МЕРГЕЛЕВЫЕ ОГНИ
I
По голубой дороге
ТРИДЦАТЬ ЛЕТ изо дня в день лодка дяди Остапа переправляет к цементному заводу мельника Гейзатулина Мухресулу.
На том берегу остается Новороссийск. Пустынный мол, убегающий со своей башенкой в море, потный от росы. Солнце пригревает сначала пробуждающуюся набережную. Здесь, у причала, редеет лес корабельных мачт. Широкие спины грузчиков наклонены под тяжестью тюков.
Соленый запах порта щекочет ноздри Мухресулы. Он перегибается через борт и видит, как в рассеченной лодкой зыби расплывается отражение его брезентового шлема и жестких пыльных усов. Серые колючие глаза неожиданно загораются:
— Эх, кабы мне грамоту, Федор! Я бы другому вперед очко давал. Пойми, друг!..
Молодой длинноголявый мастер Святоха только улыбается в ответ:
— А на что тебе? Ты и так почти герой труда.
Но Мухресула уже не слушает мастера. Теперь его взгляд там, на решетчатом пирсе, 1 где дремлет тучный пароход «Селям» о полумесяцем и звездой на флаге. Мухресула привык к тому, что греческий «Николаос Номикос» часто сменяется здесь немецким пароходом «Форвертс». Но сегодня в широкие ворота волнолома скользнула грациозная «Вега» — парусно-учебное судно. Мухресула обеспокоен. Он догадывается, что там, под серыми парусами, происходит заманчивая недоступная ему учеба.
Зато на тучном «Селяме» вое просто и спокойно. Как и вчера, из камбуза высовывается сначала медная кастрюля, потом из иллюминатора показывается и голова самого кока 2 в белом колпаке.
— Сабагныз хайр! — кричит кок, блестя на солнце своими крепкими зубами.
— Алейкум селям! — весело приветствует Мухресула. Моторная лодка круто поворачивает. Теперь Мухресула видит белоснежные зубы турка, которые блестят ярче вычищенной кастрюли. Через минуту он настораживается. Его привычное ухо улавливает тонкую мело
дию вагонеток воздушной канатной дороги. Заводская дисковая пила остро взвизгивает, и ее крик врывается в короткие паровозные гудки. За серой спиной вздрагивают цементные пыльные корпуса. У проходной будки Мухресула весело кивает милиционерке Дине.
— Эх, Федя, кабы нам жиров побольше! А мы свое дело знаем.
Но Федора уже нет.
— Хороший парень, хочь и партейный, — вздыхает Мухресула. — Душевный человек!
Вдруг ноги его погружаются в мелкую ласковую мергелевую пыль. Здесь она всё взяла в полон: густо обвила здания, въелась в серебристый плющ и тяжелыми слоями, свалявшись в тесто, повисла на громоотводах заводских труб.
Оставляя остроконечными чунями глубокие следы в пыли, Мухресула бежит в свой цех, сбрасывает на ходу рваный пиджачишко, засучивает рукава рубахи с дырками выше локтей и туго затягивает шнурок на тканевых пропыленных штанах.
Среди негустой ветвистой растительности убегает в горы канатная железная дорога. Если стоять к цементному заводу спиной, горы о карьерными разработками — как на ладони. Вековые уступы изборождены стрельчатыми дорожками, словно молния пробежала по облысевшим боковинам и оставила зигзагообразный след. На самом деле, прошли долгие годы, пока человеку удалось покорить эти, когда-то лесистые, балки. Крепкие грабы и дубы должны были отступить перед индустрией, обнажив горы, которые дают пищу для гиганта-завода.
Сверху по канатной дороге спускаются вагонетки, нагруженные добытым камнем, и увлекают порожние вагончики в обратную сторону, в гору.
И не души кругом. Человек спрятался где-то в балке; сидит, невидимый, в будке, переводит рычаги, а послушные вагончики бегут, бегут, приостановятся, передохнут и снова за работу.
Голубоватая мергелевая пыль припудрила растительность, забралась в ноздри, запорошила густо ресницы.
Заводская девушка возвращается с карьеров. Мягкий налет голубой мергелевой пыли блестит на, ее шоколадных икрах. Поодаль ломщик — грузный детина — что-то объясняет заведующему ломками товарищу Дьякову.
‘ Пирс — специальная пристань для какого-либо одного товара-цемента, угля и т. п.
2 Повар.
I
По голубой дороге
ТРИДЦАТЬ ЛЕТ изо дня в день лодка дяди Остапа переправляет к цементному заводу мельника Гейзатулина Мухресулу.
На том берегу остается Новороссийск. Пустынный мол, убегающий со своей башенкой в море, потный от росы. Солнце пригревает сначала пробуждающуюся набережную. Здесь, у причала, редеет лес корабельных мачт. Широкие спины грузчиков наклонены под тяжестью тюков.
Соленый запах порта щекочет ноздри Мухресулы. Он перегибается через борт и видит, как в рассеченной лодкой зыби расплывается отражение его брезентового шлема и жестких пыльных усов. Серые колючие глаза неожиданно загораются:
— Эх, кабы мне грамоту, Федор! Я бы другому вперед очко давал. Пойми, друг!..
Молодой длинноголявый мастер Святоха только улыбается в ответ:
— А на что тебе? Ты и так почти герой труда.
Но Мухресула уже не слушает мастера. Теперь его взгляд там, на решетчатом пирсе, 1 где дремлет тучный пароход «Селям» о полумесяцем и звездой на флаге. Мухресула привык к тому, что греческий «Николаос Номикос» часто сменяется здесь немецким пароходом «Форвертс». Но сегодня в широкие ворота волнолома скользнула грациозная «Вега» — парусно-учебное судно. Мухресула обеспокоен. Он догадывается, что там, под серыми парусами, происходит заманчивая недоступная ему учеба.
Зато на тучном «Селяме» вое просто и спокойно. Как и вчера, из камбуза высовывается сначала медная кастрюля, потом из иллюминатора показывается и голова самого кока 2 в белом колпаке.
— Сабагныз хайр! — кричит кок, блестя на солнце своими крепкими зубами.
— Алейкум селям! — весело приветствует Мухресула. Моторная лодка круто поворачивает. Теперь Мухресула видит белоснежные зубы турка, которые блестят ярче вычищенной кастрюли. Через минуту он настораживается. Его привычное ухо улавливает тонкую мело
дию вагонеток воздушной канатной дороги. Заводская дисковая пила остро взвизгивает, и ее крик врывается в короткие паровозные гудки. За серой спиной вздрагивают цементные пыльные корпуса. У проходной будки Мухресула весело кивает милиционерке Дине.
— Эх, Федя, кабы нам жиров побольше! А мы свое дело знаем.
Но Федора уже нет.
— Хороший парень, хочь и партейный, — вздыхает Мухресула. — Душевный человек!
Вдруг ноги его погружаются в мелкую ласковую мергелевую пыль. Здесь она всё взяла в полон: густо обвила здания, въелась в серебристый плющ и тяжелыми слоями, свалявшись в тесто, повисла на громоотводах заводских труб.
Оставляя остроконечными чунями глубокие следы в пыли, Мухресула бежит в свой цех, сбрасывает на ходу рваный пиджачишко, засучивает рукава рубахи с дырками выше локтей и туго затягивает шнурок на тканевых пропыленных штанах.
Среди негустой ветвистой растительности убегает в горы канатная железная дорога. Если стоять к цементному заводу спиной, горы о карьерными разработками — как на ладони. Вековые уступы изборождены стрельчатыми дорожками, словно молния пробежала по облысевшим боковинам и оставила зигзагообразный след. На самом деле, прошли долгие годы, пока человеку удалось покорить эти, когда-то лесистые, балки. Крепкие грабы и дубы должны были отступить перед индустрией, обнажив горы, которые дают пищу для гиганта-завода.
Сверху по канатной дороге спускаются вагонетки, нагруженные добытым камнем, и увлекают порожние вагончики в обратную сторону, в гору.
И не души кругом. Человек спрятался где-то в балке; сидит, невидимый, в будке, переводит рычаги, а послушные вагончики бегут, бегут, приостановятся, передохнут и снова за работу.
Голубоватая мергелевая пыль припудрила растительность, забралась в ноздри, запорошила густо ресницы.
Заводская девушка возвращается с карьеров. Мягкий налет голубой мергелевой пыли блестит на, ее шоколадных икрах. Поодаль ломщик — грузный детина — что-то объясняет заведующему ломками товарищу Дьякову.
‘ Пирс — специальная пристань для какого-либо одного товара-цемента, угля и т. п.
2 Повар.