Октябрь 1911 г., No 14. 

рятъ французы, и подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ Художественнаго Театра я входилъ въ Александринскій съ самымъ честнымъ намѣреніемъ не сравнивать, а брать типы, которые увижу, какъ самостоятельныя художественныя явленія. И отъ первой минуты до послѣдней я былъ невѣренъ своему намѣренію. Не то что я сравнивалъ, а сами образы представали предо мной въ постоянномъ сравненіи, въ постоянномъ процессѣ удаленія отъ образца. И когда я говорю, что московскіе образы суть образцы, я вовсе не разумѣю, что гримъ и передача характера каждаго лица должны фиксироваться по примѣру, данному Художественнымъ Театромъ; вовсе не надо давать такую мать Каренина, какъ г-жа Лилина,- да кто же это и можетъ?- вовсе не надо Ѳедю играть непремѣнно такого, какого играетъ Москвинъ,- очень интересно бы видѣть и другихъ; не характеръ типичности я разумѣю, но самую типичность, ту власть, съ которой образы живутъ въ памяти. Я сказалъ выше-,пьесы нѣтъ, но посмотрите какъ они (москвичи) ее заселили. И въ самомъ дѣлѣ,- мы забываемъ пьесу за людьми, за живыми, знакомыми, милыми людьми; не одна пьеса, память наша заселена: недѣля прошла послѣ московскаго спектакля, и я ихъ всѣхъ вижу передъ собой, а здѣсь по выходѣ изъ театра, да даже послѣ каждаго паденія занавѣса не о комъ ни вспомнить, ни подумать. 

Лучшее доказательство тому, что слово  образецъ надо понимать не въ смыслѣ тождества образа, а въ смыслѣ жизненности, даетъ тотъ же Александринскій театръ. Изъ всего огромнаго числа дѣйствующихъ лицъ одинъ только дѣйствительно живой образъ, прекрасный по общему тону и по малѣйшимъ подробностямъ,и онъ былъ совершенно другой, чѣмъ въ МосквѣЭто судебный слѣдователь, г. Петровскій. Вотъ это актеръ, вотъ это жизнь. Отлично, отлично знакомы и это лицо, и этотъ голосъ, и эта пошловатость, и эта тонкая разница въ обращеніи къ мужчинѣ и къ женщинѣ... Какой оазисъ въ пустынѣ! Вотъ, если бы у насъ была цѣлая труппа такихъ, тогда можно было бы говорить о театрѣ. И онъ былъ совсѣмъ, 

225 

совсѣмъ не похожъ на московскаго слѣдо

вателя. Послѣ этого понятно, что останавливаться на разборѣ того, какъ играли, не приходится. Но хочется сдѣлатъ нѣсколько бѣглыхъ замѣчаній. Я давно не видѣлъ Александринскую труппу, и вотъ что меня больше всего поразило. Какъ они мало живутъ въ роли. Это все время входы въ роль и выходы изъ нея, это чередованіе, какое-то перемежающееся начало, въ искусствѣ совершенно не допустимо. Все время одной ногой въ роли, другой въ жизни т.-е. по просту въ театрѣ, а собственно- въ публикѣ. Это сидѣніe en trois quarts, какъ у фотографа, лицомъ къ публикѣ, къ собесѣднику черезъ плечо; эти разговоры въ правомъ или лѣвомъ углу рампл, когда одинъ смотритъ въ залу, а другой ему въ спину... А главное, главноеэти глаза въ залу! Раздумье въ залу, удивленіе въ залу,  эффектъ ,- передъ нимъ остановка, и въ залу. Даже слова по дорогѣ къ собесѣднику заходятъ въ залу. Но главное- глаза. Господа, ваши глаза плаваютъ по залѣ. У г. Аполлонскаго былъ одинъ очень естественный моментъ,- когда онъ въ сценѣ у слѣдователя говоритъ письмоводителю,  пишите ; это было сказано съ тѣмъ милымъ юморомъ, который составляетъ личную черту этого артиста и которой онъ къ сожалѣнію не довольно пользуется; умѣстна ли она въ данномъ случаѣ, другой вопросъ, но во всякомъ случаѣ это было сказано съ такой неожиданной жизненностью, что по залѣ трепетъ пробѣжалъ. И что же? Сейчасъ же къ письмоводителю поворачивается спина, для того чтобы послать въ публику эффектное замѣчаніе о томъ, что въ первый разъ въ протоколѣ будутъ разумныя рѣчи. Даже прекрасная игра Петровскаго- слѣдователя не спасла этой сцены отъ той разорванности впечатлѣній, въ которую насъ кидала перемежающаяся игра Аполлонскаго: то онъ пьяный, то онъ трезвый, то босякъ, то элегантно садится на диванъ, нога на ногу, рука въ карманъ, то плачетъ, то смѣется; онъ вообще, начиная со сцены въ трактирѣ, начинаетъ смѣяться безъ всякаго тому оправданія. Физическое его паденіе въ смыслѣ грима и ободранности изображено от