«Наша работа в области организации учета и контроля сильно отстала от работы и деятельности по части экспроприации экспроприаторов».
Эта ошибка, впрочем, отлично сознается caмим вождем театрального октября, т. Вс. Мейер
хольд заявляет нам о необходимости переменить
тактику для решения задач непосредственного сроительства. И напрасно приснился погружен
ным в летарию сон о крахе театрального окября.
Тут (на этом фронте) победа достанется с большим трудом, чем на нашем основном фронте.
«Не опередить декретом скач его Сердце-ж было так его громоздко,
Что Ленин еле мог его раскачивать».
А уж большей «громоздкости», чем тут и не придумаешь.
Вот пример.
Празднование Октябрьской годовщины в Большом театре.
После замечательных открытий Вс. Мейерхольда. в биомеханике, открытий устанавливаю
щих точные законы движений, нам пришлось быть зрителями пластической выразительности грациозных» орнаментальных движений по «кривым» (Айседора Дункан), а после пятилетий наряженной работы новых мастеров языка нам
пришлось слышать из уст вождя и организатора нового искусства (А. В. Луначарский) слова та
не: «неясные предчувствия, облачка, туманная грусть, улыбка красоты».
Громоздко сердце наше и одному Ленину впору его раскачивать.
Валерий Бебутов.
от РЕДАКЦИИ. Эстетическая оценка, выступления Дункан допускает различные подходы и будет находит себе место на страницах нашего журнала в порядке дискуссион
ном. Но все же нас удивляет, что тов. Бебутов не заметил громадного революционного значения дункановского «Славянского марша» и ограничил свое поле зрения орнамен
тальными движениями Дункан по «кривым». В данном слу
чае эти «кривые», искривили ту правильную перспективу по отношению к искусству Дункан, которая единственно возможна в плоскости требований и оценок революционного искусства, созвучного с современностью. Совершенно искривлена и перспектива понимания речи тов. Луначарского.
На диспуте о Большом театре в «Доме Печатипроизошел ряд весьма любопытнейших недоразумений.
— Мы пришли защищаться, а, оказывается, вы являетесь нашими лучшими защитниками, — сказал по адресу докладчиков один из артистов Большого театра.
Таково первое недоразумение.
И в нем виноваты в равной степени и докладчики и сами работники Большого театра.
Никогда и ни в какой степени В. Э. Мейерхольд не пылал «священной ненавистью» против професси
ональных актеров и профессионального мастерства,
как это часто утверждали и утверждают теперь некие по невежеству, а некие по злопыхательству. И как это могло быть иначе, если именно он является основателем первого профессионального революционного театра в Республике и первого режиссер
ЛИСТКИ.
Диспут в «Доме Печати» о судьбах Большого теат
ра превратился, в значительной своей части в диспут о Дункан. Застрельщиком выступил Вс. Э. Мейерхольд, обрушившийся на нашу гостью целым пото
ком обвинений. Она-де и не танцовщица и «жестику нее один с 5 вариациями, при чем тут же галантно предлагал подтвердить правильность его мнения многоуважаемой Гельцер». Но «многоуважаемаяблагоразумно не выступила, ибо суждения Мейер
хольда о Дункан не выдерживают никакой критики. Это суждения «стилиста» с высоты своей колоколенки. Это подход от холодной формы, а не от расплавленной массы эмоционально-психической динамики, определяющей и утверждающей форму.
Грешен этим Мейерхольд. Ведь вот готов сейчас он принять и провозносить до небес артиста Чехова в «Ре
визоре» в Художественном театре. Понравился ему внешний чисто головной гротеск рисунка Чехова- Хлестакова. Хлестаков-эксцентрик — браво! И в ослепленьи формальной стилистики своего субъективно
штампа Мейерхольд не видит, что Чехов-Хлестаков весь в трюке, весь в натурализме. Сегодня — пси
хопатология Эрика XIV, завтра — почти клоунада Хлестакова. За этим нет обобщающего катехизиса
истиной художественной идеологии, единого психического источника. Это типичное искусство имитации
натуралистического театра. Угодно — точная копия, с ручательством за верность, мрачного неврастенизма. Угодно — такая же имитация эксцентрика из англий
ского мюзик-холя. Это — гримаса под любой стиль. Но не самый стиль. Не органическое его выявление от данных определенной психологии, от мотивов тех или иных социально-бытовых влияний.
Где же па? Где же азбука балетного письма? Где? — вопиет Мейерхольд по поводу Дункан и аппели
рует к поддержке «многоуважемой» (и в своем «классическом» балете действительно многоуважаемой) Гельцер. Мейерхольд в роли защитника «тюникового» балета, Мейерхольд — адвокат пачек! Пикантно!
Милый Мейерхольд! Дункан меньше всего танцовщица в шаблонном понимании этого слова. И в этом ее сила и огромное воспитательное значение. Она не несет с собой «классических» традиций Тальони, Эльслер и Гризи, а разрушает целиком старый балет «с его танцами». Искусство Дункан — мимодрама. Она воскрешает ту пластическую форму, где сопри
касаются драма и танец и где действительно можно говорить о происхождении драмы из танца. Это и есть синтез театральной формы. Для того, чтоб избавиться от синтетического театра, т. -е от того ре
нессансного театра, где литература, живопись и прочие аксессуары и аксессуарчики убили чисто теат
ральную форму, т. -е. ритмически звучащее человече
Эта ошибка, впрочем, отлично сознается caмим вождем театрального октября, т. Вс. Мейер
хольд заявляет нам о необходимости переменить
тактику для решения задач непосредственного сроительства. И напрасно приснился погружен
ным в летарию сон о крахе театрального окября.
Тут (на этом фронте) победа достанется с большим трудом, чем на нашем основном фронте.
«Не опередить декретом скач его Сердце-ж было так его громоздко,
Что Ленин еле мог его раскачивать».
А уж большей «громоздкости», чем тут и не придумаешь.
Вот пример.
Празднование Октябрьской годовщины в Большом театре.
После замечательных открытий Вс. Мейерхольда. в биомеханике, открытий устанавливаю
щих точные законы движений, нам пришлось быть зрителями пластической выразительности грациозных» орнаментальных движений по «кривым» (Айседора Дункан), а после пятилетий наряженной работы новых мастеров языка нам
пришлось слышать из уст вождя и организатора нового искусства (А. В. Луначарский) слова та
не: «неясные предчувствия, облачка, туманная грусть, улыбка красоты».
Громоздко сердце наше и одному Ленину впору его раскачивать.
Валерий Бебутов.
от РЕДАКЦИИ. Эстетическая оценка, выступления Дункан допускает различные подходы и будет находит себе место на страницах нашего журнала в порядке дискуссион
ном. Но все же нас удивляет, что тов. Бебутов не заметил громадного революционного значения дункановского «Славянского марша» и ограничил свое поле зрения орнамен
тальными движениями Дункан по «кривым». В данном слу
чае эти «кривые», искривили ту правильную перспективу по отношению к искусству Дункан, которая единственно возможна в плоскости требований и оценок революционного искусства, созвучного с современностью. Совершенно искривлена и перспектива понимания речи тов. Луначарского.
Впечатления.
На диспуте о Большом театре в «Доме Печатипроизошел ряд весьма любопытнейших недоразумений.
— Мы пришли защищаться, а, оказывается, вы являетесь нашими лучшими защитниками, — сказал по адресу докладчиков один из артистов Большого театра.
Таково первое недоразумение.
И в нем виноваты в равной степени и докладчики и сами работники Большого театра.
Никогда и ни в какой степени В. Э. Мейерхольд не пылал «священной ненавистью» против професси
ональных актеров и профессионального мастерства,
как это часто утверждали и утверждают теперь некие по невежеству, а некие по злопыхательству. И как это могло быть иначе, если именно он является основателем первого профессионального революционного театра в Республике и первого режиссер
ЛИСТКИ.
Диспут в «Доме Печати» о судьбах Большого теат
ра превратился, в значительной своей части в диспут о Дункан. Застрельщиком выступил Вс. Э. Мейерхольд, обрушившийся на нашу гостью целым пото
ком обвинений. Она-де и не танцовщица и «жестику нее один с 5 вариациями, при чем тут же галантно предлагал подтвердить правильность его мнения многоуважаемой Гельцер». Но «многоуважаемаяблагоразумно не выступила, ибо суждения Мейер
хольда о Дункан не выдерживают никакой критики. Это суждения «стилиста» с высоты своей колоколенки. Это подход от холодной формы, а не от расплавленной массы эмоционально-психической динамики, определяющей и утверждающей форму.
Грешен этим Мейерхольд. Ведь вот готов сейчас он принять и провозносить до небес артиста Чехова в «Ре
визоре» в Художественном театре. Понравился ему внешний чисто головной гротеск рисунка Чехова- Хлестакова. Хлестаков-эксцентрик — браво! И в ослепленьи формальной стилистики своего субъективно
штампа Мейерхольд не видит, что Чехов-Хлестаков весь в трюке, весь в натурализме. Сегодня — пси
хопатология Эрика XIV, завтра — почти клоунада Хлестакова. За этим нет обобщающего катехизиса
истиной художественной идеологии, единого психического источника. Это типичное искусство имитации
натуралистического театра. Угодно — точная копия, с ручательством за верность, мрачного неврастенизма. Угодно — такая же имитация эксцентрика из англий
ского мюзик-холя. Это — гримаса под любой стиль. Но не самый стиль. Не органическое его выявление от данных определенной психологии, от мотивов тех или иных социально-бытовых влияний.
Где же па? Где же азбука балетного письма? Где? — вопиет Мейерхольд по поводу Дункан и аппели
рует к поддержке «многоуважемой» (и в своем «классическом» балете действительно многоуважаемой) Гельцер. Мейерхольд в роли защитника «тюникового» балета, Мейерхольд — адвокат пачек! Пикантно!
Милый Мейерхольд! Дункан меньше всего танцовщица в шаблонном понимании этого слова. И в этом ее сила и огромное воспитательное значение. Она не несет с собой «классических» традиций Тальони, Эльслер и Гризи, а разрушает целиком старый балет «с его танцами». Искусство Дункан — мимодрама. Она воскрешает ту пластическую форму, где сопри
касаются драма и танец и где действительно можно говорить о происхождении драмы из танца. Это и есть синтез театральной формы. Для того, чтоб избавиться от синтетического театра, т. -е от того ре
нессансного театра, где литература, живопись и прочие аксессуары и аксессуарчики убили чисто теат
ральную форму, т. -е. ритмически звучащее человече