мазова со всей искренностью признавшаго, что одна слеза ребенка не стоитъ цѣлаго Божьяго міра съ его путями и законами. Но та же идея, только безъ трагическаго излома, въ умудренныхъ и успокоенныхъ контурахъ, излагается старцемъ Зосимою при утѣшеніи плачущей матери : сколь „дерзновенно погибшее дитя передъ Господомъ. Отсюда склонность наша къ организаціи общества и государства на началахъ жалости и благотворительности, хотя бы и безъ права — весь нашъ гуманистическій соціализмъ и наше народничество.
Съ точки зрѣнія общественныхъ послѣдствій подобное міросозерцаніе съ одинаковымъ правомъ можно назвать и соціальнымъ и антисоціальнымъ. Оно — соціально, поскольку не отрицаетъ важности общенія между людьми. Но оно антисоціально, поскольку искренне терпитъ только одинъ способъ общенія, — именно, общеніе, основанное на внутренней силѣ любви, на самоопредѣленіи и, если угодно, на всеобщемъ братствѣ и равенствѣ. Всякое иное общеніе становится съ этой точки зрѣнія стѣснительнымъ. Здѣсь и лежатъ идейные корни русскаго анархизма всѣхъ толковъ, начиная съ Бакунина и кончая не только Л. Н. Толстымъ, но и нашими славянофилами. Ибо можно говорить о церковной формѣ русскаго анархизма въ отличіе отъ безцерковной.
Какъ блестяще сказалъ однажды Юрій Самаринъ, „славянская община такъ сказать растворившись, приняла въ себя начало общенія духовнаго и стала какъ бы свѣтскою,историческою стороной церкви. Но та церковь, о которой учили Хомяковъ и Самаринъ, не можетъ найти въ реальномъ мірѣ иного воплощенія, кромѣ какъ анархическую, славянскую общину. Церковь, какъ божественная благодать взаимной любви, не содержитъ въ себѣ никакого „выше и „ниже , никакихъ „чиновъ , никакой іерархіи. Въ ней нѣтъ идейнаго мѣста для авторитета и уваженія, для водительства высшихъ и послушанія низшихъ. Въ ней — всѣ равны, кромѣ самого Бога. Отсюда и ея земной тѣнью является свободное единство людей, достигаемое внутреннимъ закономъ. Ясно, что государство и право не могутъ входить въ эту тѣнь. Государство и право не смутные отблески небеснаго, они простые историческіе наросты, эпифеномены. Такъ смотрѣлъ, напримѣръ, Юрій Самаринъ на русское государство. „Внѣшняя исторія наша — писалъ онъ — имѣла цѣлью отстоять
и спасти политическую независимость того же (общиннаго) начала не только для Россіи, но и для всего славянскаго племени созданіемъ крѣпкой государственной формы, которая не исчерпываетъ общиннаго начала, но и не противорѣчитъ е м у . Это, по крайней мѣрѣ, ясно и послѣдовательно. Но не понятно, какимъ образомъ пути государства, совершенно отличные отъ путей церковныхъ, могутъ вести къ возможно полному осуществленію церковнаго идеала, какъ внутренне свободнаго человѣческаго общенія.
Этотъ анархическій характеръ русскаго правосознанія блестяще охарактеризованъ въ помѣщенной въ сборникѣ статьѣ Е. В. Спекторскаго. Однако, подъ характеристику Е. В. Спекторскаго могутъ быть подведены и воззрѣнія на государство, нашихъ славянофиловъ, — воззрѣнія, всецѣло, повидимому раздѣляемыя и авторомъ первой статьи сборника, П. И. Новгородцевымъ.
Идея государства и права тѣснѣйшимъ образомъ связана съ сверхличными, имперсональными цѣнностями. Впервые при встрѣчѣ съ ними у человѣка пробуждаются эмоціи признанія и уваженія, въ которыхъ открывается идея права. Нельзя заставить всѣхъ любить искусство, чужую вѣру, чужой законъ, порядокъ, не нами положенный, но можно требовать къ нимъ уваженія. Подобное уваженіе по отношенію къ ближнему кажется слишкомъ холоднымъ и не отвѣчающимъ истинной нравственности. Трагедія русской исторіи заключается въ томъ, что ей пришлось строить государство, не освященное признаніемъ цѣнностей сверхличныхъ — пришлось водворять порядокъ безъ признанія цѣнности порядка, создавать законъ безъ признанія нравственной силы закона. Поэтому идейное обоснованіе русскаго государства отличается особымъ характеромъ. Характеръ этотъ недостаточно очерченъ въ сборникѣ, между тѣмъ много есть въ немъ особеннаго, — истинно-русскаго. По внѣшнимъ своимъ признакамъ идеологія русской государственности не представляется оригинальной. Это есть идеологія теократическаго абсолютизма, утверждающаго божественную основу неограниченной государственной власти. Но по внутреннему своему существу русскій государственный абсолютизмъ обнаруживаетъ какую то особую, я бы сказалъ, механическую природу. Онъ является какъ бы конвульсіей, неизбѣжно вызванной непомѣрнымъ зломъ сего міра. Кто хочетъ почувствовать этотъ
Съ точки зрѣнія общественныхъ послѣдствій подобное міросозерцаніе съ одинаковымъ правомъ можно назвать и соціальнымъ и антисоціальнымъ. Оно — соціально, поскольку не отрицаетъ важности общенія между людьми. Но оно антисоціально, поскольку искренне терпитъ только одинъ способъ общенія, — именно, общеніе, основанное на внутренней силѣ любви, на самоопредѣленіи и, если угодно, на всеобщемъ братствѣ и равенствѣ. Всякое иное общеніе становится съ этой точки зрѣнія стѣснительнымъ. Здѣсь и лежатъ идейные корни русскаго анархизма всѣхъ толковъ, начиная съ Бакунина и кончая не только Л. Н. Толстымъ, но и нашими славянофилами. Ибо можно говорить о церковной формѣ русскаго анархизма въ отличіе отъ безцерковной.
Какъ блестяще сказалъ однажды Юрій Самаринъ, „славянская община такъ сказать растворившись, приняла въ себя начало общенія духовнаго и стала какъ бы свѣтскою,историческою стороной церкви. Но та церковь, о которой учили Хомяковъ и Самаринъ, не можетъ найти въ реальномъ мірѣ иного воплощенія, кромѣ какъ анархическую, славянскую общину. Церковь, какъ божественная благодать взаимной любви, не содержитъ въ себѣ никакого „выше и „ниже , никакихъ „чиновъ , никакой іерархіи. Въ ней нѣтъ идейнаго мѣста для авторитета и уваженія, для водительства высшихъ и послушанія низшихъ. Въ ней — всѣ равны, кромѣ самого Бога. Отсюда и ея земной тѣнью является свободное единство людей, достигаемое внутреннимъ закономъ. Ясно, что государство и право не могутъ входить въ эту тѣнь. Государство и право не смутные отблески небеснаго, они простые историческіе наросты, эпифеномены. Такъ смотрѣлъ, напримѣръ, Юрій Самаринъ на русское государство. „Внѣшняя исторія наша — писалъ онъ — имѣла цѣлью отстоять
и спасти политическую независимость того же (общиннаго) начала не только для Россіи, но и для всего славянскаго племени созданіемъ крѣпкой государственной формы, которая не исчерпываетъ общиннаго начала, но и не противорѣчитъ е м у . Это, по крайней мѣрѣ, ясно и послѣдовательно. Но не понятно, какимъ образомъ пути государства, совершенно отличные отъ путей церковныхъ, могутъ вести къ возможно полному осуществленію церковнаго идеала, какъ внутренне свободнаго человѣческаго общенія.
Этотъ анархическій характеръ русскаго правосознанія блестяще охарактеризованъ въ помѣщенной въ сборникѣ статьѣ Е. В. Спекторскаго. Однако, подъ характеристику Е. В. Спекторскаго могутъ быть подведены и воззрѣнія на государство, нашихъ славянофиловъ, — воззрѣнія, всецѣло, повидимому раздѣляемыя и авторомъ первой статьи сборника, П. И. Новгородцевымъ.
Идея государства и права тѣснѣйшимъ образомъ связана съ сверхличными, имперсональными цѣнностями. Впервые при встрѣчѣ съ ними у человѣка пробуждаются эмоціи признанія и уваженія, въ которыхъ открывается идея права. Нельзя заставить всѣхъ любить искусство, чужую вѣру, чужой законъ, порядокъ, не нами положенный, но можно требовать къ нимъ уваженія. Подобное уваженіе по отношенію къ ближнему кажется слишкомъ холоднымъ и не отвѣчающимъ истинной нравственности. Трагедія русской исторіи заключается въ томъ, что ей пришлось строить государство, не освященное признаніемъ цѣнностей сверхличныхъ — пришлось водворять порядокъ безъ признанія цѣнности порядка, создавать законъ безъ признанія нравственной силы закона. Поэтому идейное обоснованіе русскаго государства отличается особымъ характеромъ. Характеръ этотъ недостаточно очерченъ въ сборникѣ, между тѣмъ много есть въ немъ особеннаго, — истинно-русскаго. По внѣшнимъ своимъ признакамъ идеологія русской государственности не представляется оригинальной. Это есть идеологія теократическаго абсолютизма, утверждающаго божественную основу неограниченной государственной власти. Но по внутреннему своему существу русскій государственный абсолютизмъ обнаруживаетъ какую то особую, я бы сказалъ, механическую природу. Онъ является какъ бы конвульсіей, неизбѣжно вызванной непомѣрнымъ зломъ сего міра. Кто хочетъ почувствовать этотъ