ПИСАТЕЛИ И КНИГИ
О настоящих людях
Подвиг Героя Советского Союза Алексея Маресьева начался после того, как его, безоружного, на изуродованном самолете с пустыми бензобаками фашистские ассы загнали в белое спасительное облако, и он едва успел бросить свою машину в самую гущу леса... Неторопливо, шаг за шагом Борис
Полевой рассказывает о тяжело раненном летчике, который, теряя последние силы, уползает подальше от места катастрофы — только бы не плен!..
«Хорошо, все будет хорошо», — уговаривает он сам себя, этот упрямый смуглолицый юноша. Он повторяет эти слова, как пароль, каждый раз, когда видит следы упорного боя — трупы врагов и советских бойцов, пепелища сожженной немцами деревни, слышит доводящий его до слез звук родного «ишачка»-истребителя над лесной чащобой, где он еле-еле передвигает свои полумертвые ноги,,. Да, да, лишенный крыльев, искалеченный советский летчик превращается в героя. Теперь жизнь его становится достойной подражания: он заслужил право стать героем произведения, Мересьевым, настоящим человеком.
Почти все персонажи книги — настоящие люди. Малосимпатичный на первый взгляд, брюзг ливый и необщительный Кукушкин раскрывается перед лицом величественной смерти Комиссара, как замечательный советский человек, полностью преданный партии. А сам Комиссар! Умирающий, страдающий от невероятных мучений, Комиссар поддерживает в .себе жизнь именно тем, что ни на ми
нуту не перестает оставаться человеком идеи, не прекращает своей геройской службы политработника.
Воля к жизни, к яркой, активной, советской жизни — вот что делает героев повести Полевого настоящими людьми. Они не могут жить без борьбы, не бороться с обстоятельствами, с возникающими препятствиями: в этой неукротимой жажде активности и вырастают их души, души простых советских людей. Вспомним, как борется со своим горем доктор Василий Васильевич, настоящий друг своих пациентов, самоотверженно вырывающий их из лап смерти. Полевой показывает, как этот профессор учится у раненых упорству, той же самой жажде деятельности, которая заставляет их, прикованных к койкам, участвовать в окружающей жизни. Запоминается сцена, когда вся палата бросается к окнам госпиталя, чтобы помочь возчику, растерявшемуся было при виде провалившейся в прорубь лошади.
Самая любовь — Мересьева к Оле, Гвоздева к Анюте, Стручкова к Клавдии Михайловне—тоже становится стимулом быстрейшего возвращения к жизни наших героев. Скупо (иногда излишне) автор повести рассказывает о чистых привязанностях воинов — все они свое личное счастье тоже завоевывают в нелегкой борьбе, — им ясно, что без победы над врагом нет и не может быть личного счастья для советского человека.
Мересьев свято помнит заветы Комиссара, научившего жить по-настоящему не одного только безногого летчика Мересьева, но десятки и сотни людей. Его возвращение в строй не легче, а тяжелее, чем мучительная дорога от места катастрофы к землянке деда Михайлы. Алексей Мересьев не только вернулся в строй, но и стал в один ряд с любимыми героями советской литературы: его уже успели полюбить читатели, многие из которых не прошли суровой школы Отечественной войны по своей молодости. И не эта ли горячая симпатия читателя к герою повести — свидетельство жизненности образов, созданных писателем!
Огромный путь прошли советская литература и ее герой, настоящий советский человек, воспитан
ный Сталиным, партией. Тридцать лет советского государства явили всему человечеству ослепительно яркие примеры благородства и героизма. Никакие лживые и грязные измышления литературных содержанок капитализма, ни тем паче беспросветно пессимистические сочинения о вырождении благородства на земле, посвященные в сущности
оправданию травли всего лучшего в человечестве, не в силах поколебать правды о советском народе. Правда о сильном и жизнеспособном, самом свободном на свете Настоящем Человеке, человеке советского общества, выдержит любую битву с ложью и неверием в торжество коммунизма.
Илья ФРЕНКЕЛЬ
Красноречивое свидетельство
Советский врач Александр Рубакин, проживший во Франции десятки лет, был там застигнут событиями 1939 года. Он видел пресловутую «странную войну», когда на фронте царили тишина и скука, а в тылу строились концентрационные лагери для патриотов. «Война шла с Германией, — говорит А. Рубакин, — однако все правительственные учреждения Франции и вся ее печать вели войну против СССР. Трудно было найти во французских газетах статьи, направленные против Германии. Германией как-то сразу перестали интересоваться. Не так было в отношении СССР».
Восемь месяцев длилось это уродливое положение. Гитлер вполне успел подготовить кулак и в мае 1940 года заставил «интересоваться Германией» даже тех, кому этого не хотелось.
А. Рубакин видел и описал щемящие картины «великого исхода», как прозвали французы паническое бегство миллионов мирного населения от фашистских войск. А. Рубакин видел немецкую оккупацию.
Летом 1941 года поле его наблюдения переменилось: как советский гражданин, он был арестован и брошен в концентрационный лагерь в Вернэ, на юге - Франции, а оттуда переведен в Джельфу, на границе Сахары. Он был освобожден в 1943 году после высадки англо-американских войск на африканском побережье и вернулся на Родину.
Все виденное и пережитое автор описал красочно, живо и с хорошим литературным вкусом.
Трудно в небольшой заметке пересказать содержание целой книги. Скажем только, что, читая
эти страницы, нельзя не содрогаться при мысли о том, что предатели французского народа—виновники его страданий и позора, те, которые нашли себе союзников в лице немцев для борьбы с ним, уцелели и здравствуют и теперь находят себе новых союзников. Они уже поднимают голову, они снова рвутся к власти. Эти гос
пода не растерялись и в самые - тяжелые годы.
В Джельфе содержались политические заключенные, в их числе свыше ста советских граждан. В ноябре 1942 года в Алжире высадились англо-американские войска. Через четыре дня из лагеря были освобождены интернированные англичане.
«А мы все сидим»,—заносит А. Рубакин в свой дневник. Пока еще, видимо, с удивлением. 4 декабря в Алжире произошли уличные манифестации. Манифестанты требовали освобождения политических заключенных. Полиция рассеяла толпу. «Странно все-таки, — уже начинает тревожиться А. Рубакин, — что англичане и американцы нас не освободили! Освободили же они своих?!» 18 декабря власти объявили, что из лагерей якобы освобождены все граждане Объединенных наций. Но
администрация Джельфы заявила А. Рубакину, что «не знает, принадлежит ли Советский Союз к Объединенным нациям».
6 января освободили белогвардейского атамана Белого, бандита и гитлеровца, непонятно почему и попавшего в политический лагерь. Его освободили, а советских граждан продолжают держать за проволокой. 11 января в лагерь приезжает польский консул граф Чапский. Он беспрепятственно допрашивает поляков, согласны ли они вступить в армию, чтобы сражаться против России. 15 марта А. Рубакин заносит в дневник: «Прошло четыре с половиной месяца со дня высадки англо-американских войск в Алжире, а-мы все еще сидим».
Из Москвы вылетела комиссия, которая должна была заняться судьбой заключенных советских граждан. Но комиссию задерживают в Каире. «Фашистское окружение генерала Жиро испытывало панический страх при мысли, что советские представители ступят на алжирскую землю. Делалось все, чтобы оттянуть их прибытие в Алжир и помешать ему».
А. Рубакин был освобожден лишь 15 апреля, да и то в результате хлопот влиятельных личных друзей. 20 апреля англо-американцы решили перевести советских граждан из концлагеря в Алжир, но предупредили, что им нельзя будет выходить в город. 4 мая их привезли и действительно поселили в палатках за городом, приставив полицейский надзор Так продолжалось, пока не прибыла советская комиссия.
А. Рубакин выяснил все-таки, почему именно политические заключенные и советские граждане протомились лишних полгода во французском концентрационном лагере. Смешанная комиссия из представителей англо-американского командования и «Красного Креста» сказала А. Рубакину, что «англо-американцы не могут вмешиваться во внутренние дела французов» (!).
Многое из описанного А. Рубакиным уже освещено в литературе. Но рядом с «Падением Парижа» И. Эренбурга, «Симоной» Л. Фейхтвангера, рядом со сборником «Те, кто предал Францию» «Французские записи» А. Рубакина приобретают ценность свидетельского показания, которое нужно заслушать, чтобы лучше понять все то, что происходит на Западе.
Виктор ФИНК
Борис Полевой. Повесть о настоящем человеке,
«Правда». 1947. 355 стр. Цена 6 руб. 50 коп. Тираж 100 000.
Александр Рубакин. Французские записи. 1939 — 1943. «Советский писатель». 1948. 257 стр. Цена 8 руб. 50 коп.
О настоящих людях
Подвиг Героя Советского Союза Алексея Маресьева начался после того, как его, безоружного, на изуродованном самолете с пустыми бензобаками фашистские ассы загнали в белое спасительное облако, и он едва успел бросить свою машину в самую гущу леса... Неторопливо, шаг за шагом Борис
Полевой рассказывает о тяжело раненном летчике, который, теряя последние силы, уползает подальше от места катастрофы — только бы не плен!..
«Хорошо, все будет хорошо», — уговаривает он сам себя, этот упрямый смуглолицый юноша. Он повторяет эти слова, как пароль, каждый раз, когда видит следы упорного боя — трупы врагов и советских бойцов, пепелища сожженной немцами деревни, слышит доводящий его до слез звук родного «ишачка»-истребителя над лесной чащобой, где он еле-еле передвигает свои полумертвые ноги,,. Да, да, лишенный крыльев, искалеченный советский летчик превращается в героя. Теперь жизнь его становится достойной подражания: он заслужил право стать героем произведения, Мересьевым, настоящим человеком.
Почти все персонажи книги — настоящие люди. Малосимпатичный на первый взгляд, брюзг ливый и необщительный Кукушкин раскрывается перед лицом величественной смерти Комиссара, как замечательный советский человек, полностью преданный партии. А сам Комиссар! Умирающий, страдающий от невероятных мучений, Комиссар поддерживает в .себе жизнь именно тем, что ни на ми
нуту не перестает оставаться человеком идеи, не прекращает своей геройской службы политработника.
Воля к жизни, к яркой, активной, советской жизни — вот что делает героев повести Полевого настоящими людьми. Они не могут жить без борьбы, не бороться с обстоятельствами, с возникающими препятствиями: в этой неукротимой жажде активности и вырастают их души, души простых советских людей. Вспомним, как борется со своим горем доктор Василий Васильевич, настоящий друг своих пациентов, самоотверженно вырывающий их из лап смерти. Полевой показывает, как этот профессор учится у раненых упорству, той же самой жажде деятельности, которая заставляет их, прикованных к койкам, участвовать в окружающей жизни. Запоминается сцена, когда вся палата бросается к окнам госпиталя, чтобы помочь возчику, растерявшемуся было при виде провалившейся в прорубь лошади.
Самая любовь — Мересьева к Оле, Гвоздева к Анюте, Стручкова к Клавдии Михайловне—тоже становится стимулом быстрейшего возвращения к жизни наших героев. Скупо (иногда излишне) автор повести рассказывает о чистых привязанностях воинов — все они свое личное счастье тоже завоевывают в нелегкой борьбе, — им ясно, что без победы над врагом нет и не может быть личного счастья для советского человека.
Мересьев свято помнит заветы Комиссара, научившего жить по-настоящему не одного только безногого летчика Мересьева, но десятки и сотни людей. Его возвращение в строй не легче, а тяжелее, чем мучительная дорога от места катастрофы к землянке деда Михайлы. Алексей Мересьев не только вернулся в строй, но и стал в один ряд с любимыми героями советской литературы: его уже успели полюбить читатели, многие из которых не прошли суровой школы Отечественной войны по своей молодости. И не эта ли горячая симпатия читателя к герою повести — свидетельство жизненности образов, созданных писателем!
Огромный путь прошли советская литература и ее герой, настоящий советский человек, воспитан
ный Сталиным, партией. Тридцать лет советского государства явили всему человечеству ослепительно яркие примеры благородства и героизма. Никакие лживые и грязные измышления литературных содержанок капитализма, ни тем паче беспросветно пессимистические сочинения о вырождении благородства на земле, посвященные в сущности
оправданию травли всего лучшего в человечестве, не в силах поколебать правды о советском народе. Правда о сильном и жизнеспособном, самом свободном на свете Настоящем Человеке, человеке советского общества, выдержит любую битву с ложью и неверием в торжество коммунизма.
Илья ФРЕНКЕЛЬ
Красноречивое свидетельство
Советский врач Александр Рубакин, проживший во Франции десятки лет, был там застигнут событиями 1939 года. Он видел пресловутую «странную войну», когда на фронте царили тишина и скука, а в тылу строились концентрационные лагери для патриотов. «Война шла с Германией, — говорит А. Рубакин, — однако все правительственные учреждения Франции и вся ее печать вели войну против СССР. Трудно было найти во французских газетах статьи, направленные против Германии. Германией как-то сразу перестали интересоваться. Не так было в отношении СССР».
Восемь месяцев длилось это уродливое положение. Гитлер вполне успел подготовить кулак и в мае 1940 года заставил «интересоваться Германией» даже тех, кому этого не хотелось.
А. Рубакин видел и описал щемящие картины «великого исхода», как прозвали французы паническое бегство миллионов мирного населения от фашистских войск. А. Рубакин видел немецкую оккупацию.
Летом 1941 года поле его наблюдения переменилось: как советский гражданин, он был арестован и брошен в концентрационный лагерь в Вернэ, на юге - Франции, а оттуда переведен в Джельфу, на границе Сахары. Он был освобожден в 1943 году после высадки англо-американских войск на африканском побережье и вернулся на Родину.
Все виденное и пережитое автор описал красочно, живо и с хорошим литературным вкусом.
Трудно в небольшой заметке пересказать содержание целой книги. Скажем только, что, читая
эти страницы, нельзя не содрогаться при мысли о том, что предатели французского народа—виновники его страданий и позора, те, которые нашли себе союзников в лице немцев для борьбы с ним, уцелели и здравствуют и теперь находят себе новых союзников. Они уже поднимают голову, они снова рвутся к власти. Эти гос
пода не растерялись и в самые - тяжелые годы.
В Джельфе содержались политические заключенные, в их числе свыше ста советских граждан. В ноябре 1942 года в Алжире высадились англо-американские войска. Через четыре дня из лагеря были освобождены интернированные англичане.
«А мы все сидим»,—заносит А. Рубакин в свой дневник. Пока еще, видимо, с удивлением. 4 декабря в Алжире произошли уличные манифестации. Манифестанты требовали освобождения политических заключенных. Полиция рассеяла толпу. «Странно все-таки, — уже начинает тревожиться А. Рубакин, — что англичане и американцы нас не освободили! Освободили же они своих?!» 18 декабря власти объявили, что из лагерей якобы освобождены все граждане Объединенных наций. Но
администрация Джельфы заявила А. Рубакину, что «не знает, принадлежит ли Советский Союз к Объединенным нациям».
6 января освободили белогвардейского атамана Белого, бандита и гитлеровца, непонятно почему и попавшего в политический лагерь. Его освободили, а советских граждан продолжают держать за проволокой. 11 января в лагерь приезжает польский консул граф Чапский. Он беспрепятственно допрашивает поляков, согласны ли они вступить в армию, чтобы сражаться против России. 15 марта А. Рубакин заносит в дневник: «Прошло четыре с половиной месяца со дня высадки англо-американских войск в Алжире, а-мы все еще сидим».
Из Москвы вылетела комиссия, которая должна была заняться судьбой заключенных советских граждан. Но комиссию задерживают в Каире. «Фашистское окружение генерала Жиро испытывало панический страх при мысли, что советские представители ступят на алжирскую землю. Делалось все, чтобы оттянуть их прибытие в Алжир и помешать ему».
А. Рубакин был освобожден лишь 15 апреля, да и то в результате хлопот влиятельных личных друзей. 20 апреля англо-американцы решили перевести советских граждан из концлагеря в Алжир, но предупредили, что им нельзя будет выходить в город. 4 мая их привезли и действительно поселили в палатках за городом, приставив полицейский надзор Так продолжалось, пока не прибыла советская комиссия.
А. Рубакин выяснил все-таки, почему именно политические заключенные и советские граждане протомились лишних полгода во французском концентрационном лагере. Смешанная комиссия из представителей англо-американского командования и «Красного Креста» сказала А. Рубакину, что «англо-американцы не могут вмешиваться во внутренние дела французов» (!).
Многое из описанного А. Рубакиным уже освещено в литературе. Но рядом с «Падением Парижа» И. Эренбурга, «Симоной» Л. Фейхтвангера, рядом со сборником «Те, кто предал Францию» «Французские записи» А. Рубакина приобретают ценность свидетельского показания, которое нужно заслушать, чтобы лучше понять все то, что происходит на Западе.
Виктор ФИНК
Борис Полевой. Повесть о настоящем человеке,
«Правда». 1947. 355 стр. Цена 6 руб. 50 коп. Тираж 100 000.
Александр Рубакин. Французские записи. 1939 — 1943. «Советский писатель». 1948. 257 стр. Цена 8 руб. 50 коп.