Къ Сообщенію Р. Мижона. — Voу. lа Conférence de М. G. Мigeon.
6. Подсвѣчникъ XIV в. (изъ музея древностей Деп. Нижней Сены). Chandelier, ХІѴ-е siècle (Musée d’Antiquités de la Seine Inférieure)
8. Буква «A» Карла Вел., IX в. (изъ церкви въ Конкѣ).
«А» de Charlemagne, ІХ-е s. (Eglise de Conques).
Рѣпина, Сѣрова,—развѣ въ нихъ все зиждется на характерѣ, сходствѣ, правиль-- ности рисунка, которыми исчерпывалось все значеніе этого рода работъ? Развѣ въ нихъ нѣтъ того трепетанья жизни, которое приковываетъ къ себѣ каждаго, того, что опять таки реагируетъ непосредственно на область чувства, вызывая то состояніе художественнаго наслажденія, которое является слѣдствіемъ слиш
комъ разнообразныхъ импульсовъ, чтобы быть выраженнымъ однимъ словомъ. Эти неуловимыя ощущенья слишкомъ сложны и не имѣютъ еще соотвѣтству
ющаго полнаго и точнаго выраженія, которое поневолѣ приходится замѣнить все тѣмъ-же «настроеніемъ»,—понятіемъ, тоже относительно новымъ, но уже устарѣвшимъ и неисчерпывающимъ всего, что требуетъ своего выраженія.
Но если настроеніе, поэтическій элементъ, стало уже чѣмъ то существеннымъ и неотъемлемымъ въ такихъ видахъ живописи, съ которыми пейзажъ по внѣш
ности не имѣетъ ничего общаго, то тѣмъ сильнѣе, тѣмъ опредѣленнѣе и чаще это чувствуется въ такихъ произведеніяхъ, гдѣ воспроизводится сама природа, отдѣльные моменты ея жизни,—то, что составляетъ ея «музыку». Но все это относится лишь къ послѣднему времени, и не далѣе какъ 30 лѣтъ назадъ русскій пейзажъ былъ именно такимъ, какимъ его характеризуетъ Крамской: «натуральность» исполненія была выработана,—недоставало поэзіи.
Подобно тому, какъ живопись явилась позднѣе другихъ искусствъ, такъ и самостоятельное значеніе пейзажъ пріобрѣлъ позднѣе другихъ родовъ живо
писи, являясь въ началѣ только фономъ, исполняя служебную роль, и этотъ ростъ совершался почти на протяженіи цѣлаго столѣтія, въ теченіе котораго старательно изучалась лишь его азбука, грамота. Посмотрите въ Третьяковской
галлереѣ на работы первыхъ піонеровъ русскаго пейзажа, какъ С. Щедринъ, Алексѣевъ, Матвѣевъ, Воробьевъ, Лебедевъ и др., появившіеся въ первой половинѣ истекшаго вѣка, когда русское искусство было лишь младенческимъ лепе
томъ и шло на помочахъ у запада. Тамъ на смѣну псевдо-классицизма, царившаго у насъ въ то время еще въ полной силѣ, появился романтизмъ, вносившій въ искусство поклоненіе необыденному, героическому, и это отразилось на рабо
тахъ нашихъ первыхъ пейзажистовъ, воспитывавшихся по окончаніи Академіи заграницей: они тяготѣютъ къ Италіи, къ классическимъ развалинамъ, раскошной южной растительности,—во всемъ видна свойственная времени склонность къ изысканно-изящному, что особенно сильно выступаетъ на первый планъ въ такихъ картинахъ, гдѣ эти художники снисходить до изображенія отечественной природы, обезличенной ими и лишенной даже присущаго ей внѣшняго характера, который проскальзываетъ лишь въ отдѣльныхъ деталяхъ, разработанныхъ тщательлно и любовно, но еще далекихъ отъ реальной правды.
На смѣну имъ являются новыя поколѣнія пейзажистовъ, въ произведеніяхъ которыхъ постепенно исчезаетъ всякая условность, какъ въ выборѣ мотивовъ, такъ и въ техническомъ исполненіи. Условность композиціи, выдуманная красота—уступаютъ мѣсто реальной правдѣ; отъ изысканныхъ красотъ Италіи художники обращаются къ роднымъ картинамъ, изображаютъ свое, близкое и знакомое, краски становятся правдивѣе, жизненнѣе, ближе къ натурѣ, исче
заетъ условность и въ рисункѣ, который становится проще и въ тоже время смѣлѣе и совершеннѣе. Остается лишь прежняя погоня за внѣшней красотой, но ее ищутъ не въ изысканныхъ комбинаціяхъ и вымышленныхъ сочетаніяхъ,