъ проектированной въ эскизѣ изъ воску, однако, сравнивая ее съ эскизомъ, сразу видишь извѣстный прогрессъ, достигнутый скульпторомъ противъ первоначальной идеи: туманная, едва намѣченная фи
гурка не болѣе 1/4 аршина выш.—преобразилась въ колоссальный образъ Царя-Миротворца.
Статуя эта (предварительная) скоро будетъ
отлита изъ бронзы и, по желанію Государя Императора, прioбрѣтена казной. Зимою князь Трубецкой, послѣ путешествія почти вокругъ всей Европы, вернется въ Петербургъ и приступитъ къ изготовленію статуи въ ве
личину будущаго памятника. Что касается пьедестала, то князь Трубецкой старается, по возможности, упростить до минимума его про
филь и теперь, въ окончательномъ видѣ, онъ представляетъ собою прямоугольникъ съ слабо
наклонными ребрами и широкимъ, едва замѣт
нымъ скатомъ. Онъ будетъ высѣченъ изъ красновато-коричневаго гранита, чтобы лучше подходить къ зеленоватому цвѣту самой бронзовой статуи. Въ боковыхъ плоскостяхъ прямо
угольника, почти напоминающаго саркофагъ, авторъ предполагаетъ вставить еще длинные бронзовые барельефы въ видѣ лентъ, изображающіе: покореніе Сибири Ермакомъ и пер
вый поѣздъ въ Сибири. Открытіе этого сооруж
енія, вѣроятно, послѣдуетъ не ранѣе чѣмъ черезъ годъ.
Императорская Академія Художествъ получила въ даръ отъ извѣстнаго французскаго скульптора Родэна (Rodin) гипсовый слѣпокъ съ одной изъ его лучшихъ работъ, украшав
шихъ его особый павильонъ на всемірной выставкѣ 1900 года въ Парижѣ. Статуя эта
называется «Age d’аіrin» (желѣзный вѣкъ): она изображаетъ нагую фигуру юноши съ нѣсколько приподнятой вверхъ правой рукой и отдернутой назадъ лѣвой; голова тоже немного поднята и
взглядъ смутно и печально направленъ кудато вдаль...; все тѣло въ спокойномъ движеніи
А нашъ современникъ Адольфъ Мендель, который точно также «слишкомъ за многое брался»,—неужели вы и о немъ ничего опредѣленнаго сказать не можете?
Но вспомните Мутера—этого апологета новѣйшаго искусства съ Манэ, Дегасомъ и Беклиномъ во главѣ, который однако не только не забылъ въ своей исторіи Менделя, но даже называетъ его «утесомъ среди моря», всеобъемлющимъ геніемъ.
Если приведенная выходка съ перваго разу кажется несовсѣмъ понятной, то самъ авторъ на слѣдующей страницѣ даетъ всему этому свое объясненіе: разбирая нашихъ молодыхъ современныхъ художниковъ послѣдней фор
маціи , онъ ставитъ на пьедесталъ и выдвигаетъ на первый планъ такихъ комиковъ-младенцевъ искусства, какъ К. Сомовъ, Цioнглинскій, Врубель e tutti quanti — значеніе этихъ господъ въ исторіи для г. Бенуа уже совершенно опредѣлилось.
Ясно, какой это произволъ личнаго вкуса и личныхъ симпатій и антипатій. Я никогда не пойму, зачѣмъ нужны эта ограниченная
кружковщина, стушевываніе однихъ фактовъ и раздуваніе другихъ. Если, по выраженію г. Бенуа, «причудливый, но поэтичный (sіс) Сомовъ одинаково интересенъ, и въ своихъ декоративныхъ затѣяхъ, и въ своихъ истори
ческихъ фантазіяхъ», то именно потому, что Сомовъ никогда не дѣлалъ историческихъ фантазій. Всякій пойметъ, что это фальшь, которою авторъ пытается кого-то надуть, или хоть, по крайней мѣрѣ, выдвинуть свою узкую тенденцію.
Потому что Рѣпинъ и Крамской, по мнѣнію г. Бенуа, принимались за историческую и религiозную живопись «безъ достаточной убѣж
денности»...—они не годны. Этотъ странный упрекъ, на ряду съ «похвалой глупости» Со
мова, — уже настоящій шедёвръ откровенной, развязной и циничной критики г. Бенуа.
Но что допустимо, можетъ быть «смѣхотворно», на страницахъ «Міра искусства», —того никакъ нельзя допускать на страницахъ исто
ріи: здѣсь не должны имѣть мѣсто никакое кумовство и кружковщина. Здѣсь нужны вѣсы правосудія и всевидящее око нелицепріятія и безпристрастія. А этого-то у г-на Бенуа, къ сожалѣнію, и нѣтъ ни капли.
Л. А—скій.
Маленькая хроника.
Скульпторъ князь П. Трубецкой въ огромной, спеціально построенной мастерской-павильонѣ закончилъ недавно изъ глины ко
лоссальную конную статую Императора Але
ксандра III. въ натуральную величину. Теперь статуя эта отливается изъ гипса. Отливка производится нарочно выписаннымъ изъ Ита
ліи мастеромъ г. Робекки и его помощникомъ, также итальянцемъ, и подъ ударами ихъ молотковъ и стамесокъ работа быстро подви
гается впередъ. Хотя статуя мало отличается по своей компоновкѣ отъ проектированной въ эскизѣ изъ воску, однако, сравнивая ее съ эскизомъ, сразу видишь извѣстный прогрессъ, достигнутый скульпторомъ противъ первоначальной идеи: туманная, едва намѣченная фи
гурка не болѣе 1/4 аршина выш.—преобразилась въ колоссальный образъ Царя-Миротворца.
Статуя эта (предварительная) скоро будетъ
отлита изъ бронзы и, по желанію Государя Императора, прioбрѣтена казной. Зимою князь Трубецкой, послѣ путешествія почти вокругъ всей Европы, вернется въ Петербургъ и приступитъ къ изготовленію статуи въ ве
личину будущаго памятника. Что касается пьедестала, то князь Трубецкой старается, по возможности, упростить до минимума его про
филь и теперь, въ окончательномъ видѣ, онъ представляетъ собою прямоугольникъ съ слабо
наклонными ребрами и широкимъ, едва замѣт
нымъ скатомъ. Онъ будетъ высѣченъ изъ красновато-коричневаго гранита, чтобы лучше подходить къ зеленоватому цвѣту самой бронзовой статуи. Въ боковыхъ плоскостяхъ прямо
угольника, почти напоминающаго саркофагъ, авторъ предполагаетъ вставить еще длинные бронзовые барельефы въ видѣ лентъ, изображающіе: покореніе Сибири Ермакомъ и пер
вый поѣздъ въ Сибири. Открытіе этого сооруж
енія, вѣроятно, послѣдуетъ не ранѣе чѣмъ черезъ годъ.
Императорская Академія Художествъ получила въ даръ отъ извѣстнаго французскаго скульптора Родэна (Rodin) гипсовый слѣпокъ съ одной изъ его лучшихъ работъ, украшав
шихъ его особый павильонъ на всемірной выставкѣ 1900 года въ Парижѣ. Статуя эта
называется «Age d’аіrin» (желѣзный вѣкъ): она изображаетъ нагую фигуру юноши съ нѣсколько приподнятой вверхъ правой рукой и отдернутой назадъ лѣвой; голова тоже немного поднята и
взглядъ смутно и печально направленъ кудато вдаль...; все тѣло въ спокойномъ движеніи