8 

ВЕСТНИК ЛИТЕРАТУРЫ. 

лировка исторических тенденций или линий развития). Если судить по первому тому, целое обещает быть одним из значительнейших трудов по общей социологии в настоящем фазисе ее эволюции. Приятно было из самой книги узнать, что второй том имеет появиться в скором времени, а остальным шести томам пожелаем поскорее по возможности перейти в действительность. Будем ждать и объявленного уже автором  Общественного учебника социологии . 

Свой труд автор посвятил памяти двух своих учителей (М. М. Ковалевскаго и Е. В. де-Роберти) и одного из своих друзей (П. Н. Зепалова), молодого ученого, павшего жертвою гражданской войны. 

Н. Кареев. 

Н. Степной (Н. Афиногенов). Пролетарий. Изд. Самарского Губернского Агенства Центропечати. 1920. Ц. 15 р. 

Н. Степной уже известен, как автор двух, обративших на себя внимание книжек: «Степные сказания» и «Сказки степи». Там, на широком степном приволье, под жгучими лучами солнца, вдыхая аромат диких трав, автор у себя дома, там он находит и красивые образы, и подходящие слова, чтобы передать читателю свое настроение. Но совсем не то получается, когда мысль автора переносится в город и ей приходится направлять творчество по определенному, ограниченному известными рамками, руслу. Читаешь «Пролетария»-роман или повесть-того же Н. Степного и думаешь: «да веужели же это писал автор «Степных сказаний»?» Такова разница в тоне, в изложении, в слоге и во всей художественной структуре произведения и разница, надо сознаться, не в пользу «Пролетария». Тема взята интересная, но в тоже время очень трудная и ответственная; чтобы справиться с ней, нужен и большой талант, и долгий литературный о ыт. Автор рисует постепенную, скрытую работу, шедшую среди рабочих масс и приведшую к октябрьской революции, а затем-революцию и попытки к ее подавлению со стороны казаков. Материал богатый и благодарный,-но автор использовал его таким образом, что в нем не чувствуется пульса живой жизни, нет четкого и яркого рисунка-все очень многословно и расплывчато. Стремясь провести определенные положения, автор впал в дидактику и тенденциозность, что само собой не могло не отразиться на художественности «Пролетария». Безконечные разговоры действующих лиц кажутся прямо заимствованными из газет и брошюрок и, в конце концов, нагоняют скуку. Слог небрежен, неотделан и во многих местах прямо таки грамматически неправилен. Вот примеры: «на его лице пробегло изумление» (стр. 22) и это не описка или отпечатка, ибо на стр. 37 ми опять встречаем: «странная мысль пробегла у Юлии», или «...указывались причины на закрытие союза» (стр. 32), далее «старыми брюзжущими, нудными старухами»; едва ли кто нибудь видел молодых старух и первое прилагательное, конечно, совершенно излишне, второе же непонятно и неуместно, если только не допустить, что оно поставлено вместо «брюзжащими». 

Или вот как автор описывает настроение вечера: «издали по воде доносится напев: «если ты меня не любишь, на реку гулять пойдем, больше нас ты не увидишь, мы, как рыба, поплывем». Что за мотив! Как будто принесенный за десятки тысяч лет назад(?). В нем не было тех тренькающих звуков кузнечиков, жучков укающих, будирующих своими возгласами лягушек» (стр. 28). Что это за лягушки, будирующие своими возгласами-так и остается непонятным читателю, да, вероятно, и самому автору. Нельзя не привести нескольких образцов диалогов действующих лиц. Вот как, напр., разговаривает молодая девушка Полятка с Юлием, героем «Пролетария», возбудившим в ней любовь. «Помните, я говорила про девушку... Она... она родила выкидыша в клозете, оторвала сама пуп и ихнула ребенка в снег»... и дальше: «Полятка продолжала: «Но почем я знаю, может он имеет другую, я разве не хочу его всего, безраздельно, а пользоваться остатками это в мою программу не входит». Совсем брошюрное изложение, а не жизая речь. И таких неладностей, шероковатостей и ошибок можно найти сколько угодно на каждой странице. Об этом нельзя не пожалеть; автор не бездарен, но его «Пролетария» испортили подчеркнутая тенденциозность и смешная небрежность работы. Произведение много бы выиграло, если б автор заново пересмотрел его, основательно сгладил, многое бы сократил и рельефнее выдвинул основную идею, которая должна проявляться не в многословных прениях, а в поступках действующих лиц. 

В. Мазуркевич. 

Владимир Марков (В. И. Матвей). Искусство негров. Издание отдела изобразит. искусств нар. комиссариата по просвещению. 

«Знакомство с чуждыми нам приемами творчества должно дать новые точки отправления художественной мысли и открыть новые художественные возможности»-пишет покойный авсор названной книги В. И. Матвей. 

No 7 (19) 

Эти новые отправные точки художественного творчества последний стремится обрести в мало известном и еще совсем не изученном художниками искусстве Африки, искусстве первобытном, нам далеком, быть может, чуждом, но таящем в себе, по мнению В. И. Матвея, новые родники художественных откровений. Тем более ценны эти мысли о путях обновления творчества, что пришел к ним автор далеко не сразу. Душе, чуткой ко всему, в чем живет красота, душе, горевшей пламенем неудовлетворенности, стало душно в рамках академического эстетизма, в сфере академических капопов, и от увлечения Беронезе, от наивно поэтической и милой готики северных церквей (Швеция) В. И. Матвей постепенно приходит к утверждению примитива, как наиболее свободного выражения художественного замысла. 

Книга состоит из двух частей-текста и собрания фотографий негрских скульптур, собранных во время путешествия по городам Европы. Текст разделяется на пять очень небольших частей, в которых автор дает этнографическую характеристику Африки, описывает художественные ее богатства, ее археологические памятники, религиозные ритуалы негрских племен, тесно связанные с искусством. Подтверждая свои слова фактическими данными, В. И. Матвей утверждает, вопреки господствовавшему до сих пор в Европе мнению, мысль об интереснейшей художественной культуре Африки, сказочной по своей природе, еще и поныне мало исследованной: он безмерно интересен для художника, этот экзотический край, край лесных тайн и скрытных загадочных племен. Целый Сезам поразительных художественных сокровищ откроется для чуткого пытливого человека. Однако, следует заметить, что данные культуры, открытые памятники не оправдывают восторженности художника. Все эти монолитные статуи, вазы из фаянса, даже остатки дворцов, затерянные в тропических чащах. среди непроницаемой сети лиана, не дают читателю впечатления особенно о художественной культуре. Немногие страницы книги не выясняют хода развития искусства черных, не набрасывают хотя бы эскизно, стройной картины генетического развития негрского творчества, негрского художественного мировосприятия, чувствуется, что автору не хватает личного непосредственного ознакомления с произведениями черных скульпторов, ознакомления там, в тропических дебрях, на месте, а не здесь в аккуратных построенных по требованиям современной техники музеях Европы. Фотографии скульптур занимают вторую большую половину книги и представляют собой целую галлерею уродливых для нашего взгляда фигурок. 

Остается скорбное впечатление больших, продуманных стремлений, быть может, ценной теории, но совершенно не убедительно обоснованной. 

Ф. Р-ский. 

Лев Дейч. Хождение в народ. Из воспоминаний. Госуд. Издательство. Петроград. 1920. Ц. 25 р. 

О знаменитом хождении в народ, окончившемся полным крахом, имеется уже у нас в литературе не мало данных. Брошюра Льва Дейча представляет для нас сугубый интерес, так как она лишний раз проливает свет на зародившееся в начале 70-х годов движение и в то же время знакомит с личными переживаниями и злоключениями одного из самоотверженных ходоков в народ. В то время, к которому относится начало движения, в разных концах России одновременно, нередко без всякого предварительного стовора, юноши и молодые девушки кинулись с необыкновенным энтузиазмом группами и в одиночку в народ, чтобы распропагандировать его, расставшись с близкими, с житейскими удобствами и обрекая себя на всякие лишения, невзгоды и каторгу. 

Для вящшего успеха своей миссии молодые энтузиасты облекались в крестьянское платье и старались походить во всем на трудящийся люд. Для иных тяжелый крестьянский труд оказывался непосильным, другие скоро обнаруживали свою интеллигентскую подовлеку и стушевывались, или оказывались в руках властей, вследствие предательства тех, которых они собрались облагодетельствовать своею пропагандою, перевести, по выражению автора, разбираемой брошюры, из состояния нищеты, невежества и угнения в царство свободы, довольства и просвещения. 

Л. Дейч отправился с товарищем к молоканам, но последний, поработавший чернорабочим в железнодорожной мастерской, скоро сбежал. Не везло и автору брощюры. Его разсказ о выпавших на его долю приключениях обвеян юмором. После долгих мытарств, Дейч попадает в молоканскую деревню Астраханку, где крестьянские дети потешаются над его неспособностью к деревенской работе. Среди взрослых он прослыл чудаком, а один из молокан заподозрил его в конокрадстве. Жена молоканина, у которого Дейч работал, прямо об явила, что он не из простых, так как руки у него беленькие, да маленькие, меньше чем у девочки. В довершение беды в Астраханске об явился выходец из деревни, находившейся по соседству с тою деревнею, откуда, якобы, был мнимый крестьянин Дейч, судя по его сфабрикованному паспорту. Пришлось отрясти деревенский прах от ног своих, так как к тому-же почва для пропаганды оказалась невосприимчивой. Не менее неудачной оказалась попытки других ходоков, между прочим, И. О. Фесенко, который пустился в богословские состязания с сектантам, принявшими его за новоявленного пророка. Фесенко попал в тюрьму, но умер на свободе от туберкулеза, и труп был