вытекало, что полиція не имѣла права напасть на мирныхъ демонстрантовъ. Призывъ къ самозащитѣ, въ данномъ случаѣ, былъ не призывомъ къ насилію, наоборотъ, къ законной самооборонѣ, исполненіемъ гражданскаго долга передъ страной, защитой личности отъ незаконныхъ и грубыхъ посягательствъ, отъ кого бы они не исходили, хотя бы отъ власти. Предсѣдатель прервалъ здѣсь г. Мандельштама заявленіемъ, что всякія распоряженія и дѣйствія власти законны и подлежатъ исполненію.
Пом. пр. пов. Н. Левицкій (изъ Екатеринодара) говоритъ по поводу прокурорскаго дѣленія свидѣтелей на козлищъ и овецъ: „Зачѣмъ же вы отрывали ихъ отъ занятій, тащили сюда? Неужели же, чтобы заявить, что ихъ показанія никуда не годятся въ сравненіи съ полицейско-жандармскими. Въ такомъ случаѣ, это отношеніе суда къ свидѣтелямъ защиты, по меньшей мѣрѣ, неделикатно!...
Предсѣд. Я никому не позволю такъ отзываться о судѣ! ... Дальше Левицкій говоритъ о фактической сторонѣ дѣла. Пр. пов. Севастьяновъ (изъ Ростова) защищаетъ Полтаву и Кривошеева. Отъ обвиненія послѣдняго прокуроръ отказался, такъ какъ выяснилось, что онъ былъ арестованъ въ пьяномъ видѣ въ другомъ концѣ Садовой и понапрасну просидѣлъ 6 мѣсяцевъ. Севастьяновъ указываесъ, на примѣрѣ Кривошеева, что хватали всѣхъ безъ разбору, съ бору да съ сосенки, взяли даже пьянаго и т. д. Почему не воспользовались богатымъ слѣдственнымъ матеріаломъ, который дали бы показанія многихъ почтенныхъ лицъ, присутствовавшихъ при демонстраціи? На Садовой была масса врачей, адвокатовъ, интеллигентовъ? Почему не пожелали услышать ихъ безпристрастный голосъ. Вѣдь, въ ихъ благонадежности пока даже „охранка“ не сомнѣвается. Кому было на руку это устраненіе свидѣтелей и замѣна ихъ агентами и жандармами?
Ешевскій послѣ фактической части говоритъ, что „прежде жгли на кострахъ такихъ людей, какъ Савонаролла, Гуссъ и многихъ другихъ честныхъ борцовъ за стѣтъ и правду. Теперь, при всенародномъ торжествѣ имъ ставятъ памятники на площадяхъ. Будетъ время, когда воздвигнется памятникъ и этой честной молодежи“. Свирѣпый окрнкъ предсѣдателя. Послѣднимъ, сильно волнуясь, жестикулируя, громкимъ и трагическимъ голосомъ говоритъ Корякинъ, защищающій 16-лѣтпяго Борохова. Блестяще разбивъ обвиненіе, онъ закапчиваетъ слѣдующими словами: „Если вы казните этихъ младенцевъ, то кровь невинныхъ будетъ вопіять къ небу объ отмщеніи. Слезы матерей ихъ прорвутъ эти толстыя стѣны, разольются по всей Россіи, и, какъ одинъ, подымется русская земля!“... Предсѣдатель вскакиваетъ съ мѣста и прерываетъ оратора, не давая уже ему больше слова. По залѣ проходитъ ропотъ. Военные какъ-то испуганы, изумлены, возмущены честными и горячими рѣчами, но большинство невольно сочувствуетъ. Начинается послѣднее слово осужденныхъ. Изъ нихъ еще въ первый день суда Брайловскій, Столкарцъ, Логачева, Нагель, Вороховъ и рабочій Василенко заявили въ той или иной формѣ о сочувствіи ученію соціалдемократовъ. Предсѣдатель тогда остановилъ ихъ, говоря, что для суда важно не убѣжденіе, а степень участія. Между прочимъ, всѣ подсудимые отказались наотрѣзъ отъ казенныхъ защитниковъ (офицеровъ). Брайловскій отъ послѣдняго слова отказался. Логачева говорила мало, по сильно. „Она, по убѣжденіямъ, соціалдемократка. Тактика этого ученія — внѣдрить классовое самосознаніе въ умы массъ, пересоздать современный строй, а не убивать отдѣльныхъ личностей; вотъ почему естественно, что она не подстрекала къ насилію надъ личностями кого бы то ни было, что ей, главнымъ образомъ, ставятъ вину.“
Нагель говоритъ о сочувствіи движенію соціалдемократіи. Локерманъ устанавливаетъ свое alibi по отношенію къ демонстраціи. Вороховъ, заявивши о сочувствіи соціалдемократіи, уличаетъ свидѣтелей городовыхъ въ противорѣчіи. Василенко говоритъ долго о томъ, какъ онъ — безсознательный прежде рабочій былъ арестованъ, какъ распространитель прокламацій за то, что онъ поднялъ одну изъ нихъ на улицѣ. Вторично онъ былъ схваченъ и сидѣлъ также безосновательно. Жизнь его давила, никто не давалъ отвѣта па волнующіе его вопросы. Отвѣтъ онъ нашелъ въ нелегальной литературѣ. Не агитаторы, а сама жизнь показала ему, что самодержавіе всегда стоитъ и не можетъ не стоять иначе какъ на сторонѣ капиталиста противъ рабочаго, что пока его (самодержавіе) не уничтожатъ, ничто не измѣнится. Онъ пришелъ къ убѣжденію, что нужно итти на улицу, заявить свои права передъ всѣми, провозгласить: „Долой самодержавіе!“ Предсѣдатель трижды прерываетъ его и лишаетъ слова. Рѣчи другихъ были сдержанны и коротки. Кое-кто отказался. Приговоръ извѣстенъ изъ „легальныхъ“ газетъ.
Когда раздались слова: „къ смертной казни“, въ залѣ послышались страшныя рыданія, родныя осужденныхъ бились въ истерикѣ. Рыдали на лѣстницѣ и на улицѣ. Произошло смятеніе, среди котораго подсудимые остались совершенно спокойны. Адвокаты съ невольными слезами на глазахъ цѣловались, прощаясь
съ ними. Чья-то несчастная мать истерически кричала: „За что? за что?“. . . И въ отвѣтъ кто-то громко сказалъ: „Развѣ разбираютъ здѣсь „за что?“ здѣсь вѣрятъ однимъ шпіонамъ, а не честнымъ людямъ“. . . 10 человѣкъ оправданныхъ были немедленно освобождены. Остальныхъ повезли въ тюрьму подъ двойнымъ конвоемъ. Дано два дня на кассацію. Приговоренныя къ вѣчному поселенію въ Восточной Сибири дѣвицы Нагель и Логачева подали кассаціонныя жалобы.
Осужденные въ Таганрогѣ демонстранты препровождены надняхъ черезъ Ростовъ въ Новочеркасскую тюрьму подъ сильнѣйшимъ конвоемъ. Смертная казнь Браиловскому, Куклину, Колоскову замѣнена каторгой.
Военный судъ надъ ростовскими демонстрантами 2-го марта, бывшій на-дняхъ въ Таганрогѣ, взволновалъ все населеніе города отъ гостиныхъ до фабрикъ. Всюду только и говорили, что о судѣ. Смертный приговоръ тремъ обвиняемымъ вызвалъ общее негодованіе, открыто высказываемое повсюду. Приговорены: Брайловскій (интеллигентъ) и рабочіе Куксинъ и Колосковъ. Изъ нихъ первый — молодой юноша, который въ этомъ году долженъ былъ окончить VIII кл. гимназіи. Его обвиняли, какъ одного изъ главныхъ устроителей и руководителей демонстраціи. Чрезвычайно интересно, что совершенно открыто и не стѣсняясь говорятъ о томъ, что атаманъ будетъ убитъ, если утвррдитъ приговоръ, и прибавляютъ: „Туда ему и дорога!“ Передаютъ нѣкоторыя подробности происходившаго въ судѣ. Когда какойто жандармъ на вопросъ прис. пов. Мандельштама сказалъ: „Не хочу отвѣчать. Это къ дѣлу не относится!“ — прис. пов. Мандельштамъ въ сильнѣйшемъ негодованіи воскликнулъ: „Да, кто же здѣсь предсѣдатель? Г.-л. Мордвиновъ или вотъ этотъ. . . жандармъ?!“
Осужденная на вѣчное поселеніе въ Восточной Сибири бывшая курсистка Нагель, какъ совершенно достовѣрно извѣстно и выяснилось на судѣ, па демонстраціи не была, осуждена же за то, что не пошла на эту демонстрацію, изъ-за которой ее столько томили въ тюрьмѣ. Послѣ объявленія приговора, всѣ 10 адвокатовъ, выступавшихъ по тому дѣлу, поѣхали черезъ Ростовъ. Здѣсь имъ приготовлена была демонстративная встрѣча: приготовлены были букеты, цвѣты, 1000 билетиковъ съ надписью: „Долой военный судъ“. Много интеллигентовъ и толпы рабочихъ направлялись къ вокзалу. Но тамъ оказались собранными такая масса сыщиковъ, жандармовъ, а также высшихъ чиновъ „охранки“ и жандармеріи, что Донской комитетъ Р. С. Д. Р. П., во избѣжаніе напрасныхъ жертвъ, рѣшилъ отмѣнить демонстрацію. Защитники были встрѣчены и привѣтствованы лишь родственниками оправданныхъ, большая же толпа, наполнившая вокзалъ, освѣдомленная объ отмѣнѣ демонстраціи, проявила замѣчательную дисциплинированность.
Прокламаціи Комитета, посвященныя пропагандѣ соціалдемокаатическихъ идей, выходятъ очень регулярно. Послѣднія изъ нихъ говорятъ о грандіозномъ рабочемъ движеніи на югѣ и о военномъ судѣ. О послѣднемъ будетъ отпечатанъ полный отчетъ въ типографіи Донского комитета. Недавно очень удачно бѣжалъ отсюда заграницу интеллигентъ Драбкинъ, о которомъ предсѣдатель военнаго суда сказалъ: „Какъ жаль, что его нѣтъ здѣсь (въ судѣ). Вотъ ужъ его мы повѣсили бы безъ всякаго снисхожденія.“ Замѣчательный ораторъ, руководитель ноябрскаго движенія, бывшій членъ Донского комитета, И. П. Брагинъ, содержавшійся въ Новочеркасскомъ домѣ умалишенныхъ, признанъ безнадежнымъ и поэтому выпущенъ па свободу. Другой руководитель и ораторъ, рабочій Ставскій, бѣжавшій въ свое время заграницу, недавно арестованъ на русской границѣ при попыткѣ проникнуть обратно въ Россію, подъ чужимъ именемъ. Бывшій здѣсь жандармскій полковникъ Артемьевъ переведенъ окончательно въ Уфу. Говорятъ, что Донской комитетъ подноситъ ему благодарственрый адресъ за особо-полезную дѣятельность на пользу революціонеровъ. Назначенные взамѣнъ его — подполк. Карповъ и начальникъ охранки Верещагинъ — прошли полную школу провокаціи, шпіонства и жандармскаго искусства подъ руководствомъ С. В. Зубатова. Съ рабочими они грубы, ругаются, запугиваютъ; съ интеллигентами до тошноты любезны, предлагаютъ чайку, сигарку, обѣдъ, ужинъ и т. п. Любятъ инсценировать мольбы и укоры родителей, эффекты — вродѣ внезапнаго появленія человѣка, знакомство съ которымъ отрицаешь и т. п.
Несомнѣнно, что ростовская рабочая масса такъ или иначе выразитъ свое отношеніе къ военному суду надъ демонстрировавшими товарищами. Повидимому, ѳеодосійскій полкъ будетъ окончательно водворенъ въ Ростовѣ, причемъ городъ выстроитъ на свои средства и на своей землѣ громадныя казармы для четырехъ батальоновъ. О. Сергій.
ГОЛОДОВКА ВЪ ТЮРЬМѢ. Харьковъ. Мѣстный комитетъ Краснаго Креста выпустилъ слѣдующее воззваніе къ обществу:
Граждане! Считаемъ долгомъ довести до всеобщаго свѣдѣнія, какъ царскіе опричники обращаются со своими жертвами — по
Пом. пр. пов. Н. Левицкій (изъ Екатеринодара) говоритъ по поводу прокурорскаго дѣленія свидѣтелей на козлищъ и овецъ: „Зачѣмъ же вы отрывали ихъ отъ занятій, тащили сюда? Неужели же, чтобы заявить, что ихъ показанія никуда не годятся въ сравненіи съ полицейско-жандармскими. Въ такомъ случаѣ, это отношеніе суда къ свидѣтелямъ защиты, по меньшей мѣрѣ, неделикатно!...
Предсѣд. Я никому не позволю такъ отзываться о судѣ! ... Дальше Левицкій говоритъ о фактической сторонѣ дѣла. Пр. пов. Севастьяновъ (изъ Ростова) защищаетъ Полтаву и Кривошеева. Отъ обвиненія послѣдняго прокуроръ отказался, такъ какъ выяснилось, что онъ былъ арестованъ въ пьяномъ видѣ въ другомъ концѣ Садовой и понапрасну просидѣлъ 6 мѣсяцевъ. Севастьяновъ указываесъ, на примѣрѣ Кривошеева, что хватали всѣхъ безъ разбору, съ бору да съ сосенки, взяли даже пьянаго и т. д. Почему не воспользовались богатымъ слѣдственнымъ матеріаломъ, который дали бы показанія многихъ почтенныхъ лицъ, присутствовавшихъ при демонстраціи? На Садовой была масса врачей, адвокатовъ, интеллигентовъ? Почему не пожелали услышать ихъ безпристрастный голосъ. Вѣдь, въ ихъ благонадежности пока даже „охранка“ не сомнѣвается. Кому было на руку это устраненіе свидѣтелей и замѣна ихъ агентами и жандармами?
Ешевскій послѣ фактической части говоритъ, что „прежде жгли на кострахъ такихъ людей, какъ Савонаролла, Гуссъ и многихъ другихъ честныхъ борцовъ за стѣтъ и правду. Теперь, при всенародномъ торжествѣ имъ ставятъ памятники на площадяхъ. Будетъ время, когда воздвигнется памятникъ и этой честной молодежи“. Свирѣпый окрнкъ предсѣдателя. Послѣднимъ, сильно волнуясь, жестикулируя, громкимъ и трагическимъ голосомъ говоритъ Корякинъ, защищающій 16-лѣтпяго Борохова. Блестяще разбивъ обвиненіе, онъ закапчиваетъ слѣдующими словами: „Если вы казните этихъ младенцевъ, то кровь невинныхъ будетъ вопіять къ небу объ отмщеніи. Слезы матерей ихъ прорвутъ эти толстыя стѣны, разольются по всей Россіи, и, какъ одинъ, подымется русская земля!“... Предсѣдатель вскакиваетъ съ мѣста и прерываетъ оратора, не давая уже ему больше слова. По залѣ проходитъ ропотъ. Военные какъ-то испуганы, изумлены, возмущены честными и горячими рѣчами, но большинство невольно сочувствуетъ. Начинается послѣднее слово осужденныхъ. Изъ нихъ еще въ первый день суда Брайловскій, Столкарцъ, Логачева, Нагель, Вороховъ и рабочій Василенко заявили въ той или иной формѣ о сочувствіи ученію соціалдемократовъ. Предсѣдатель тогда остановилъ ихъ, говоря, что для суда важно не убѣжденіе, а степень участія. Между прочимъ, всѣ подсудимые отказались наотрѣзъ отъ казенныхъ защитниковъ (офицеровъ). Брайловскій отъ послѣдняго слова отказался. Логачева говорила мало, по сильно. „Она, по убѣжденіямъ, соціалдемократка. Тактика этого ученія — внѣдрить классовое самосознаніе въ умы массъ, пересоздать современный строй, а не убивать отдѣльныхъ личностей; вотъ почему естественно, что она не подстрекала къ насилію надъ личностями кого бы то ни было, что ей, главнымъ образомъ, ставятъ вину.“
Нагель говоритъ о сочувствіи движенію соціалдемократіи. Локерманъ устанавливаетъ свое alibi по отношенію къ демонстраціи. Вороховъ, заявивши о сочувствіи соціалдемократіи, уличаетъ свидѣтелей городовыхъ въ противорѣчіи. Василенко говоритъ долго о томъ, какъ онъ — безсознательный прежде рабочій былъ арестованъ, какъ распространитель прокламацій за то, что онъ поднялъ одну изъ нихъ на улицѣ. Вторично онъ былъ схваченъ и сидѣлъ также безосновательно. Жизнь его давила, никто не давалъ отвѣта па волнующіе его вопросы. Отвѣтъ онъ нашелъ въ нелегальной литературѣ. Не агитаторы, а сама жизнь показала ему, что самодержавіе всегда стоитъ и не можетъ не стоять иначе какъ на сторонѣ капиталиста противъ рабочаго, что пока его (самодержавіе) не уничтожатъ, ничто не измѣнится. Онъ пришелъ къ убѣжденію, что нужно итти на улицу, заявить свои права передъ всѣми, провозгласить: „Долой самодержавіе!“ Предсѣдатель трижды прерываетъ его и лишаетъ слова. Рѣчи другихъ были сдержанны и коротки. Кое-кто отказался. Приговоръ извѣстенъ изъ „легальныхъ“ газетъ.
Когда раздались слова: „къ смертной казни“, въ залѣ послышались страшныя рыданія, родныя осужденныхъ бились въ истерикѣ. Рыдали на лѣстницѣ и на улицѣ. Произошло смятеніе, среди котораго подсудимые остались совершенно спокойны. Адвокаты съ невольными слезами на глазахъ цѣловались, прощаясь
съ ними. Чья-то несчастная мать истерически кричала: „За что? за что?“. . . И въ отвѣтъ кто-то громко сказалъ: „Развѣ разбираютъ здѣсь „за что?“ здѣсь вѣрятъ однимъ шпіонамъ, а не честнымъ людямъ“. . . 10 человѣкъ оправданныхъ были немедленно освобождены. Остальныхъ повезли въ тюрьму подъ двойнымъ конвоемъ. Дано два дня на кассацію. Приговоренныя къ вѣчному поселенію въ Восточной Сибири дѣвицы Нагель и Логачева подали кассаціонныя жалобы.
Осужденные въ Таганрогѣ демонстранты препровождены надняхъ черезъ Ростовъ въ Новочеркасскую тюрьму подъ сильнѣйшимъ конвоемъ. Смертная казнь Браиловскому, Куклину, Колоскову замѣнена каторгой.
Военный судъ надъ ростовскими демонстрантами 2-го марта, бывшій на-дняхъ въ Таганрогѣ, взволновалъ все населеніе города отъ гостиныхъ до фабрикъ. Всюду только и говорили, что о судѣ. Смертный приговоръ тремъ обвиняемымъ вызвалъ общее негодованіе, открыто высказываемое повсюду. Приговорены: Брайловскій (интеллигентъ) и рабочіе Куксинъ и Колосковъ. Изъ нихъ первый — молодой юноша, который въ этомъ году долженъ былъ окончить VIII кл. гимназіи. Его обвиняли, какъ одного изъ главныхъ устроителей и руководителей демонстраціи. Чрезвычайно интересно, что совершенно открыто и не стѣсняясь говорятъ о томъ, что атаманъ будетъ убитъ, если утвррдитъ приговоръ, и прибавляютъ: „Туда ему и дорога!“ Передаютъ нѣкоторыя подробности происходившаго въ судѣ. Когда какойто жандармъ на вопросъ прис. пов. Мандельштама сказалъ: „Не хочу отвѣчать. Это къ дѣлу не относится!“ — прис. пов. Мандельштамъ въ сильнѣйшемъ негодованіи воскликнулъ: „Да, кто же здѣсь предсѣдатель? Г.-л. Мордвиновъ или вотъ этотъ. . . жандармъ?!“
Осужденная на вѣчное поселеніе въ Восточной Сибири бывшая курсистка Нагель, какъ совершенно достовѣрно извѣстно и выяснилось на судѣ, па демонстраціи не была, осуждена же за то, что не пошла на эту демонстрацію, изъ-за которой ее столько томили въ тюрьмѣ. Послѣ объявленія приговора, всѣ 10 адвокатовъ, выступавшихъ по тому дѣлу, поѣхали черезъ Ростовъ. Здѣсь имъ приготовлена была демонстративная встрѣча: приготовлены были букеты, цвѣты, 1000 билетиковъ съ надписью: „Долой военный судъ“. Много интеллигентовъ и толпы рабочихъ направлялись къ вокзалу. Но тамъ оказались собранными такая масса сыщиковъ, жандармовъ, а также высшихъ чиновъ „охранки“ и жандармеріи, что Донской комитетъ Р. С. Д. Р. П., во избѣжаніе напрасныхъ жертвъ, рѣшилъ отмѣнить демонстрацію. Защитники были встрѣчены и привѣтствованы лишь родственниками оправданныхъ, большая же толпа, наполнившая вокзалъ, освѣдомленная объ отмѣнѣ демонстраціи, проявила замѣчательную дисциплинированность.
Прокламаціи Комитета, посвященныя пропагандѣ соціалдемокаатическихъ идей, выходятъ очень регулярно. Послѣднія изъ нихъ говорятъ о грандіозномъ рабочемъ движеніи на югѣ и о военномъ судѣ. О послѣднемъ будетъ отпечатанъ полный отчетъ въ типографіи Донского комитета. Недавно очень удачно бѣжалъ отсюда заграницу интеллигентъ Драбкинъ, о которомъ предсѣдатель военнаго суда сказалъ: „Какъ жаль, что его нѣтъ здѣсь (въ судѣ). Вотъ ужъ его мы повѣсили бы безъ всякаго снисхожденія.“ Замѣчательный ораторъ, руководитель ноябрскаго движенія, бывшій членъ Донского комитета, И. П. Брагинъ, содержавшійся въ Новочеркасскомъ домѣ умалишенныхъ, признанъ безнадежнымъ и поэтому выпущенъ па свободу. Другой руководитель и ораторъ, рабочій Ставскій, бѣжавшій въ свое время заграницу, недавно арестованъ на русской границѣ при попыткѣ проникнуть обратно въ Россію, подъ чужимъ именемъ. Бывшій здѣсь жандармскій полковникъ Артемьевъ переведенъ окончательно въ Уфу. Говорятъ, что Донской комитетъ подноситъ ему благодарственрый адресъ за особо-полезную дѣятельность на пользу революціонеровъ. Назначенные взамѣнъ его — подполк. Карповъ и начальникъ охранки Верещагинъ — прошли полную школу провокаціи, шпіонства и жандармскаго искусства подъ руководствомъ С. В. Зубатова. Съ рабочими они грубы, ругаются, запугиваютъ; съ интеллигентами до тошноты любезны, предлагаютъ чайку, сигарку, обѣдъ, ужинъ и т. п. Любятъ инсценировать мольбы и укоры родителей, эффекты — вродѣ внезапнаго появленія человѣка, знакомство съ которымъ отрицаешь и т. п.
Несомнѣнно, что ростовская рабочая масса такъ или иначе выразитъ свое отношеніе къ военному суду надъ демонстрировавшими товарищами. Повидимому, ѳеодосійскій полкъ будетъ окончательно водворенъ въ Ростовѣ, причемъ городъ выстроитъ на свои средства и на своей землѣ громадныя казармы для четырехъ батальоновъ. О. Сергій.
ГОЛОДОВКА ВЪ ТЮРЬМѢ. Харьковъ. Мѣстный комитетъ Краснаго Креста выпустилъ слѣдующее воззваніе къ обществу:
Граждане! Считаемъ долгомъ довести до всеобщаго свѣдѣнія, какъ царскіе опричники обращаются со своими жертвами — по