Большое значение имеют приведенные Г. М. Василевич предания для восстановления исторических судеб эвенков. В частности в них впервые отмечаются некоторые формы родового ополчения: отряды лучников и мечников и роль шаманов во время военных действий.
В виде упрека Г. М. Василевич можно было бы сказать, что она чрезвычайно скупа к этнографическим примечаниям, столь важным для подлинного понимания фольклора. Казалось бы, что и перевод местами слишком дословен, что затрудняет понимание.
Тексты, записанные Т. И. Петровой, охватывают район расселения эвенков Приангарья. В последнее столетие ангарским эвенкам пришлось иметь частые сношения с русскими, в итоге чего они претерпели ряд изменений в быту и в языке. Эти изменения отразились и на фольклоре. Так, темы, бывшие когда-то общими для эвенков Обь-Енисейского водораздела и Приангарья, перемешались; сравни, например, Акагашэ Т. И. Петровой и тексты №№ 19, 20, записанные Г. М, Василевич у сымских эвенков; сравни также „Hirmktcon и текст № 42 Г. М. Василевич. Частично темы забылись, сравни: „Karando и текст № 37 Г. М. Василевич. О животных в материалах Т. И. Петровой передаются мотивы, характерные для всех звенков, но в несколько своеобразной комбинации фактов.
Записанные эвенком Г. А. Ниргунеевым две сказки у известного сказочника Г. Г. Торгонова заимствованы из монгольского фольклора, очевидно, в то время, когда талочские звенки жили южнее, где-то на истоках Амура.
Тексты Е. И. Титова записаны им. от эвенков южного диалекта: №№ 1—15 — от эвенков, живущих по верхнему бассейну р. Лены (верхне-ленский говор); №№ 16—58 — от эвенков Верхней Ангары (северо-байкальский говор); №№ 59—73 — от эвенков со средних левых притоков реки Витима, преимущественно с реки Ципы (баунтовский говор). К сожалению, собиратель не отметил более точно названий родов рассказчиков, указав только их фамилии и административные названия родов. Указания на принадлежность рассказчика к определенному роду и некоторые данные по истории этих родов обеспечивают возможность точнее определить говор, на котором говорит рассказчик.
Предлагаемый в работе Е. И. Титова материал в значительной своей части не характерен для эвенкийского фольклсра. Так, тексты, записанные от верхне-ленских тунгусов (Карама, Тутура, Лена, Киренга), по тематике представляют собою заимствования из русского и бурятского фольклора. Русские темы в эвенкийской передаче настолько сильны, что передаются не только отдельные русские слова, могущие быть замененными эвенкийскими (еще, потом, богатырь, лестница, пущай, нисколько, опять, последний, весь, самый, раньше и т. д.), но даже по-русски передаются отдельные выражения: слава богу, делать-то нечего, надо достать, до конца и др. Влияние русского языка в этом говоре распространяется и на эвенкийскую морфологию, например: nads викэ! — русское слово и эвенкийский глагол в повелительном наклонении, что дословно обозначает надо дай вместо «необходимо дать , что по-эвенкийски звучит „Buwk3“; или „mogu dajakal* („могу спрячь —„спрятать ) вместо „dajadaga Bisim“ и т. д.
Но это—детали, главное — содержание и форма передачи. Если бы тексты являлись точным переводом русской или бурятской темы, их не имело бы смысла печатать как материалы по устному творчеству эвенков. Тексты эти интересны тем, что темк их хоть и заимствуются, но передаются по-своему, переплетаясь с рядом моментов из эвенкийского фольклора. Так, в текст „Чагалай-Чакулай (№ 1) вплетен излюбленный мотив состязания в прыжках. Текст „Мальчик (№ 4) начинается с исчезновения членов семьи, но оканчивается мотивом с „живой водой и оживлением, несомненно заимствованным. В текст „Хани Хубун Хохор Богдо (№ 6) вплетается излюбленный мотив искания насекомых, как способ убивания. В текст „Учанай (№ 8) введен момент борьбы и помощь пороза-быка. В сказки №№ 9—10 введен элемент путешествия двух сестер и превращения их (ср. текст „Mundukar Василевич). Тема текста № 7 характерна для эвенкийского фольклора. Также и тема текста № 11 о голодных стариках, но здесь она дана в сокращенном виде.
Необходимо отметить, что верхне-ленские эвенки, живя и кочуя около русских и бурят, быстро поддаются влиянию последних. Если в фольклоре эвенков мы до сих пор нигде не встречали русских частушек и песен, то у верхне-ленских эвенков они уже заменяют национальные песни. Заимствуется не только тематика, но и форма передачи. В целом тексты, представленные в работе Е. И. Титова, дают некоторое представление о тех путях, по которым идет дальнейшее превращение эвенкийского фольклора.
Сказки В. И. Левина записаны им в Аяне на Охотском побережье и являются первыми фольклорными текстами, записанными среди эвенков побережья Охотского моря.
Материал А. П. Козловского дает отрывки ряда сказок и преданий тунгиро-олекмиских
эвенков, записанных у молодежи.
В виде упрека Г. М. Василевич можно было бы сказать, что она чрезвычайно скупа к этнографическим примечаниям, столь важным для подлинного понимания фольклора. Казалось бы, что и перевод местами слишком дословен, что затрудняет понимание.
Тексты, записанные Т. И. Петровой, охватывают район расселения эвенков Приангарья. В последнее столетие ангарским эвенкам пришлось иметь частые сношения с русскими, в итоге чего они претерпели ряд изменений в быту и в языке. Эти изменения отразились и на фольклоре. Так, темы, бывшие когда-то общими для эвенков Обь-Енисейского водораздела и Приангарья, перемешались; сравни, например, Акагашэ Т. И. Петровой и тексты №№ 19, 20, записанные Г. М, Василевич у сымских эвенков; сравни также „Hirmktcon и текст № 42 Г. М. Василевич. Частично темы забылись, сравни: „Karando и текст № 37 Г. М. Василевич. О животных в материалах Т. И. Петровой передаются мотивы, характерные для всех звенков, но в несколько своеобразной комбинации фактов.
Записанные эвенком Г. А. Ниргунеевым две сказки у известного сказочника Г. Г. Торгонова заимствованы из монгольского фольклора, очевидно, в то время, когда талочские звенки жили южнее, где-то на истоках Амура.
Тексты Е. И. Титова записаны им. от эвенков южного диалекта: №№ 1—15 — от эвенков, живущих по верхнему бассейну р. Лены (верхне-ленский говор); №№ 16—58 — от эвенков Верхней Ангары (северо-байкальский говор); №№ 59—73 — от эвенков со средних левых притоков реки Витима, преимущественно с реки Ципы (баунтовский говор). К сожалению, собиратель не отметил более точно названий родов рассказчиков, указав только их фамилии и административные названия родов. Указания на принадлежность рассказчика к определенному роду и некоторые данные по истории этих родов обеспечивают возможность точнее определить говор, на котором говорит рассказчик.
Предлагаемый в работе Е. И. Титова материал в значительной своей части не характерен для эвенкийского фольклсра. Так, тексты, записанные от верхне-ленских тунгусов (Карама, Тутура, Лена, Киренга), по тематике представляют собою заимствования из русского и бурятского фольклора. Русские темы в эвенкийской передаче настолько сильны, что передаются не только отдельные русские слова, могущие быть замененными эвенкийскими (еще, потом, богатырь, лестница, пущай, нисколько, опять, последний, весь, самый, раньше и т. д.), но даже по-русски передаются отдельные выражения: слава богу, делать-то нечего, надо достать, до конца и др. Влияние русского языка в этом говоре распространяется и на эвенкийскую морфологию, например: nads викэ! — русское слово и эвенкийский глагол в повелительном наклонении, что дословно обозначает надо дай вместо «необходимо дать , что по-эвенкийски звучит „Buwk3“; или „mogu dajakal* („могу спрячь —„спрятать ) вместо „dajadaga Bisim“ и т. д.
Но это—детали, главное — содержание и форма передачи. Если бы тексты являлись точным переводом русской или бурятской темы, их не имело бы смысла печатать как материалы по устному творчеству эвенков. Тексты эти интересны тем, что темк их хоть и заимствуются, но передаются по-своему, переплетаясь с рядом моментов из эвенкийского фольклора. Так, в текст „Чагалай-Чакулай (№ 1) вплетен излюбленный мотив состязания в прыжках. Текст „Мальчик (№ 4) начинается с исчезновения членов семьи, но оканчивается мотивом с „живой водой и оживлением, несомненно заимствованным. В текст „Хани Хубун Хохор Богдо (№ 6) вплетается излюбленный мотив искания насекомых, как способ убивания. В текст „Учанай (№ 8) введен момент борьбы и помощь пороза-быка. В сказки №№ 9—10 введен элемент путешествия двух сестер и превращения их (ср. текст „Mundukar Василевич). Тема текста № 7 характерна для эвенкийского фольклора. Также и тема текста № 11 о голодных стариках, но здесь она дана в сокращенном виде.
Необходимо отметить, что верхне-ленские эвенки, живя и кочуя около русских и бурят, быстро поддаются влиянию последних. Если в фольклоре эвенков мы до сих пор нигде не встречали русских частушек и песен, то у верхне-ленских эвенков они уже заменяют национальные песни. Заимствуется не только тематика, но и форма передачи. В целом тексты, представленные в работе Е. И. Титова, дают некоторое представление о тех путях, по которым идет дальнейшее превращение эвенкийского фольклора.
Сказки В. И. Левина записаны им в Аяне на Охотском побережье и являются первыми фольклорными текстами, записанными среди эвенков побережья Охотского моря.
Материал А. П. Козловского дает отрывки ряда сказок и преданий тунгиро-олекмиских
эвенков, записанных у молодежи.