Октябрь 1911 г., No 14. 

новизны, неизвѣстности, угадыванія уже не могло быть. Вопросъ- что дальше?  никому не представлялся: всѣ знали, что дальше два выстрѣла: одинъ не исполненный, другой окончательный. Всѣ знали, кромѣ того, что пьеса отчасти,списана съ жизни. Интересъ, ею возбуждаемый, значитъ, исключительнаго, своеобразнаго литературнаго характера: не что намъ разскажетъ авторъ, а какъ онъ свою задачу исполнитъ. 

Въ своей удивительной лѣтописи Яснополянской школы, разсказывая о томъ, какъ дѣти писали,сочиненіе о поѣздкѣ въ Тулу, Толстой говоритъ:  Я подсмотрѣлъ работу пчелъ въ стеклянномъ ульѣ. Мы тоже видѣли работу пчелъ за стеклянной перегородкой уже извѣстнаго намъ содержанія. За жизненнымъ что мы все время видѣли авторское какъ. И это, конечно, самая интересная сторона произведенія. Нельзя къ  Живому Трупу  приступать съ мѣриломъ пьесы. Вокругъ меня въ театрѣ говорили, что, если бы Толстой успѣлъ, онъ навѣрно обработалъ бы его, но мнѣ думается, что онъ именно хотѣлъ то, что далъ, что въ его виды входило не то, чтобы дать драматическое произведеніе, а запечатлѣть куски жизни въ драматической формѣ. И передъ нами калейдоскопъ выхваченныхъ моментовъ; но моменты эти, въ жизни связанные отношеніями причинности и слѣдствія, на сценѣ чередуются лишь въ порядкѣ временной послѣдовательности, той причинности драматической, которой обусловливается театръ, не ощущается:  пьесы  нѣтъ. 

Но въ теченіе всего этого разнообразія чередующихся картинъ, въ которыхъ слѣпая судьба сводитъ и разводитъ, сближаетъ и сталкиваетъ людей,- schwimmende Tpfe, die mit einander zusammen stossen, все время глядятъ на васъ большіе, видящіе, безслезные глаза автора. Все время- Толстой. Толстойэти люди, говорящіе то самое, что говорится въ жизни каждый день, по тысячу разъ въ день; Толстой- всѣ эти рѣчи, не писанныя, а прямо словесно перенесенныя изъ жизни, вся эта дребедень житейская, въ лонѣ которой свершаются событія; и, наконецъ,- Толстой, уже не глаза Толстого, а самъ Толстой, такія 

219 

изреченія, какъ слова Лизы о томъ, что ей не ловко даватъ деньги доктору за излѣченіе сына:  Онъ спасъ мнѣ больше, чѣмъ жизнь, а я ему деньги даю. И сколько разъ на протяженіи чужихъ рѣчей- такъ въ толпѣ узнаешь знакомое лицо — вздрагиваешь и мысленно вскрикиваешь:  Вотъ онъ!  Я сказалъ, что пьесы нѣтъ. И въ самомъ дѣлѣ, гдѣ, драма, въ настоящемъ, классическомъ смыслѣ слова? Человѣкъ гибнетъ, но  борьбы  никакой; это не дѣйствіе, это долго длящееся, въ теченіе двѣнадцати картинъ длящееся,положеніе, изъ котораго одинъ исходъ выстрѣлъ. Эта длительность чрезвычайно утомительно дѣйствуетъ. И дѣйствуетъ она не только на зрителя, она дѣйствуетъ и на исполнителей, т. е. на характеръ игры. Посмотрите на роль Ѳеди-Москвина. Что это какъ не рядъ, нескончаемый рядъ, чередуюшихся статическихъ моментовъ? Паденіе? Но паденіе чисто внѣшнее, могущее выразиться только въ платьѣ и гримѣ; и сквозь это долгое внѣшнее паденіе онъ самъ все тотъ же. Не этимъ ли отсутствіемъ движенія въ характерѣ обьяснить то злоупотребленіе внѣшнимъ движеніемъ, которымъ отличается игра Москвина въ этой роли? Эта суета, эти вскакиванія, эти пальцы вокругъ губъ, во рту, за воротникомъ, въ волосахъ, рука на затылкѣ, это «очерчиваніе ,буйной головушки, это зстегиваніе... Что все это, какъ не заполненіе внѣшнимъ движеніемъ того, въ чемъ нѣтъ движенія внутренняго? Не этимъ же ли отсутствіемъ движенія въ характерѣ объяснить нѣкоторую нарочитую рубленность рочи, эти частыя остановки, какъ бы исканіе словъ? Я понимаю, что ничто не можетъ быть болВе опасно въ смыслѣ трафаретности, какъ чтобы зритель ощущалъ черезчуръ хорошую выученность роли, и  исканіе словъ  является хорошимъ средствомъ для прикрытія выученности; но не рискуетъ ли и оно превратиться въ своего рода трафаретъ, въ то, что К. С. Станиславскій называетъ штамполъ? Почему, напримѣръ, останавливаться передъ названіемъ пѣсни, которую заказываель цыганамъ? Кто повѣритъ, что 

выскочила изъ памяти любимая пѣснь и что