фактически многобожием в сравнении с монотеизмом, объемлющей весь мир верой в единого бога. Если представить себе единого бога в образе человека, ибо более высоко организованного существа мы не знаем, то этот бог должен быть наделен какой-то сверхчеловеческой сущностью, всеми добрыми, соответственно, разумеется, преувеличенными, качествами человека. Более утолченные монотеисты пытаются представить себе премудрое поведение этого единого бога, как деятельность, протекающую согласно неизменным правилам, как деятельность «закономерную».
На этой ступени монотеизма, которую в отличие от теизма (веры в личного бога) называют деизмом (верой в духовного, безличного бога), религия представляет себе мир следующим образом: бог вначале, конечно, сотворил мир или построил его со всеми законами, ныне в нем действующими, однако, с тех пор он больше не вмешивается в подчиненный этим мудрым законам мировой процесс. Само собой разумеется, что такой бой не нуждается уже ни в каком культе, ибо культ этот не может оказать никакого действия, т. -е. он совершенно бесполезен. Личность вышедшего из употребления бога постепенно расплывается и, та); как в мировом целом не оказывается больше места для «великого духа», то «газообразное позвоночное» (как назвал бога Геккель) богословов превращается в ничто — бог и природа оказываются тождественными. Возникает пантеизм (вера во всебожие, «бог-природа» Гёте), который, в сущности, является, — как резонно говорит философ Шопенгауэр, — вежливым, я бы сказал, робким, атеизмом (безбожием). Атеизм же единственно является основной точкой зрения науки, не знающей никаких предубеждений, априорных предпосылок. Самым крайним и последовательным пантеистом был Спиноза (1632—1674), который «все» отождествлял с богом или природой: он отвергает всякую поэтическую фантастику, всякую фразеологию. После того, как Спинозу долгое время замалчивали, признавая еретиком, Гердер, Гёте и позднейшие философы (после Канта), а именно, Фихте, Шеллинг, Гегель. Фехнер, более или менее примкнули к Спинозе.
В качестве монотеистической религии христианство должно было бы, как будто, в некоторой мере, пусть самой ничтожной, найти какие-то общие точки соприкосновения с наукой. Однако, в том-то и дело, что христианство на практике вовсе не является единобожием. Оно, правда, выдает себя за единобожие, а либеральное протестантское богословие очень хотело бы сделать его таковым, путем полного очеловечения Иисуса и безоговорочного устранения «святого духа», однако, на деле уже первоначальное христианство не являлось единобожием. Оно позаимствовало у проникнутого персидскими влияниями иудейства наряду с семью «амшаспанда» (архангелами) и дуализм, т. -е. веру в существование злого бога (дьявола) наряду с добрым. Появляющийся в качестве третьего лица сын божий, «спаситель», тоже заимствованный из персидско-иудейских верований (сошиант-мессия), отдается в жертву дьяволу (это, впрочем, единственная оригинальная в христианстве черта, ибо в более древних религиозных чаяниях побеждает спаситель). Эта жертва, оказывается, однако, в конце концов, победой над дьяволом, дьявол изгоняется из семьи богов, правящей миром, и на его месте появляется «дух святой», который является лишь заново-преображенной формой древнеязыческой богини матери, в греческом религиозном мировоззерении выступающей, как «София» (Мудрость), которая также является матерью логоса. Под влиянием не только греко-римского, но еще более под влиянием галло-германо-славянского язычества христианство сильно подвинулось вспять. Древние боги дождя получили возможность праздновать радостное воскресение. «Троица», после того, как